Ознакомительная версия.
Но эта война, как и предыдущая, обострила отношения в московском великокняжеском семействе. Мать Ивана Васильевича умерла 6 лет назад. Она опекала младших сыновей, особенно своего любимца Андрея Угличского. Но мать и примиряла братьев, заставляла кое-как держаться вместе. Без нее Андрей перестал приезжать в Москву, торчал у себя в уделе. Он по-прежнему чувствовал себя обделенным, вокруг князя пристраивались такие же недовольные. Злословили Ивана III, в застольных разговорах поминали обиды. Однажды это чуть не довело до беды. Сын боярский Мунт Татищев по пьяному делу сболтнул Андрею, будто старший брат намерен его схватить.
Князь испугался, хотел бежать в Литву. Поразмыслив, решил объясниться с государем. Приехал к Ивану Васильевичу, тот удивился и поклялся, что не держал на него зла. А Татищев признался, что все выдумал. За какую-то вину был «в нелюбках» у Андрея, вот и стукнуло в голову выслужиться. Отвечать ему пришлось круто, за клевету Иван III велел бить его кнутом и отрезать язык, но заступился митрополит, язык уцелел. Хотя «шутка» Татищева могла вызвать подобный эффект лишь в атмосфере настоящей вражды. Андрей знал за собой немалые грехи, было чего бояться.
Однако в Угличе имелись и «доброжелатели», доносили в Москву, что там делается. А Андрей шаг за шагом усугублял свою вину. Часть его удела, Можайск, располагалась на границе в Литвой. Но князь настойчиво уклонялся от начавшейся войны, явно не желал портить отношения с Казимиром. До поры до времени Иван Васильевич терпел его «нейтралитет». Война-то шла необъявленная. Но теперь удельные князья получили прямой приказ выступить со своими полками на сыновей Ахмата. Борис Волоцкий послушался, участвовал в походе. Андрей Угличский не пошел. С чего он должен выручать какого-то хана? Это было уже открытое неповиновение, нарушение присяги. Больше терпеть Иван Васильевич не стал.
Он видел, что Углич превратился в гнездо оппозиции, и разрастаться ему не позволил. В сентябре вызвал Андрея в столицу и арестовал. Ему припомнили старые преступления – попытки поднять братьев на государя, бунт с Борисом, переписку с Казимиром и Ахматом. В свое время эти прегрешения были прощены, но новая вина перечеркнула прощение. Андрея посадили в заключение на Казенном дворе. Митрополит Зосима «печаловался» за опального, говорил о милосердии. Иван Васильевич ответил – как ни жаль родного брата, а освобождать его нельзя. Сколько уже было покаяний, «и ныне паки начал зло замышляти». Если он, государь, умрет, Андрей обрушит страну в смуты, нахлынут враги, «будут землю Русскую губить». Все, чего удалось достичь, «будет ни во что, и вы будете рабы татарам».
Своих сыновей угличский князь тоже воспитывал в ненависти к Москве, их сослали в Вологду, а удел ликвидировали. Но на младшего брата Бориса Волоцкого опала не распространялась. После мятежа с Андреем он сделал должные выводы, служил добросовестно. Иван Васильевич специально пригласил его в Москву, принял милостиво и заверил, что он может быть совершенно спокоен. Борис умер через три года, как и все удельные князья – в огромных долгах. Его наследство поделили сыновья Федор и Иван, ничем себя не проявили, страдали от безысходной бедности, грабили собственных подданных, в том числе монастыри. Так неприглядно умирала удельная система…
Стоит заметить, что расправа с Андреем диктовалась самой обстановкой. Над Русью обозначилась страшная угроза. После того, как Казимир заключил мир с немцами, под властью короля и его сына объединились Польша, Литва, Пруссия, Чехия, Венгрия! Очередные послы Казимира резко сменили тон, выдвигали наглые и дерзкие требования. Теперь надо было ждать мощного удара рыцарских армий. Государь приказал ремонтировать и усиливать крепости на западном направлении. Да и о своей возможной смерти он говорил не ради красного словца. Король не довольствовался честными методами. Под видом перебежчика в Москву приехал князь Лукомский. На самом деле он имел задание организовать убийство великого князя. В 1492 г. заговор раскрыли, нашли яд. Лукомского и его сообщника «толмача латинского» Матиаса сожгли в срубе, казнили еще двоих изобличенных агентов, Алексея и Богдана Селевиных. Сохранять в подобных условиях пороховую бочку в Угличе было просто безумием.
