Раздел Польши и приобретение западной Пруссии
Арена политическая занимала Фридриха не менее забот внутренних. При всей своей силе он чувствовал неудобное положение Пруссии: государство его не имело естественных границ, кроме Балтийского моря к северу. Но и тут для защиты прусских берегов не хватало флота. Между тем после Семилетней войны Пруссия образовала, так сказать, звено, связующее государства Запада с северо-востоком. Фридрих поневоле становился посредником в политике обеих половин Европы. Положение почетное, но опасное. В случае вражды он находился под перекрестным огнем той и другой части, как, впрочем, это уже имело место в 1756–1762 годах.
Хотя Губертусбургский мир и обеспечивал его владения и даровал ему практически первый голос в делах Германии, но Фридрих мог предвидеть, что при постоянном стремлении Австрии к расширению границ и к первенству, этот мир не будет продолжителен. Оборонительный трактат Австрии с Францией, оставшийся после Семилетней войны во всей силе, убеждал его в том еще более. Фридрих стал также думать о союзе с какой-нибудь из сильных держав. Францию он мог бы склонить на свою сторону, но она была слишком слаба и расстроена и не могла предоставить ему надежную опору. С Англией, изменившей ему так предательски, он не хотел более иметь дело.
Турция находилась с ним в дружеских отношениях. Султан Мустафа III после заключения Губертсбургского мира прислал к нему посольство с богатыми подарками, поздравляя его с победой и прося о продолжении дружбы. С осени 1763 года уполномоченный посол Оттоманской Порты Ахмед-эфенди прожил в Берлине до мая следующего года. Уверяют, что султан просил Фридриха прислать к нему одного из трех великих астрологов, которые помогли бы ему побороть врагов. На это король отвечал, что повелитель правоверных найдет их у себя, ибо эти три астролога суть — его знание политических дел, его войско и казна.
Но чего мог Фридрих ждать от дружбы с турками? Теснимая могуществом России, сама Турция находилась в критическом положении. Влияние Франции на дела дивана делало союз с ней еще сомнительнее. Притом войти в политические связи с султаном значило нажить себе еще одного опаснейшего врага — Россию, виды которой преимущественно были обращены на Восток. Итак, оставалась только одна держава, которая могла достойно поддержать значение Пруссии и обеспечить ее границы с севера и с востока: это была Россия.
Фридрих приложил все старания, чтобы с ней сблизиться. Посланник его граф Сольмс прибыл в Петербург и от имени короля просил прочной дружбы и союза. Но успех был сомнительным. Бестужев-Рюмин, возвращенный Петром III из ссылки, снова начал свои интриги против Пруссии. Действуя через любимца Екатерины графа Григория Григорьевича Орлова, он всеми силами старался отклонить императрицу от союза с Фридрихом.
Венский кабинет, узнав о намерении прусского короля, немедленно отправил своего министра в Петербург с таким же предложением. Посол Марии Терезии начал вредить миссии Сольмса тайными происками, в то же время разными доводами стараясь убедить Екатерину II, что союз с Австрией может принести России неимоверные выгоды, тем более, что Австрия, по своему географическому положению, разделяет неприязнь России к Оттоманской Порте и в случае войны может оказать императрице значительную помощь. Австрийский двор не жалел ничего, чтобы достигнуть цели и не допустить Пруссию до опасного для себя союза.
Но с великой Екатериной было не так легко поладить, как с Елизаветой Петровной. Она не отказывалась от дружбы обеих состязующихся держав, но и не хотела заключать союз, пока время и обстоятельства не укажут ей, которой стороны выгоднее держаться. Итак, несмотря на все интриги Бестужева и австрийской партии, несмотря на сильные доводы графа Никиты Ивановича Панина, который ходатайствовал за Фридриха и был особенно любим императрицей за его глубокие политические познания и прозорливый ум, оба посланника действовали безуспешно. Но скоро сами события решили дело в пользу Пруссии.
