В течение ночи в здание парламента «подтягивались» отсутствующие депутаты. Около двух часов ночи зал заседаний неожиданно покинули все члены правительства, бывшие по совместительству депутатами. Их возмущенные коллеги прервали голосование и поставили вопрос о лишении депутатских мандатов отсутствую- : щих на заседании членов правительства. Последним пришлось вернуться… Периодически уже ставшая монотонной процедура голосования отдельных статей прерывалась вспышками эмоций. В час ночи была поставлена на голосование статья о национальной символике. Коммунисты категорически восстали против желто-синего флага и трезубца. Один из них предложил взамен казацкий малиновый флаг, заявив, что желто-голубой навсегда связан с «коллаборационистами» — в ответ «правые» депутаты попытались стащить его с трибуны, и только усилиями других парламентариев удалось предотвратить драку. Вопрос о статусе Крыма (объединенный со статьей о символике в один «пакет») вызвал похожую реакцию — «правые» дружно скандировали: «Область! Область!», тогда как «левые» отстаивали республиканский статус автономии. Голосование по этим статьям грозило срывом всему мероприятию, поэтому было решено провести его тайно (остальные статьи голосовались поименно).
В результате Украина, будучи унитарным государством, на уровне Основного закона получила в своем составе автономную республику. Взамен государство наконец-то обрело законное право на желтосиний флаг и трезубец.
Около 9:00 утра 28 июня в зале заседаний появился невыспавшийся настороженный президент. Через несколько минут началось поименное голосование по принятию всей Конституции в целом. На фоне всех предыдущих изматывающих событий его результаты были впечатляющими — 315 — «за», 36 — «против», 12 — воздержались, 30 — не голосовали. Когда на табло появились результаты голосования, зал заседаний взорвался истерической овацией, вчерашние противники эйфорически лобызались и душили друг друга в объятиях, изможденный М. Сирота утирал слезы счастья, а полуживые журналисты с облегчением аплодировали им с балкона. Чуть позже Л. Кучма наградил всех участников заседания орденами, а холл Верховной Рады украсился аллегорической картиной, символизирующей связь поколений борцов за независимость с участниками принятия конституции (этот художественный китч стал весьма адекватным отображением политического).
Украина получила новую Конституцию, а с ней — надежду на выход из состояния политической лихорадки. Впрочем, поскольку новый основной закон был продуктом целой серии политических компромиссов и ситуативных соображений, надежда эта, как показали дальнейшие события, оказалась тщетной.
Экономика: шок без терапии
Голосуя за независимость в декабре 1991 г., украинцы руководствовались, помимо прочего, соображениями экономического характера. Пропаганда сторонников выхода из СССР обещала скорое экономическое процветание. Говорилось, что Украина занимает второе место в СССР (после России) по уровню промышленного и научно-технического потенциала — и это соответствовало действительности, — а значит, забрав «свое» и прекратив снабжать «центр», она быстро займет достойное место среди европейских держав. Экономический прогноз специалистов Дойчебанка, суливший Украине одно из первых мест среди республик СССР по предполагаемому уровню процветания, активно рекламировался в публике — всем хотелось в него верить, вряд ли педантичные немцы могли ошибаться…
Однако при этом замалчивалось или игнорировалось то, что стало очевидным в первые же месяцы независимости: наличие колоссального военно-промышленного комплекса (1/3 от общесоюзного), тесно связанного (около 80 % поставок) с общесоюзной структурой производства и требовавшего огромных капиталовложений, зависимость от поставок энергоносителей извне при чудовищной энергоемкости и устарелой технической базе промышленного производства (особенно в сталелитейной и химической промышленности), отсталость материально-технической базы и низкая производительность сельского хозяйства (доля которого в национальном доходе составляла в 1991 г. 40 %), отсутствие управленческих кадров и менеджмента, приспособленного к рыночной экономике, и, что немаловажно, население, приученное к государственной опеке, эгалитаризму, воспитанное в духе пренебрежения к частной собственности и праву на частный интерес.
Экономический кризис, который в первые годы независимости вылился в стремительный обвал экономики, разумеется, начинался значительно раньше — еще в годы так называемого «застоя». Разрыв экономических связей, потеря традиционных рынков сбыта и стремительное сокращение спроса на продукцию военно-промышленного комплекса только усугубили кризисные явления, которые были неизбежны в любом случае. Однако кризис можно было сократить во времени политикой решительных экономических преобразований.
