Боус злился, кипятился, несколько раз прерывал диалог с боярами и требовал личных встреч с царем. Что ж, Грозный его принимал. От души разыгрывал перед ним «жениха», мечтающего об англичанке. Очевидно, хорошо потешался при этом. Но и он не выдерживал, то и дело выходил из выбранной роли. Боус пробовал юлить насчет союза — объяснял, что королева вовсе не имела в виду войну против Польши и Швеции, она со всеми в дружбе, и готова только мирить царя с его противниками. Иван Васильевич тут же поймал его: «Если главные мои враги — друзья королеве, то как я могу быть ее союзником?» Коли хочет мирить, ну ладно, пускай помирит. Но помирит таким образом, чтобы Баторий отдал Ливонию и Полоцк, а шведы — Нарву. Или пусть англичане вместе с русскими наступают на поляков. Вывод царя был: Елизавета «хочет с нами быти в докончании (союзе) словом, а не делом», и Боус приехал «с пустословием» [49, 138].
А тут еще и Писемский доложил о «невесте» вовсе не в тех вежливых тонах, которые он употреблял в Англии. Боусу пришлось признать, что Мэри «слабого здоровья и не хороша лицом». Но союз Лондону так требовался, так хотелось охмурить царя! И Боус принялся оправдываться плохим знанием русских обычаев, умолял не завершать на этом переговоры, продолжить их позже. Сообщил, что у Елизаветы имеются еще родственницы, и не одна, не две, а аж «до десяти девок». Заверял, что следующее посольство привезет их портреты — выбирайте на любой вкус. Обещал, что Англия вступит даже в союз против поляков, если ей дадут торговую монополию и освободят от пошлин… Царь не отказывался. Хотите — давайте продолжим. Присылайте портреты своих девок. Полюбуемся. Готовьте проект союзного договора. Обсудим.
Разумеется, дело кончилось ничем. Заключить договор против Речи Посполитой и Швеции королеве ни за что не бы позволили «торговые мужики» из парламента, в это время они вовсю торговали польским хлебом [138]. И Иван Грозный знал, что не позволят. А поползновения соблазнить царя прелестями англичанок оборвала его смерть. Подтверждением особой миссии, которую выполнял во всей этой истории врач Якоби, служит его дальнейшее поведение. Он даже не пытался остаться в Москве, хотя иностранным докторам в России очень высоко платили. Как только царя не стало, он вместе с посольством Боуса выехал на родину. Его главная работа закончилась, больше ему в нашей стране было делать нечего.
Ну а о том, какой «союз» силились навязать Ивану Грозному, мы с вами можем судить по договору, который как раз перед этим, в 1580 г., англичане заключили с Турцией. Не взяв на себя никаких обязательств, они за чисто декларативную «дружбу» получили освобождение от пошлин, монополию на левантийскую торговлю, устроились в Стамбуле, как дома, окрутили султанский двор, а в итоге сели туркам «на шею», и выжить их не удалось вплоть до XX в.
В сохранившихся документах имя Ермака Тимофеевича впервые упоминается в 1581 г. Летом он участвовал в рейде корпуса Хворостинина на Шклов и Могилев. Комендант Могилева Стравинский в донесении Баторию перечислил командиров наших войск, и среди них названы «Василий Янов — воевода казаков донских и Ермак Тимофеевич — атаман казацкий». Янов известен из других источников, он был служилым командиром, имел чин головы, а в походе возглавлял отряд из 500 донцов. Ермак Тимофеевич был вольным атаманом, нанявшимся на службу со своим отрядом [117]. Еще один документ — жалоба ногайцев. Они возмущались, что где-то раньше, весной, Ермак с товарищами угнал у них коней. Очевидно, казаки, собираясь на войну, обзавелись «транспортом». Правительственные чиновники отписали ногайцам стандартно: если сыщем, накажем. Хотя было хорошо известно, где в это время находится Ермак — на царской службе. То есть жалобу просто спустили на тормозах.
Никаких данных о делах Ермака до этого времени нет. Мы знаем лишь, что атаманом он был заслуженным, один из подчиненных под его началом «на поле казаковал двадцать лет». Есть и другое, очень весомое доказательство, что он пользовался у казаков исключительным авторитетом. Ермак Тимофеевич — единственный атаман, которого называли по имени-отчеству! Ермак — это не прозвище, а имя, Ермолай или Герман. А в документах Посольского приказа сообщается: «Прозвище ему у казаков было Токмак» (пест, колотушка). Ну а история о том, будто он разграбил на Волге персидских послов и царскую казну, и за это против него были посланы войска — ошибка одного из летописцев. Такой случай действительно имел место, по данному поводу велась обширная переписка. Но дата нападения на посольство зафиксирована в Посольском приказе: оно произошло через несколько лет после смерти Ермака.
