Эти хитрые строки обезоружили великую монархиню. Семилетняя война и без того изнурила государство, а Екатерина поставила себе за правило только тогда вмешиваться в дела других держав, когда от того предвидится ощутимая польза для России. Ощутимая польза эта была отнюдь не в поддержке «всеобщего интригана» — Вены, но в разумном сотрудничестве с Пруссией. Почва для этого возникла достаточно быстро, в 70-е годы, однако, об этом позже. Итак, бывшая прусская принцесса Ангальт-Цербстская приняла нейтралитет между Пруссией и Австрией, и заключенный Петром мирный трактат с Фридрихом остался во всей своей силе.
Почему-то об этом факте наши историки очень не любят говорить. По их выкладкам, тяжелая война, стоившая России столько крови, была предательски остановлена Петром III, когда все уже окончилось победой русского оружия. Но Петра быстро свергли — и о дальнейших событиях ни слова. Создается мнение, что восшествие Екатерины на престол произошло в тот момент, когда плоды войны были полностью потеряны и ничего уже нельзя было исправить. Однако на деле все было совершенно не так. Русские к моменту воцарения Екатерины оставались в пределах Пруссии — Румянцев в Померании, Чернышев в Силезии, Панин в Восточной Пруссии. Кенигсберг и Кольберг также находились в руках русских. Ситуация на фронтах в целом не изменилась: Фридрих по-прежнему обессилен, австрийцы и французы накатываются на него с юга и запада. Казалось бы, пора преодолеть последствия «предательства» Петра III. И действительно, императрица незамедлительно после своего восшествия на престол отдала ряд приказов. Вот некоторые из них: «Генерал-поручику Петру Ивановичу Панину срочно убыть из Кенигсберга к генералу Петру Александровичу Румянцеву, принять от него командование русским корпусом и вернуться в войсками в Россию. <…> Генерал-аншефу Захару Григорьевичу Чернышеву прекратить выступление на стороне Фридриха II против Австрии и вернуться с войсками домой». Эти распоряжения, как мы знаем, были выполнены точно и в срок.
Здесь стоит еще раз напомнить о происхождении Екатерины II: ее отец. Христиан Август Ангальт-Цербстский из цербст-дорнбургской линии ангальтского дома, подобно многим своим соседям, мелким северо-германским князьям, состоял на службе у прусского короля. Он стал генерал-майором прусской службы еще к моменту женитьбы на ее матери, принцессе Гольштейн-Готторпской, и был шефом и командиром пехотного полка № 8, расквартированного в Штеттине. Одновременно он выполнял обязанности городского коменданта. Летом 1742 года Фридрих назначил его губернатором Штеттина и пожаловал чином генерал-лейтенанта. В это же время Христиан Август неудачно попытался избраться в герцоги Курляндские и кончил свою службу в чине генерал-фельдмаршала, полученным по протекции своей новой родственницы — императрицы Елизаветы. Несколько позже Христиан Август унаследовал титул герцога и стал соправителем Ангальт-Цербста в прусской Саксонии (ныне земля Заксен-Ангальт).
Особенный же интерес представляет мать Екатерины — Иоанна Елизавета. Эта «неуживчивая и непоседливая», по словам Ключевского, женщина была заядлой интриганкой и авантюристкой. «На своем веку она исколесила чуть не всю Европу, побывала не в одной столице, служила Фридриху Великому по таким дипломатическим делам, за которые стеснялись браться настоящие дипломаты, чем заслужила большой респект у великого короля, и незадолго до воцарения дочери умерла в Париже в очень стесненном положении, потому что Фридрих скупо оплачивал услуги своих агентов» (Ключевский В. О. Исторические портреты. Деятели исторической мысли. М.: Правда, 1990. С. 576).
Так что даже с учетом неудачи правления своего пламенного поклонника Петра, Фридрих имел все основания быть довольным личностью новой российской императрицы. С момента воцарения Екатерины начинался постепенный отход России от союза с Австрией и Францией и ее сближение с Пруссией, продолжавшееся ее сыном и внуками вплоть до правления Александра Николаевича Освободителя. Поэтому вряд ли стоит упрекать в «потере результатов войны» только Петра III: жена его, похоже, придерживалась точно такой же точки зрения на формирование отношений как с Берлином, так и с Веной.
