Со времен Людовика XIII публика допускалась в сад беспрепятственно. Когда в 1789 году двор поселился в замке, были установлены некоторые признанные необходимыми ограничения для посетителей сада: до двенадцати часов дня туда стали допускать только членов Национального собрания и особ, снабженных карточками, «образцы которых имеются в сторожевых будках»[81]. С полудня сад был по-прежнему открыт для всех.
Таковы были в общих чертах в начальный период революции окрестности здания, избранного для заседаний Собрания, здания, в котором около четырех лет должен был помещаться законодательный корпус. Многие из депутатов Законодательного собрания, желая находиться вблизи от зала Манежа, поселились в квартале Тюильри: Ламурет и Кутон жили в 1792 году на улице Сент-Оноре, дом 343; Альбит, Базир и Жан Дебри также поселились на этой улице; Биго де Преамене снял квартиру на улице Дофина, в доме, выходящем непосредственно на двор Манежа. Очень многие расположились в отелях, на Мельничном пригорке, на улицах Святой Анны и Воробьиной. Фоше устроился в меблированных комнатах на улице Шабане; Карно и Карно-Фелен, оба из Па-де-Кале, сняли на Малой Карусели помещение в гостинице «Аррас»; Луве жил в доме 13 на набережной Вольтера; Верниго — в гостинице «Амир» на улице Орлеан-Сент-Оноре; Бриссо — на улице Гетри, а Лекиньо в «Гостинице Королевы» на улице де Бон.
Почти у всех депутатов, большей частью небогатых, были в городе лишь самые скромные квартирки, настоящим же их жилищем было Собрание, где заседания открывались обычно в девять часов утра и происходили два раза в день. Кроме того, большая работа шла в комиссиях, которых насчитывалось целых тридцать.
Монастыри Капуцинов и Фельянов:
1 — большой двор капуцинов; 2 — кладбище; 3 — двор; 4 — церковь капуцинов; 5–6 — церковь и монастырь капуцинов; 7 — сад; 8 — монастырь фельянов; 9 — маленький сад капуцинов; 10 — большой сад капуцинов; 11 — проход фельянов; 12 — садовая ограда; 13 — сад фельянов; 14 — Манеж; 15 — двор Манежа.
Чтобы разместить громадную массу своих канцелярий, Собрание постепенно завладело строениями фельянов и капуцинов, монастыри которых были в большинстве оставлены монахами уже в начале 1790 года. Собственно, в здании самого Манежа могли поместиться лишь пять канцелярий, а все остальные были размещены в обоих монастырях. В саду Капуцинов даже выстроили деревянные бараки, чтобы поместить там различные учреждения. Архив Собрания занял прекрасную библиотеку фельянов; Сокровищницу патриотических пожертвований поместили в квартире проповедника; географическое бюро — в жилых помещениях; типографии — в трапезной и смежных с ней комнатах[82]. Смотрители зала жили в маленьком саду Капуцинов, близ прохода. Комитеты рассмотрения счетов, гражданского и уголовного законодательства, ассигнаций и монет, государственных долгов, народного образования и так далее занимали антресоли, первый и второй этажи дома Капуцинов. Комиссары-смотрители получили помещение в нижнем этаже главного здания фельянов; Комитет раздела и Национальный комитет поместились в самом монастыре; комитеты морской, коммерции и декретов — в двух дортуарах первого этажа, а флигель послушников отдан был Комитету петиций.
Все эти здания соединялись с залом Манежа посредством дощатых переходов, обтянутых полосатым тиком и похожих на палатки, какими по традиции до сих пор декорируют памятники в дни официальных торжеств. Такого рода крытый переход шел из церкви обители по всему саду Фельянов до двери, проделанной в стене Манежа приблизительно на середине здания. По этому пути чаще всего являлись в зал заседаний; но официальный вход, парадные двери, выходил на «ристалище». С этой стороны находился узкий двор, за которым размещались низкие здания, предназначенные для монастырской гостиницы, гауптвахты главного штаба, гауптвахты для офицеров и национальных гвардейцев. Проход, заставленный рогатками и предназначенный только для пешеходов, шел мимо квартиры сторожа, пристроенной у стены террасы сада Тюильри. Над главным входом Собрания простирался широкий навес-маркиза, под сенью которого туда подъезжали экипажи.
