Когда я сделался председателем совета министров, в 1905 году, то я застал г. Засядко управляющим губернией в Самаре и, конечно, как только я вступил на этот пост, то он через 2-3 месяца потерял это место. Но потом, когда я ушел из председателей совета, то он опять благодаря протекции Мещерского получил место губернатора в одной из губерний Царства Польского, где он находится и до настоящего времени.
Этот Засядко вообще человек очень неглупый, не особенно дурной, но, конечно, сделал он эту карьеру не из за своего ума, не из за своего образования (он тоже просто из отставных офицеров; кончил курс, кажется, в Пажеском корпусе), не из-за своих талантов и заслуг, а исключительно благодаря своей близости, - когда он был еще молодым человеком, - к князю Мещерскому.
Когда министром внутренних дел сделался князь Святополк-Мирский человек весьма благородный, чистый и честный, то Мещерский хотел к нему проникнуть; он неоднократно просил меня об этом, но я, конечно, желания Мещерского не исполнил. Тогда он старался проникнуть через другие пути; наконец, он что то написал Государю, так что Государь сам заговорил с Святополк-Мирским о Мещерском. Когда Император Николай II заговорил с Святополк-Мирским о Мещерском, то он сказал Государю, что считает Мещерского такого рода человеком, которого Государь не только не должен знать, но даже произнесение имени князя Мещерского устами Государя Императора, - по его мнению, - оскверняет эти царственные уста. - Поэтому в течение кратковременного министерства князя Святополк-Мирского - Мещерский не играл никакой роли, но тем более он всячески марал Святополк-Мирского, писал всевозможные клеветы на него Государю Императору {522} и делал различные выпады против Святополк-Мирского в своей газете.
Когда Святополк-Мирский, после рабочей манифестации (в начале 1905 г.) должен был покинуть пост министра и вместо него министром внутренних дел был назначен Булыгин, а затем в скором времени товарищем его сделался Трепов (который в сущности говоря, был не только товарищем министра внутренних дел, по и диктатором, в каковой роли он находился не только впредь до того времени, когда случилось 17-ое октября и я сделался председателем совета министров, но и после этого, вследствие чего, отчасти, я и должен был покинуть пост председателя), - то Мещерский также особенного успеха у Булыгина и у Трепова не имели отношения его к Государю продолжались, но уже не в такой степени, как это было раньше: так что можно сказать, что при Мирском, а потом при Булыгине и Трепове - Мещерский был отдален от Государя.
Отдаление это произошло отчасти от того, что Святополк-Мирский был безусловно против Мещерского, а с другой стороны Булыгин и Трепов также относились к Мещерскому с неуважением; главной же причиной этого отдаления было то, что Мещерский в японскую войну играл особую роль.
Надо отдать справедливость Мещерскому, что он был против этой войны, против этой истории, против Безобразова, Вонлярлярского, Абазы и вообще всей этой банды, которая вовлекла нас в японскую войну; он имел в данном случае смелость откровенно писать об этом Государю. Когда вся эта война разразилась, разразились все несчастные последствия этой войны, то Государя это весьма охладило к Мещерскому, так как ни предупреждениям Мещерского, ни предупреждениям многих других лиц, - и прежде всего моим - относительно несчастных последствий, которые будет иметь эта война, - Государь не придавал должного значения.
Я отлично помню, как 6 мая 1903 года приходит как то ко мне Мещерский и показывает мне письмо Государя, в котором Государь говорит ему (содержание письма приблизительно было таково):
- Я тебе очень благодарен за то, что ты мне пишешь всю правду и предупреждаешь относительно тех лиц, которые по твоему мнению, ведут меня к войне. За эти сообщения я тебе очень благодарен, но остаюсь при прежнем своем мнении, и завтра ты увидишь этому доказательства.
Я спросил Мещерского: по поводу чего ответил ему Государь? Мещерский сказал мне что он получил письмо это в ответ на {523} его предупреждения о всех тех лицах, (которых он перечислял пофамильно), которые вели самую мерзкую и опасную интригу, приведшую нас к войне. - Письмо это (которое мне Мещерский прочел), которое я отлично помню, было написано в весьма дикой и остроумной форме. Но письмо это я не считаю возможным ныне здесь привести.
Так вот это письмо Государя было ответом на его письмо.
