Путешествия Сусаноо и Исотакэру туда и обратно могут считаться свидетельством сравнительной легкости и обычности поездок из Кореи в Японию и обратно. Кроме того, из этого же мифа можно вывести заключение и о том, что в Японии уже в древности имели сравнительно хорошие сведения о Корее: Сусаноо в мифе рассказывает, что в Корее есть золото и серебро. Упоминания о путешествиях в Корею встречаются и в более поздних мифах. Так, например, в Будзэн фудоки рассказывается о прибытии из страны Сираги сына Аматэрасу — Осихомими.
ЛЕКЦИИ ПО ИСТОРИИ ЯПОНИИ (15)
Насколько тесно соприкасалось население японских островов с населением полуострова, особенно его южной части, показывают мифы о происхождении родов некоторых богов и людей. В генеалогической хронике Синсэй Сёдзироку (815) указывается, что род бога Инамэси (сына Угаяфукиаэдзу) происходит от правителей Сираги; к корейским или китайским родоначальникам возводит эта хроника чуть ли не одну треть знатнейших японских родов того времени. Есть и обратные генеалогии: та же генеалогическая хроника говорит, что Инахи — старший брат "первого императора" Японии Каму-Ямато Иварэбико (Дзимму) будто бы отправился в Корею и стал там правителем Сираги. Конечно, считать это хоть в какой-нибудь мере историческим фактом нельзя; но само появление подобного рода сказаний бесспорно свидетельствует о наличии переселений из Кореи и в Корею. Так же следует относиться и к преданию о переселении в Японию со всем своим родом корейского князя Амэ-но хибико, что случилось — по свидетельству Харима-фудоки — тоже в "век богов". (Нихонги относит это переселение к гораздо более позднему времени — к году правления Суйнин, что, однако, не вяжется с другими данными об Амэ-но хибико и его потомках, расселившихся в области Тамба и Цукуси).
Все эти мифы и предания отражают, по-видимому, в первую очередь процесс племенных миграций в древнейшую эпоху. Однако, возможно, что они свидетельствуют и о сношениях обычного типа между осевшим населением одной страны и другой. И это можно распространить отчасти и на Китай. Если верить Цянь-Хань-шу, т. е. истории I-ой Ханьской империи, то уже тогда т. е. в II–I в. до н. э. была какая-то связь между Ханьским Китаем и Японией, по-видимому, — о. Кюсю. Китайцы того времени уже хорошо знали, что на Востоке живут "Важэнь", как они называли тогда японцев, что у этих Важэнь более сотни отдельных государств и что оттуда постоянно приезжают к китайскому двору с данью. Этот рассказ следует толковать, очевидно, в том смысле, что в те времена на о. Кюсю существовали еще совершенно обособленные друг от друга роды и что многие из состава этих родов, гл. обр., родовые старейшины, не только наезжали в Китай, но и вступали в какие-то политические сношения с китайскими правителями. Хоу-Хань-шу, т. е. история 2-ой Ханьской империи, говорит даже о посольствах из этих мест; одно из них мело место в 57 году н. э., второе — в 107 г. Кстати сказать, это наблюдалось в одинаковой мере и в отношении Кореи; связь корейских княжеств с "государствами" на Кюсю, в частности с родами Кумасо носила — как это явствует из позднейших данных — в известной мере характер политических сношений.
В период сформирования в Японии прочного союза родов в Ямато и дальнейшего образования на базе этого союза общеплеменного объединения, т. е. во II–V в., эти связи принимают более конкретные очертания. Переселение из Кореи и отчасти Китая продолжаются по-прежнему, но помимо них широко развиваются сношения культурные и политические. Развивается и обмен, то в мирной форме, то в форме взятия дани. Предпринимаются и целые военные экспедиции. Цари Ямато начинают активно вмешиваться в события, происходящие на полуострове. Коротко говоря, историческая жизнь Японии развивается не изолированно, а в тесном соприкосновении с жизнью Кореи и отчасти Китая.
В этот период особенное значение для японской истории приобретает самая южная часть Корейского полуострова, наиболее близкая географически, откуда чрезвычайно легки и просты путешествия в Японию и обратно. По-видимому, этот район Кореи с древних пор был хорошо знаком японцам и частично ими же заселен. По крайней мере, повествования Кодзики и Нихонги свидетельствуют об очень большом и постоянном интересе к этому району, а через него и к прочей Корее. В этом районе, расположенном на крайнем юге Силла, находилось тогда чуть ли не десяток крохотных полунезависимых владений, наиболее крупным из которых, стоявшим, по-видимому, во главе всех прочих, было маленькое княжество, называемое китайскими хрониками Кара, японскими — Мимана (округа Синсю и Кинкай в нынешней провинции Южн. Кэйсёдо). Именно эта территория и была наиболее тесно связана с Японией.