Лучше всего прокомментировал это Ключевский. Говоря о молодости Екатерины II еще в бытность ее немецкой принцессой, он пишет: «В числе сватов, старавшихся пристроить Екатерину в Петербурге, было одно значительное лицо — сам король прусский Фридрих II. После разбойничьего захвата Силезии у Австрии он нуждался в дружбе Швеции и России и думал упрочить ее женитьбой наследников обеих этих держав. Елизавете очень хотелось женить своего племянника (наследника Петра Федоровича. — Ю. Н.) на прусской принцессе, но Фридриху жалко было расходовать свою сестру на русских варваров, и он наметил ее за шведского наследника… ставленника Елизаветы из голштинских (герцогов. — Ю. Н.) Адольфа Фридриха для подкрепления своей дипломатической агентуры в Стокгольме, а за русского наследника хотел испоместить дочь своего верного фельдмаршала, бывшего штеттинского губернатора, рассчитывая создать из нее надежного агента в столице страшной для него империи. Он сам признается в своих записках с большим самодовольством, что брак Петра и Екатерины — его дело, его идея, что он считал его необходимым для государственных интересов Пруссии и в Екатерине он видел лицо, наиболее пригодное для их обеспечения со стороны Петербурга» (Ключевский В. О. Исторические портреты. Деятели исторической мысли. С. 579).
Как мы уже видели, планы короля, и на этот раз не забывшего про «запасные позиции», блестяще осуществились: Екатерина II не обманула его ожиданий. Стоит ли, читатель, после этого огульно обвинять Петра III во всех смертных грехах? С другой стороны, Семилетняя война, несомненно, действительно стала непосильной обузой для страны: ежегодный дефицит достигал 7 миллионов рублей, за военные поставки не было уплачено 13 миллионов, обращавшиеся в стране 60 миллионов рублей были двенадцати разных весов — серебряные от 82-й пробы (довоенные) до 63-й и медные от 40 рублей до 32 в пуде. Попытка получить в Голландии займ на 2 миллиона окончились неудачей. В целях пополнения казны таможни были отданы на откуп за 2 миллиона рублей и почти все отрасли торговли отданы в монополию частным лицам, немилосердно наживавшимся на этом. И все же денег не было.
Война для России закончилась. Находившиеся в Восточной Пруссии русские войска, при Петре III сдавшие власть прусским чиновникам, после свержения императора отменили было его распоряжения, но затем окончательно покинули провинцию — уже по приказу Екатерины. В августе 1762 года старый фельдмаршал Левальд после четырехлетнего перерыва вернулся в свое генерал-губернаторство.
* * *
Теперь Фридрих был совершенно спокоен: он мог обратить все свое войско против одной Австрии. Даун после поражения при Буркерсдорфе был отрезан от Швейдница и отступил далее в горы. Пруссакам открылся свободный доступ к крепости. Генерал Тауэнцен начал осаду: 8 августа были отрыты траншеи. Две армии, одна под начальством короля, другая под командой принца Бевернского, прикрывали его. Эта осада заняла важное место в истории военной науки. Два отличных инженера: Грибоваль, со стороны австрийцев, и Лафевр, со стороны пруссаков, управляли осадой и защитой крепости. Оба были знамениты сочинениями по этой части и держались различных систем. Борьба их должна была решить, которая из двух систем лучше. Это подало повод к особенной подземной войне, в которой оба соперника одинаково торжествовали.
Между тем Даун, обойдя горный хребет, напал на армию принца Бевернского, расположенную при Рейхенбахе (август 1762 года). Дрались с остервенением, но Фридрих подоспел на помощь к своему полководцу, и победа осталась за пруссаками. Эта попытка стоила австрийцам 3000 человек. Видя невозможность вырвать у пруссаков Швейдниц, Даун отретировался к Глацу. Два месяца продолжалась бесплодная осада. Фридрих потерял терпение и сам взялся за распоряжения. Удачным выстрелом из гаубицы граната была брошена в пороховой подвал, и целый бастион с двумя ротами австрийских гренадер взлетел на воздух. Тогда начались приготовления к штурму, но комендант Гаско не допустил этого и 9 октября сдал крепость. Весь гарнизон был взят в плен. Пруссия и Австрия похоронили во время осады Швейдница по 3000 человек. 172 тысяч бомб и гранат было брошено в крепость, 150 тысяч таких же выстрелов сделано по пруссакам. Фридрих показал примерное хладнокровие во время этой осады. Раз он осматривал подкопы: ядра и гранаты сыпались вокруг него. Одно из них убило лошадь под его пажом. Генералы просили короля ретироваться с опасного места. «Не бойтесь, — отвечал он им, — ядро, которое должно поразить меня, падет свыше!»