И в истории завоевания Сибири подобных неточностей очень много. Сибирские летописи стали составляться лишь в 1620-х – 1630-х гг., когда образовалась Тобольская епархия. С московскими архивами местные авторы не сверялись, далековато было. Они опрашивали соратников Ермака, которые еще оставались живы. Но они были уже в преклонном возрасте, путались, вспоминали каждый по-своему. Их сведения дополнялись фольклором, преданиями. Добавили наворотов Строгановы. В XVII в. они завели собственную летопись, привравшую, чтобы преувеличить их заслуги в эпопее Ермака. В более поздних источниках искажения нарастали. И возникла полная неразбериха с хронологией, именами. Восстановить истинную картину событий смог лишь академик Р.Г. Скрынников, сопоставивший летописные данные с документами столичных приказов, монастырей, и отделивший правду от наслоений [117].
Как уже отмечалось, Сибирский хан Кучум стал открытым врагом России. В 1575 г. его брат Маметкул совершил набег на владения Строгановых. Городки устояли, но Маметкул перебил многих остяков, состоявших в царском подданстве, угнал их женщин и детей. Была уничтожена вместе с жителями русская слобода Тахчеи за Уралом. Потом Кучум притих: наша страна одерживала победы, и хан опасался задевать ее. Но когда дошли сведения, что поляки, шведы и крымцы одолевают царя, он снова осмелел. Счел, что и ему пора поживиться. Кучум снесся с ногайцами и заключил с ними союз.
Весной 1581 г. на Русь пошла Ногайская орда, 15 тыс. всадников князя Уруса. Из Москвы был отправлен приказ волжским казакам — «промышляти» против врага. Но как раз с этим набегом, а вовсе не с нападением на персидского посла, связана история с государевой опалой казакам. Момент был тяжелейший, враги атаковали со всех сторон, ждали похода Батория на Псков. Поэтому Иван Грозный использовал все возможные способы, чтобы страна смогла выстоять. Против ногайцев организовывали оборону, но одновременно к Урусу был направлен посол Пелепелицын с богатыми дарами — любой ценой купить мир. В советской литературе этого посла, вступившего в конфликт с соратниками Ермака, часто изображали карикатурно. Нет, его миссия была настоящим подвигом. Ведь предыдущее посольство Урус продал в Бухару. Но Пелепелицын самоотверженно приехал к ногайцам, вел переговоры. Не его вина, что Урус только в августе склонился к миру — сперва пограбил русские земли, а потом решил подарки принять и еще получить.
Ну а казаки дважды разбили ногайцев на волжских переправах. Обнаружили еще один отряд — это ехал Пелепелицын с ногайскими послами в сопровождении 300 всадников. Казаки не разобрались, да и не стали особо выяснять, что за отряд: ногайцы едут на Русь. Налетели у Соснового острова, порубили и постреляли, бегством спаслись лишь 25 человек. Это нападение вызвало негодование в Москве. А следствие установило, что послов погромил сводный отряд — казаки, живущие «на Тереке и на море на Яике и на Волге и казаки донские, пришедшие с Дону», а возглавляли их атаманы Иван Кольцо, Богдан Барбоша, Никита Пан и Савва Болдыря. Их было велено «промышляти» и, если попадутся, повесить.
Что же касается Кучума, то он заслал своих гонцов к казанским мятежникам, пообещал им поддержку. А в сентябре 1581 г. его вассал пелымский князь Аблыгерим с отрядом в 700 человек напал на земли Строгановых, взбунтовал местных вогуличей, разорил деревни. Просить ратников для отражения новых набегов нечего было и думать, у царя каждый воин был на счету. Но промышленники имели право сами набирать людей и надумали обратиться к казакам.
Ермак Тимофеевич ко всем этим событиям не был причастен, никакая опала его не коснулась, он оставался на царской службе до начала 1582 г., до перемирия с Польшей. Потом часть его отряда вернулась на Дон, а часть осталась с атаманом. Причем можно отметить интересный факт. Некоторые соратники Ермака были еще живы спустя полвека после его похода. Александр Иванов (Черкас) в 1630-х сохранил достаточно здоровья, чтобы совершить путешествие из Сибири в Москву, хотя он и при Ермаке был в числе атаманов, т.е. одним из командиров. Отсюда можно сделать вывод, что по домам разошлись семейные, а в отряде осталась в основном молодежь.
