Райта перенесли на берег, где он провел почти 24 часа на носилках под открытым небом. Наконец он был доставлен в больницу в Англии.
Лорд Ловат явился на левый фланг 4-й дивизии коммандос. Этот человек был и до сих пор остается легендой. В Дьепе его штурмовики выполнили значительную часть работы при разрушении немецкого укрепления, но несколько человек при этом были убиты. Последовал приказ отступать. Но шотландцы никогда не бросают убитых. Тащить их вниз по скалам, поспешно отступая, было немыслимо. Ловат облил их бензином и сжег.
С Ловатом был командор Руперт Кертис, командующий 200-й флотилией ДСП. Когда ДСП подходили к берегу, вспоминал Кертис, «к нам, тяжело громыхая, приблизилось ДСТ, разгружавшее свои танки. Лорд Ловат попросил меня окликнуть через мегафон матроса, находившегося на шканцах. „Как идут дела?“ Он весело усмехнулся, поднял руку, сложив из пальцев знакомый знак „V“, обозначающий „Victory“, и с удовольствием сказал: «Все равно что кусок пирога съесть». Это обнадеживало, но у меня были основания усомниться в его оптимизме, поскольку враг, очевидно, опомнился от шока, вызванного первоначальной бомбежкой, и наносил ответные удары».
Подходя к берегу, Кертис поднял флаг, означавший «Построиться в виде наконечника стрелы», и каждое судно развернулось (одни левым, другие правым бортом), образовав букву V, чтобы немцам было труднее прицелиться. Слева, ближе к берегу, Кертису было видно застрявшее на мели ДСТ, охваченное огнем. «Судя по раненым у края прибоя, немецкий минометный огонь был направлен точно на кромку воды.
Настал решительный момент. Я увеличил число оборотов мотора до «полного вперед» и энергично протиснулся между столбами препятствий. Когда мы коснулись земли, я оставил мотор включенным на «средний вперед», удерживая судно в положении на берегу, и приказал:
— Спустить трапы!
Десантники спустились на землю, сохраняя полное спокойствие. Казалось, что я смотрю в микроскоп — столь ярко мне виделась каждая минута этой сцены во всех подробностях. В памяти запечатлелся облик высокой, безупречной фигуры Шими Ловата, бредущего по воде с винтовкой в руке, и его людей, движущихся вместе с ним к берегу, туда, где раздавались вопли волынок Билла Миллина».
Посреди всей этой резни, рвущихся снарядов, дыма и шума на побережье «Меч» некоторые солдаты, находившиеся вместе с рядовым Гаролдом Пикерсджиллом, утверждали, что видели нечто замечательное — совершенно ошеломляющей красоты 18-летнюю девушку-француженку с повязкой с красным крестом на рукаве, которая ехала на велосипеде по побережью, чтобы помочь раненым.
Позже в тот же день сам Пикерсджилл встретил вдали от побережья молодую француженку; она знала английский на школьном уровне, он — французский; они полюбили друг друга с первого взгляда, поженились в конце войны и до сих пор вместе, живут в деревушке Матье на полпути между Ла-Маншем и Каном. Но он никогда не верил истории о девушке с повязкой с красным крестом на рукаве, которую они встретили на берегу.
— Это просто галлюцинации, — возражал он своим товарищам. — Это совершенно невозможно: немцы не пропускали гражданских лиц через свои позиции, а нам не нужно было, чтобы местные путались под ногами. Не было этого, и все.
Но в 1964 г., работая агентом торгового флота в Уистреане на английской пароходной линии, Пикерсджилл встретил Джона Торнтона, который представил его своей жене Жаклин. В девичестве она носила фамилию Ноэль; она встретила Торнтона на четвертый день после дня «Д»; они полюбили друг друга и поженились после войны; он также работал агентом торгового флота в Уистреане. На побережье была именно Жаклин. История оказалась правдивой.
Пикерсджилл договорился с Жаклин, что я смогу взять у нее интервью для этой книги. «Да, — рассказывает она, — я была на берегу, и по глупой причине. Моя сестра — мы были близнецы — была убита при воздушном налете на Кан за две недели до того. Она подарила мне на день рождения купальный костюм, а я оставила его на берегу, потому что нам было позволено раз в неделю переезжать ограждения, и мы могли поехать поплавать. Я забыла купальник в маленькой хижине на берегу и просто хотела пойти забрать его. Мне не хотелось, чтобы его взял кто-то другой. Поэтому я села на велосипед и поехала на побережье».
Я спросил: «Немцы не пытались остановить вас?»