Мещерский спросил меня, что значит фраза в письме: "Завтра ты увидишь по этому предмету мое мнение". Я ответил, что я также не могу этого понять. Но на другой день мы прочли, что Безобразов сделан статс-секретарем, генерал Вогак, который был один из помощников Безобразова и ездил с ним на Дальний Восток - причислен к свите Его Величества; затем последовали и другие награды. Одним словом, Безобразов сделался чуть ли не самым влиятельным лицом у Государя.
Вот это отрицательное отношение Мещерского к японской войне и его довольно резкие по этому предмету письма к Государю, из которых одно, - как я уже говорил, - я читал, вероятно, и послужили поводом охлаждения Государя к Мещерскому. Охлаждение это, - как мне известно, - продолжалось довольно долго, именно весь 1906, 1907 и, кажется, 1908 год. И вот только в последнее время, в последний год или 11/2 Мещерский опять воспрянули, Государь кажется, раза два его принимал и вообще опять начал к нему благоволить.
Но я, со времени оставления мною поста председателя совета министров, более с Мещерским не знаком и ни в каких с ним сношениях не нахожусь. Произошло это вот почему:
Когда я вернулся из Портсмута, то Мещерский писал мне всевозможные дифирамбы; был у меня и плакал, уверяя что Россия погибла и что единственное спасение Poccии заключается в конституции; необходимо дать России конституцию. После этого, когда произошло 17-ое октября и России, действительно, была дана очень умеренная и очень консервативная конституция (которая между прочим, можно сказать, почти что уже похоронена Столыпиным) и как только я покинул пост председателя, то Мещерский накинулся на меня, писал всякие гадости. Особенно возмутила меня одна статья, в которой говорилось, что конечно я, теперь в виду такого состояния России, бросил Poccию, поеду за границу и буду за границей жить, а Россия может страдать, будет проливаться кровь, а я теперь на все готов плевать, благо что, {524} по соображениям Мещерского, я имею некоторые средства, которые и дозволяют мне жить за границей.
Затем он начал писать, конечно, в угоду направлению, которое все более и более стало преобладать, а именно начал писать в духе крайне черносотенного, консервативного направления. Начал уверять, что 17-ое октября, и затем вот эта конституция была дана потому, что я чуть ли в это время совсем не помешался; что я в это время был совсем помешанный, невменяемый, а потому и поднес Государю Императору такого рода акты.
Тем не менее, написав такую статью, Мещерский и господин его адъютант, ...............- Бурдуков, - имели нахальство ко мне явиться; конечно, я их не принял (это было сейчас же после того, как я покинул пост председателя совета министров).
Затем я поехал за границу и был в Гомбурге, куда под предлогом лечения почел нужным явиться и господин Мещерский, а главным образом для того, чтобы как-нибудь ко мне приблизиться и не терять со мною связь. Но это Мещерскому не удалось.
С тех пор я Мещерского не признаю, несмотря на то, что он вначале, пока думал, что я могу опять придти к власти, -всячески ко мне старался влезть, но все его вылазки, а также и вылазки господина Бурдукова, всегда с пренебрежением отвергал и отвергаю до настоящего времени.
Между прочим, когда я был председателем совета министров, то в первые же дни моего председательствования, ко мне явился Мещерский, который упрашивал меня причислить к своей канцелярии некоего Мануйлова. Я знал, что Мануйлов был агентом департамента полиции и, после ухода Рачковского, агентом министра внутренних дел в Париже; знал это потому, что когда я в качестве председателя комитета совета министров был в Париже, то ко мне раза два являлся Мануйлов.
Мещерскому относительно его просьбы я сказал, что решительно ничего не имею против того, что если Мануйлов хочет, пусть припишется к моей канцелярии, оставаясь в департаменте полиции, если только на это согласен министр внутренних дел. Затем, я просил начальника моей канцелярии Вуича снестись с министром внутренних дел. Министр внутренних дел ответил, что он решительно никаких препятствий не имеет, а поэтому этот Мануйлов был причислен к моей канцелярии и находился в ведении директора {525} канцелярии и управляющего канцелярией - Вуича, (который ныне состоит сенатором), человека в высокой степени порядочного, благородного и редко честного.
Лично я ни в каких непосредственных сношениях с Мануйловым не находился; только раза два пришлось мне иметь с ним непосредственные отношения, что было известно и Вуичу.