Мимана находилась между двумя сильными корейскими княжествами — Пякчэ и Силла и для того, чтобы не быть поглощенной каким-нибудь из них, принуждена была опираться то на одно, то на другое. Поскольку же это также было сопряжено с опасностью для собственной независимости, правители Мимана нередко прибегали к помощи Японии, тем более, что на территории Мимана жило или временно пребывало, по-видимому, довольно значительно число японцев. Кроме того, внутренние взаимоотношения тех многочисленных владений, которые существовали на этой территории, далеко не всегда были мирные: там велась почти все время междоусобная распря. Если учесть при всем этом экономическое и политическое значение этой части Корейского полуострова — ворот из Японии в Корею и из Кореи в Японию, пункта оживленного обмена и культурных сношений, станет понятна та борьба, которая велась вокруг Мимана между ее сильными соседями — Силла и Пякчэ, с одной стороны, Японией и этими корейскими княжествами, с другой. Взаимная борьба и соперничество Силла и Пякчэ в результате позволили японцам на некоторое время держать Кара-Мимана в пределах своего непосредственного влияния. Это выражалось в наложении на Мимана определенной дани, поступление которое обеспечивалось присутствием на месте японских отрядов. Когда именно сложилось такое положение, сказать трудно. По официальной, т. е. совершенно недостоверной хронологии, установление японской власти в Мимана произошло в царствование Судзин — в начале I в. до н. э. По более вероятному подсчету, если это действительно случилось при Судзин, оно должно относиться к концу III в. н. э. В пользу именно этого времени говорит то, что III в. характеризуется вообще очень оживленными сношениями японцев с материком, не только с Кореей, но и с Китаем. В 220 г. Ханьская империя в Китае пала и на ее развалинах на некоторое время возникло три царства — Шу, Вэй и У. Второе из них — Вэй образовалось на севере Китая и вплотную придвинулось к Корейскому полуострову, наседая на территорию, бывшую во владении северного корейского княжества Когурё. "Вэй-чжи" — история Вэйского царства, как известно содержит в себе целый отдел, посвященный Японии, что и является лучшим доказательством наличия в те времена хороших сведений о Японии, явившихся следствием не только старых преданий и рассказов, сохранившихся еще с Ханьских времен, но и новых сношений. Вэйская история говорит о прямых соприкосновениях с японцами; она упоминает о прибытии в 238 г. посланца от царицы Ямато, о поездке в 240 г. правителя северо-корейских округов Вэйского царства в Японию, о прибытии в 243 г. новых послов из Японии. Подобного рода сведения заставляют предполагать о каких-то политических взаимоотношениях Японии с Вэйским царством. Указанные посольства возможно направлялись отдельными японскими владетелями — главами больших родов или местных родовых союзов с целью получить от Вэй поддержку в своей борьбе с соседями и в своих завоевательных планах. Может быть в связи с этим в Вэйской истории упоминается о борьбе в 247 г. царицы Химико с царем другого государства, в которой принимали какое-то участие и Вэйские правители. При этом сношении с Вэй велись главным образом южной Японией, старейшинами о. Кюсю, вероятнее всего — племенем Кумасо.
ЛЕКЦИИ ПО ИСТОРИИ ЯПОНИИ (16)
Внутренняя борьба корейских княжеств в это время протекала в следующей обстановке: Силла находилась, с одной стороны, под влиянием сильного Северного княжества — Когурё, с другой стороны, на юго-западе имела также достаточно сильного противника — Пякчэ. Отражая удары с двух сторон, и само наступая на территорию своих врагов, княжество Силла постаралось установить дружеские отношения с Вэйским царством, угрожавшим Когурё с севера, и с племенем Кумасо на о. Кюсю в Японии, могущем своими опустошительными набегами подорвать мощь Пякчэ.
Связь с Кумасо могла оказаться полезной на случай опасности со стороны японцев, т. к. Кумасо могли сильно беспокоить японцев и парализовать их попытки набегов на Корею.
В такой сложной обстановке, по-видимому, и произошло первое закрепление японцев на южной оконечности полуострова. Это был сначала, вероятно, не более, чем удачный набег, и только внутренняя распря среди мелких владений, из которых слагалась Кара-Мимана, позволила японцам несколько упрочить свое влияние. Набег этот был произведен в царствование Судзин, причем во главе японских отрядов стоял принц Сионори. В чем конкретно выражался этот захват Мимана, — достаточно ясно говорит повествование Нихонги: завоеватели после покорения страны устроили в разных местах "миякэ", т. е. склады и амбары, иначе говоря — помещения, куда свозилась и где хранилась представленная населением дань. Сам же Сионори устроил со своим отрядом свою ставку — т. наз. Мимана Нихонху, откуда и держал в повиновении окружающее население. Часть дани оставалась на месте, часть направлялась ко двору царей Ямато. Об этом свидетельствует рассказ о прибытии в конце правления Судзин посла Сона-Касити (по другим источникам — Цунуга-Арасито) с данью из Мимана.