«Нет, очевидно, из-за моей повязки с красным крестом они думали, что все в порядке. На берегу кипела деятельность, — продолжала она очень сдержанно, — и я увидела несколько мертвых тел. И конечно, попав на берег, я не могла вернуться обратно — англичане не позволили бы мне. Знаете, они свистели мне. Но в большей мере были удивлены. Я хочу сказать, что пытаться вернуться было бы просто смешно. Поэтому я осталась на берегу, чтобы помочь раненым. Я вернулась домой только два дня спустя. Там было много работы». Она меняла повязки, помогала вытаскивать раненых и убитых из воды и всячески пыталась быть полезной.
«Я помню одну ужасную вещь, которая заставила меня понять, какая я глупая: я была на вершине дюны, а там было туловище, абсолютно голое, без головы. Я так и не узнала, немец это или англичанин. Он сгорел дотла».
На вопрос о наиболее живо сохранившемся воспоминании о дне «Д» она ответила: «Море, покрытое судами. Все в лодках и самолетах. Это было нечто такое, чего просто нельзя представить себе, если вы не видели этого. Корабли, корабли, корабли и еще корабли — корабли повсюду. Если бы я была немецким солдатом, то, взглянув на это, опустила бы оружие и сказала: „Вот и все. Конец“.
Жаклин и Джон Торнтон (прибывший в день «Д» со второй волной десантников) теперь живут возле деревни Эрманвиль-сюр-Мер, в прелестном домике с садиком. Она по-прежнему исключительно хорошо выглядит и столь же красива, сколь храбра. Английские ветераны, раны которых она перевязывала, до сих пор навещают ее, чтобы поблагодарить, особенно в годовщины дня «Д».
Рядовой Гарри Номбург (под именем Гарри Дрю) был одним из тех евреев из Центральной Европы, которые присоединились к коммандос и были включены в 3-й взвод 10-й десантной дивизии, где он и его товарищи-евреи прошли курс специального обучения разведке и были подготовлены для допроса немецких военнопленных на поле боя. Он носил зеленый берет десантника с гордостью и отправлялся на высадку, мечтая о том, какой вклад он внесет в сокрушение Гитлера.
Он брел к берегу, неся свой автомат «Томпсон» высоко над головой. Ему выдали боекомплект из тридцати патронов, обычный для английского огнестрельного оружия, что было ново для него — прежде он всегда носил двадцатизарядный магазин. «Увы, никто мне не сказал, что, если магазин наполнить 30 зарядами 45-го калибра, он станет слишком тяжелым и его легко уронить и потерять. Поэтому его никогда не следует заполнять более чем 28 зарядами.
Не зная об этом, я заполнил его целиком, и в результате он упал в воду и потерялся. И я высадился на берег Франции и штурмовал твердыню Европы с оружием, в котором не было ни единого патрона».
Оглядевшись, Номбург увидел армаду, вытянувшуюся по всей линии горизонта. Он заметил три тела в волнах прибоя, «однако оказалось, что оборона значительно слабее, чем я ожидал».
Пересекая побережье, двигаясь на звуки волынок, «я заметил высокую фигуру, шествующую прямо передо мной. Я сейчас же узнал бригадира и, приблизившись к нему, осторожно коснулся сзади его пояса, думая про себя: „Что бы ни случилось сейчас со мной, пусть по крайней мере говорят, что рядовой Дрю пал подле лорда Ловата!“
Номбург пересек дамбу и наскочил на двух солдат вермахта, которые сдались ему. Номбург был уверен, что их пичкали пропагандой и ложью, поэтому захотел просветить их относительно истинной ситуации на многих немецких фронтах. Последняя новость, которую он слышал до того, как взошел на борт своего ДСП в Англии, была следующая: силы союзников находятся в 50 км от Рима. С глубоким удовлетворением он сообщил это своим пленным.
«Они посмотрели на меня с изумлением и ответили, что только что слышали по своему собственному радио, что Рим пал! Так что оказалось, что они сообщили мне больше, чем я им». Он отослал их назад на берег в тюрьму для военнопленных и продолжал путь к месту своего назначения — мосту Пегас.
У капрала Питера Мастерса, еврея из Вены, также входившего в 3-й взвод 10-й десантной дивизии, в день «Д» была своя «одиссея». Он нес рюкзак и автомат с 30-зарядным магазином («не очень хорошим, поскольку, будучи слишком тяжелым, он норовил выпасть из оружия»), 200 запасных зарядов, четыре ручных гранаты (две осколочные и две дымовые шашки), смену одежды, одеяло, запас продуктов на два дня, большую лопату («те, которыми окапываются и которыми нас снабдила армия, не годились для того, чтобы быстро выкопать глубокую яму») и 200-футовую веревку, чтобы тащить надувные лодки (их несли другие) через течение реки Орн, в случае если мосты будут взорваны. Нести такое количество груза на берег было бы тяжело и лошади, но у Мастерса вдобавок был велосипед, как и у других в его отряде.