В зал входили через вестибюль, где помещались две комнаты, служившие бюро; за вестибюлем располагался коридор, устроенный в галерее вокруг всего здания и имевший несколько выходов в зал Собрания. Зал этот был примерно в десять раз больше в ширину, чем в длину; скамьи для депутатов располагались ступенями в семь рядов в форме эллипса. Посередине оставалось пустое пространство, в шутку названное «плешью». На середине длины зала возвышалась кафедра президента — простой стол, покрытый зеленым сукном, на эстраде, у которой за круглым столом сидели избранные Собранием секретари. Напротив, со стороны Фельянов, находилась трибуна оратора.
Известно, что по обычаю, установившемуся с первых дней работы Генеральных штатов, депутаты избрали себе места согласно своим убеждениям направо или налево от кафедры президента. Но в самом начале 1792 года, надеясь улучшить плохую акустику зала, кафедру перенесли на место ораторской трибуны, а трибуну поставили на место, занятое раньше бюро. Это произвело настоящую революцию в Парламенте, так как «правые» очутились на левых скамьях и наоборот. В продолжение некоторого времени эта перемена вносила путаницу в прения и отчеты. Поэтому мало-помалу термины «правые» и «левые» были заменены живописными наименованиями «Гора», «Равнина» и «Болото».
В обоих концах зала на высоте второго этажа были устроены две большие трибуны для публики[83]. Привилегированные зрители занимали ряд лож, расположенных под этими трибунами; здесь были ложа президента, ложа заменяющих депутатов, ложа Парижской коммуны, ложа депутатов других городов, ложа архитектора Собрания и т. д. Кабинет президента занимал две комнаты первого этажа, выходившие окнами в сад Фельянов. С этой же стороны в саду монастыря были возведены два дощатых павильона, где продавались напитки и кофе. Там же, в первом этаже над главным вестибюлем, устроен был ресторан для членов Собрания.
Теперь постараемся представить себе, каков был в 1792 году зал, где заседало Учредительное собрание и где начало свои заседания Законодательное собрание. С утра здесь все оживляется. Сменяется караул: идущий на смену проходит с улицы Дофина, мимо «ристалища», и выстраивается около Манежа, перед гауптвахтой; часовые обмениваются паролем, и ночной караул уходит на место своей стоянки. Двери открываются, и тогда в громадном улье из зданий Капуцинов, Фельянов, Манежа и прилегающих к ним пристроек начинается гул, стихающий лишь поздно вечером. Собираются депутаты, одни с улицы Сент-Оноре и двора Фельянов, другие со стороны «ристалища»; они идут в комитеты, в бюро, в архив, в кабинет президента; они без устали циркулируют по дощатым переходам, соединяющим все отделы, где непрерывно слышен звонкий гул шагов.
Близ помещения сторожа собирается толпа любопытных, пришедших посмотреть на заседание. Ее сдерживают расставленные здесь загородки. Извозчики беспрестанно подвозят просителей: могущественных некогда аббатов и бывших пенсионеров короля, хлопочущих о возобновлении пособия. Незадолго до девяти часов открывают загородки, толпа бросается к четырем лестницам, ведущим на трибуны, и они мгновенно оказываются заполненными. В зале еще пусто: по «плеши», обширному прямоугольнику, где стоят лишь две большие фаянсовые печи, формой напоминающие разрушенную Бастилию, расхаживают несколько приставов в черных штанах и с серебряными цепями на шее. Мало-помалу крытые зеленым сукном депутатские скамьи заполняются. Докладывают, что явился президент и он поднимается на свою эстраду. Раздается звонок колокольчика, и заседание открывается.
Эти заседания протекают очень бурно: часто в продолжение их бывает много шума и мало дела. Ораторы сменяют друг друга на трибуне, но их еле можно расслышать — так длинен зал и шумна публика. По «плеши» расхаживают четыре пристава, тщательно завитых, в черных фраках и низких черных шляпах, с золочеными шпагами на боку. Ежеминутно раздаются их возгласы «Тише!», «По местам!». Депутаты, небрежно одетые (многие в сапогах с отворотами для верховой езды), заполняют «плешь»: они приходят, уходят, щелкают тросточками по своим сапогам, кашляют, плюются на пол, громко разговаривают и издали выкрикивают вопросы. Напрасно президент звонит в свой колокольчик и, надрывая легкие, взывает: «Тише! Господа, займите ваши места!» Тщетно приставы хлопают в ладоши и тоже кричат: «Тише!» Господа депутаты обращают на них не больше внимания, чем шаловливые школьники, которые прекрасно знают, что старый учитель их не ударит[84]. Большую приманку представляет появление у решетки депутаций от департаментов или предместий и патриотов, выставляющих напоказ свои гражданские добродетели.