Впрочем, силы, удержавшиеся у власти в Украине, не были способны на такую политику, да и не очень-то были заинтересованы в ней: с одной стороны, промышленно-аграрные касты управленцев сосредоточились на интенсивной эксплуатации государственной собственности в личных интересах, используя бюджет как источник бесконечного выкачивания дешевых кредитов, государственные предприятия — как источник получения ренты, а парламент — как место лоббирования своих интересов. С другой — высшее руководство страны во главе с первым президентом, будучи тесно связанным с этими кастами, не решалось на радикальные меры, так называемую «шоковую терапию», через которую прошло большинство стран, переходящих от централизованной к рыночной экономике, и к которой советовали прибегнуть эксперты международных финансовых институтов. Как показал опыт соседей (например Польши), «шоковая терапия» требовала политической воли и готовности ее авторов жертвовать собою — в Украине не было своего Л. Бальцеровича или Е. Гайдара. В отличие от Польши, украинское общество не было достаточно консолидированным, чтобы пойти на неизбежные жертвы, здесь не было харизматичного лидера, как в России, способного выдвинуть и поддерживать тех, кто имел волю и смелость стать политическими камикадзе. Можно вновь упомянуть и о слабости и неподготовленности управленческих структур (практически полностью скопированных с советских образцов) к рыночным отношениям, управленческом хаосе, энергетической зависимости от России (усугубившейся в результате «энергетической войны» 1993 г.), фактическом отсутствии приватизации, блокируемой «левыми» партиями и «красными директорами» и т. п.
Серьезным политическим тормозом экономических реформ была уже описанная борьба между законодательной и исполнительной властями, которая, с одной стороны, вносила неразбериху в процесс принятия важных законодательных актов в сфере экономики, а с другой — мешала их реализации на практике. Если исполнительная власть и предпринимала попытки реформ, они немедленно блокировались парламентом, где «красные директора» успешно продавливали решения, обеспечивавшие дешевые кредиты и субсидии. Не следует забывать и о том, что единственный и самый очевидный консенсус между ними при Л. Кравчуке был достигнут в одном: желании максимально сохранить формальный государственный контроль над экономикой, позволявший неформально перераспределять государственную собственность.
Конечно, нельзя утверждать, что в первые годы независимости не делалось никаких попыток разработать и внедрить стратегию реформ. Уже в 1990–1991 гг. был принят целый ряд законов («О занятости населения», «О банках и банковской деятельности», «О собственности», «О бюджетной системе Украины», «О ценных бумагах и фондовой бирже» и т. п.), создававших юридические предпосылки для рыночных реформ. Однако эти предпосылки не согласовались с реальным состоянием дел в экономике и, главное, с состоянием умов населения и власть имущих. Культурно общество еще пребывало в плановой административной экономике. Именно поэтому практически все стратегии перехода к рынку осуществлялись путем непоследовательного внедрения элементов рыночной экономики при одновременном административном вмешательстве государства в экономические процессы и мощном противодействии лоббистских групп в парламенте, способных торпедировать любое реформаторское начинание.
Наиболее наглядный пример — судьба правительства Леонида Кучмы, единственного премьер-министра времен Л. Кравчука, открыто заявлявшего о необходимости перехода к рыночной экономике. Хотя парламент и предоставил ему в октябре 1992 г. исключительные полномочия на полгода, воспользоваться ими было практически невозможно — и сам срок полномочий был смехотворным, и общественных предпосылок для их реализации не было. Разработанный под руководством вице-премьера Виктора Пинзеныка план реформ, предполагавший резкое ограничение льготных кредитов, сокращение субсидий, контроль Национального банка за ассигнованиями, утвержденными парламентом, разворачивание масштабной приватизации и введение жесткой экономии энергоносителей, вызвал настоящую бурю. Он фактически перекрывал главные источники дохода групп, эксплуатировавших государственную собственность в личных интересах. Парламент, где эти группы доминировали, провалил его. Промышленно-финансовое лобби Донбасса, воспользовавшись недовольством шахтеров и опираясь на социальную демагогию «левых», организовало масштабную забастовку и добилось увеличения субсидий на выплату зарплаты. Вдобавок ко всему президент Л. Кравчук, не выдержав натиска аграриев, подписал указ о безлимитном кредите для сельского хозяйства. В. Пинзенык ушел в отставку, а следом за ним — и Л. Кучма.