В октябре 1763 года умер саксонский курфюрст и монарх Речи Посполитой Август III, обязанный польским престолом России. Он оставил после себя сына и малолетнего внука. Сын его умер в декабре того же года. Польша готовилась к избранию нового короля. Во время двадцатисемилетнего слабого царствования Августа анархия в Польше достигла высочайшей степени. Проживая постоянно в Саксонии, Август почти совсем не заботился о делах Польского королевства, где браздами правления овладело своеволие магнатов. Все стихии общественной жизни пришли в совершенное расстройство. Дела государственные решались сеймом, составленным из депутатов областей, которых выбирали на малых сеймиках под влиянием золота или насилия вельмож. Liberum veto, право каждого депутата изъявлять свое несогласие на сейме, подавляло часто лучшие и полезнейшие предложения в самом их зародыше. Грозные «Не позвалям!» самого ничтожного шляхтича, служившего орудием своекорыстных видов богатого вельможи, останавливали ход государственных дел и нередко решали участь всего народа.
С пресечения рода Ягеллонов (смертью Сигизмунда Августа I в 1572 году) этим сеймам было предоставлено право избрание королей. Тогда образовалось в Польше столько же партий, сколько было магнатов, ибо каждый из них почитал себя потомком Пяста и, следовательно, претендовал на престол. При Августе III вельможи овладели почти всеми государственными поместьями, управляли ими, как своей собственностью, строили укрепленные замки, вели междоусобные войны и лишили короля всех владений в государстве.
«Имея в руках средства и деньги, они возвышали свой голос над монархической властью. Дух безначалия разлился повсюду. Корысть и фанатизм духовенства раздували страсти. К внутреннему неустройству присоединились еще споры и гонения за веру. Народ враждовал между собой так же, как и магнаты. Дворянство польское гордилось своей вольностью, утопало в роскоши и разврате, предаваясь или деспотическому угнетению, или всем унижениям рабства, не чувствовало, как влечет свое отечество в бездну погибели.
Польша остановилась в своем гражданском образовании именно в то время, когда соседние с ней державы быстро начали развивать свои силы, и потому сделалась целью для видов других европейских государств. Вот печальное положение, в которое Польша пришла при государях из дома саксонского. Весьма естественно, что в толпе своевольных честолюбцев и врагов общественного порядка, которые так же легкомысленно играли судьбой отечества, как и участью своих крестьян и поместьев, отдавая их на произвол грабительства евреев-арендаторов, были и люди благомыслящие, истинные патриоты…
Скорбя душой о неустройствах отчизны, они желали положить конец ее несчастьям прочным основанием монархического правления, избранием достойного государя, который силой самодержавной власти искоренил бы зло и передал престол своему потомству» (Кони. С. 461).
Главами этих партий были два значительнейших магната — Броницкий и Чарторыйский. Не имея довольно средств отстоять свое мнение в государстве, где каждая голова имела собственное мнение и волю, они для введения нового образа правления принуждены были прибегнуть к посредничеству других держав, наиболее им опасных, к Австрии, Франции и Турции. Россия, зная об этих намерениях, не могла при этом оставаться равнодушной. Смерть Августа III и безначалие Польши заставили Екатерину принять участие в делах этого государства.
Она хотела дать полякам короля, который бы действовал согласно с ее интересами. Выбор императрицы пал на литовского дворянина Станислава Понятовского, который долго жил при русском дворе и был известен как ловкий царедворец, но бесхарактерный и слабый человек.
Саксонский политик граф Линар так писал о Станиславе, с которым был знаком накоротке: «Отец Понятовского был авантюристом и искателем приключений. Из простого слуги в доме помещика Мизельки он поступил в шведскую службу и сделался доверенным лицом Карла Двенадцатого. Потом он вкрался в расположение польского короля Станислава Лещинского и предательски украл у него документ с отречением от престола Августа II Сильного. С этим важным актом поспешил он в Варшаву. В награду за такую услугу Август возвел его в графское достоинство и женил на княжне Чарторыйской, происходившей от Ягеллонов. От этого брака родился Станислав Август. Молодой Понятовский, не имея никакого состояния, но одаренный чрезвычайно красивой наружностью и непомерным честолюбием, долго жил в Германии и Франции в надежде на блестящую будущность. В Париже при содействии шведского посланника ему удалось войти в значительные связи; но мать его, боясь, чтобы слишком обольстительные удовольствия этой страны не имели на сына пагубного влияния, вызвала его из Франции. Понятовский поехал в Лондон. Там сблизился он с лордом Уильямом Гендбери, который, отправляясь к русскому двору, взял его с собой».
