В Военно–революционный комитет Петрограда, руководивший Октябрьским переворотом, вошли четыре представителя анархистов – В. Шатов, Г. Богацкий, Х. Ярчук, Н. Солнцев (он вошел уже после победы переворота, в котором участвовал со своими боевиками).
В это время анархо–синдикалисты шли в фарватере большевистской политики, но, как и в июле 1917 г., промедление большевиков могло привести к тому, что анархисты «перехватили» бы инициативу «второй революции». Тогда это было бы движение фабзавкомов, самоуправляющихся коллективов и анархистской «гвардии».
Но ни Керенский, ни Ленин не собирались медлить. В ночь на 24 октября Джон Рид встретил в Смольном Шатова, который крикнул: «Ну, мы начали! Керенский послал юнкеров закрыть наши газеты «Солдат» и «Рабочий путь». Но тут пришел наш отряд и сорвал казенные печати, а теперь мы посылаем людей для захвата буржуазных редакций!»[78]
Глава III
Власть советов и советская власть
Октябрь и анархизм
25 октября 1917 г. Ленин, глядя в зал II Съезда Советов, произнес свои исторические слова: «Социалистическая революция, о необходимости которой столько говорили большевики, свершилась!» Или что–то в этом роде. На самом деле пока свершился только переворот, который передал власть в столице в руки большевиков. Их революция еще только начиналась, Россию еще предстояло завоевать. В зале съезда собрались те, кто поддержал свержение Временного правительства – большевики, левые эсеры и анархисты. Умеренные социалисты ушли возмущенными, и стали готовиться к сопротивлению. Впрочем, сопротивление это окажется вялым – никто не хотел умирать, когда власть большевиков явно временная – до Учредительного собрания. Оно все решит…
Так думало большинство политически ангажированного населения, но Ленин так не думал. Все решает соотношение классовых сил. Каким оно окажется завтра? Ленин вглядывался в лица рабочих и солдатских депутатов, а потом будет вглядываться в лица крестьянских депутатов, как в зеркало. Кто из них отражает верную, марксистскую линию, а кто отпадет, предаст на следующем повороте? Махно не было среди этих делегатов, но это ничего не значит – он смотрел на вождей революции из этого зала тысячей глаз. Вот они, вожди революции там, на трибуне. Но революция – это я, человек из глубинки. Меня выдвинула взбаламученная народная стихия. Это я организовал ее в советы. Моим именем большевики взяли власть. Они должны служить мне, моим мечтам о светлом будущем, о свободной, сытой и справедливой жизни, о земле и мире.
Казалось, историю вершили люди, окружавшие Ленина – Троцкий, Антонов–Овсеенко, Дыбенко, Ворошилов… Они деловито распоряжались, двигали отряды, арестовывали остатки Временного правительства, сочиняли резолюции. И всем им предстояло споткнуться о Махно, как о камень преткновения большевизма, споткнуться о сложный рельеф Российской революции, который фигура Махно отражала лучше иных марксистских схем. Впрочем, о тот же камень того же рельефа предстоит разбиться и белому движению. Споткнуться – лучше, чем разбиться. В этом разница между красными и белыми, загадка победы большевизма в Гражданской войне. А разгадка отражается в том же зеркале, в истории махновского движения.