Впрочем, человек предполагает, а Бог располагает. Казимир был уже в летах, разболелся, и в гроб лег не русский государь, а он сам. И тут же прорвались давние раздоры в его государстве. Польские паны избрали на трон сына Казимира Яна Ольбрахта. А литовская знать взбрыкнула, провозгласила великим князем другого сына, Александра… Наша страна готовилась отбиваться от массированного нашествия, и вдруг одним махом все переменилось! Враги разделились и перессорились! Нет, Иван Васильевич такого шанса не упустил. Велел начинать решительное наступление.
В августе 1492 г. выступили его новые вассалы Воротынские, заняли Мосальск, Серпейск Мезецк. Литовцы тоже подняли своих панов. Большое войско под командованием смоленского воеводы Глебовича и эмигранта Семена Можайского навалилось на Воротынских. После тяжелых боев их заставили отходить. Но на запад уже выдвигались государевы полки. Одна армия, Михаила и Александра Оболенских, соединилась с рязанской ратью, подоспела к отсупающим удельным князьям и раскатала рать Глебовича и Можайского в пух и прах. Снова овладела Серпейском, штуром взяла Опаков. Вторая армия Даниила Щени и Василия Косого Патрикеева стремительным броском вышла к Вязьме. Этот город сдался без боя, Иван III зачислил вяземских князей и дворян на службу, пожаловал в вотчину их прежние владения.
Новому государю Литвы Александру было от чего запаниковать! Русские шутя громили его, отнимали города, а среди его подданных царил полный раздрай. Александр пробовал вести себя, как отец. Прикатило посольство, принялось перечислять «беззакония» Москвы. Но Иван Васильевич даже не принял послов, им отвечал казначей Дмитрий Владимирович. Представил длинный список беззаконий литовских панов – сколько раз нападали, грабили, угоняли пленных. Пояснил, что «наши, не могши более терпеть», ходили к соседям «за своими женами, детьми и имением».
Александр понял, москвичей дипломатическим крючкотворством не запутаешь и на пушку не возмьешь. Он просто и откровенно взмолился о мире. А при этом посватал дочку великого князя Елену – ту самую, которую недавно прочили за Максимилиана. Правда, литовцы все еще хитрили. Они забросили удочки, чтобы в приданое за невестой определили области, отнятые у них русскими. Иван Васильевич в такие игры играть отказался, щелкнул по носу: если Александр в самом деле хочет мириться и жениться, в Литве имеется достаточно городов и земель для его будущей супруги.
Мало того, московские послы привезли в Вильно грамоты с новым титулом: «Иоанн, милостью Божьей государь всея Руси, великий князь Владимирский, Московский, Новгородский, Псковский, Тверской, Югорский, Пермский, Болгарский и иных…» Подобная форма титулов была обычной для европейских монархов, перечислялись все их владения. Но, признавая титул, Литва подтверждала, что Новгород, Псков, Тверь, бесспорно принадлежат Ивану III. А особенно встревожил термин «всея Руси». Это была недвусмысленная заявка на будущее.
Паны спорили, указывали: «Государь ваш… написал себе имя высоко, не по старине». Но спорить с русскими саблями и пушками им было трудновато. Пререкались целый год, и государевы дипломаты переупрямили. В Вильно приняли и новый титул Ивана Васильевича, и новые границы – все занятые земли он удержал за собой. Приняли и непременное условие: не принуждать невесту к переходу в католицизм. А как же иначе, разве мог государь политическим браком погубить душу дочери? Но Иван III надеялся даже на большее. Хотел, чтобы дочь осталась верной своей родине, опорой отца в чужой стране. Вокруг нее будут группироваться православные, формироваться партия, симпатизирующая Москве. Иван Васильевич вел обстоятельные беседы, наставлял Елену, как вести себя в Литве.
5 февраля 1494 г. подписали мирный договор. Приготовления к женитьбе заняли еще год. В начале 1495 г. в Вильно состоялась свадьбы Александра и Елены. Венчали по двойному обряду, католический епископ Войтех Табор и православный священник Фома. Случилось то, что довольно редко бывало в династических браках – литовский государь и русская княжна по-настоящему полюбили друг друга. Но… чувство долга оказались сильнее любви. Иван III воспитал достойную дочь. Она восприняла с высочайшей ответственностью возложенную на нее миссию. Стала литовской государыней, а в первую очередь служила Православной вере и Отечеству. В письмах отцу называла себя его «служебницей», трогательно заверяла: «Не раньше, чем меня в живых не будет, то отца своего наказ забуду». А любовь? Любовь не мешала. Елена настраивала мужа, чтобы дружил с Москвой – вот и не будет помех в любви.
Ознакомительная версия.