* * *
Анархисты в этот период в большинстве своем были союзниками большевиков, причем союзниками слева. Анархо–синдикалисты приобрели заметное влияние в фабзавкомах и профсоюзах, где активно выступали за рабочий контроль, а затем — за переход предприятий в руки коллективов. Но Союз анархо–синдикалистской пропаганды, издававший «Голос труда», Петроградская федерация анархистских групп (газета «Буревестник»), Федерация анархо–коммунистов Москвы (газета «Анархия») были относительно немногочисленны, хотя и пользовались заметным влиянием среди рабочих и матросов, имели вооруженные отряды. Теоретический уровень анархистов в это время был низок. Анархистская мысль вообще переживала упадок с 80–х гг. XIX в., а в России он к началу революции 1917 г. достиг низшей точки, т.к. условия царской России не позволяли анархистам серьезно заниматься теорией. Экстремистский имидж анархизма привел к заполнению этой идейной ниши людьми, склонными к социальному разрушению. Вернувшиеся из эмиграции теоретики также оказались не на высоте. Требуя «планомерной организации мирового хозяйства»[79], анархо–коммунисты принципиально не отличались от марксистов, и видели в Ленине лишь непоследовательного сторонника анархии. В результате анархисты разделились на бесконечно рассуждающих пропагандистов, повторяющих упрощенные формулы Кропоткина или еще более далекие от происходящих событий анархо–индивидуалистские идеи, на анархо–синдикалистов, ставших «младшими партнерами» большевиков в движении фабзавкомов, и на боевиков, «ставивших дело» в виде экспроприаций, накопления оружия ради «грядущих боев» с властью. Не располагая собственной массовой организацией, анархисты пытались «раскачать» большевиков, использовать их в качестве силы, которая разобьет «буржуазное государство» и откроет путь для свободного социального творчества трудящихся масс, объединенных в советы. Общность лозунгов большевиков и анархистов дезориентировала последних. Видный деятель анархизма Всеволод Волин вспоминал: «Когда я читал сочинения Ленина, особенно написанные после 1914 г., я видел прекрасные параллели между его идеями и идеями анархистов, кроме идеи государства и власти»[80]. Большевики в это время разрушали прежние государственные структуры и уверяли, что вновь создаваемые учреждения государственности являются временными вплоть до скорейшей победы мировой революции. И анархисты были готовы поддерживать большевиков в этой «разрушительной работе».
В канун Октябрьского переворота анархо–синдикалистский «Голос труда», редактируемый Всеволодом Волиным, провозглашал, что анархисты готовы поддержать свержение временного правительства, «если под «властью» понимается, что вся созидательная работа и вся организационная активность будет в руках рабочих и крестьянских организаций, поддерживаемых вооруженными массами,… если «власть Советов» не станет в действительности государственнической властью новой политической партии»[81]. В момент переворота выполнение этих «условий» было еще в будущем, и анархисты с оружием в руках выступили на стороне большевиков и левых эсеров. Даже те анархисты, которые осознавали все принципиальное различие в позиции анархистов и большевиков, призывали «участвовать в массовом движении» против Временного правительства[82].
Волин Всеволод Михайлович (Эйхенбаум) (1882–1945) – один из теоретиков анархизма. С 1910 г. – анархо–коммунист, с 1914 г. также анархо–синдикалист. В июле 1917 г. вернулся в Россию из эмиграции и стал одним из организаторов Союза анархо–синдикалистской пропаганды. Один из ведущих авторов «Голоса труда». Волин был романтиком по складу мысли, и верил, подобно Кропоткину, что революция освободит именно альтруистические основы человеческой натуры, после чего анархизм и коммунизм возникнут естественным путем. Практика революции не разубедила его в этом. В 1918 г. Волин уезжает на Украину, становится одним из создателей Конфедерации анархистов Украины «Набат». В августе 1919 г. присоединяется к Махно, становится идеологом движения. В 1920 г. арестовывался ЧК. В 1922 г. выслан из России. В эмиграции активно полемизировал с Махно и редактировал его мемуары. Автор исследования «Неизвестная революция».
Уже в декабре идеологи «Голоса труда» осознали, что новый режим несет гораздо большую угрозу делу свободы, чем прежний. Газета стала писать об опасности поглощения Советов большевистской партией[83]. Но анархисты по–прежнему считали «реставрацию» большим злом, нежели большевистскую «революцию», что выразилось в их поддержке разгона Учредительного собрания.
До весны 1918 г. анархисты в большинстве своем придерживались тактики, сформулированной членом ВЦИК Александром Ге — «Врозь идти, вместе быть». Проблема заключалась в том, что анархисты шли врозь не только с большевиками, но и между собой.
Но Н. Махно скептически относился к городским анархистам. Стереотип анархии как хаоса, свободы без границ, даже за счет других людей, оказывает влияние и на состав анархистского движения. К нему прибивается множество людей, понимающих анархизм как своеволие. Иногда это направление начинает доминировать в движении, так как примитивный анархизм не тратит времени на кропотливую организационную работу, зато вполне соответствует представлениям обывателя об анархии, и общество готово видеть именно в этом течении истинное лицо анархизма. Махно писал: «60–70% товарищей, называющих себя анархистами, увлеклись по городам захватом барских особняков и ничегонеделанием среди крестьянства. Их путь — ложный путь»[84].
