На этой критической стадии Адольф Гитлер сам обратился к Сталину. Проглотив свою гордость, он лично попросил советского диктатора, которого он так часто и столь длительное время всячески поносил, срочно принять германского министра иностранных дел. Его телеграмма Сталину была спешно направлена в Москву в 18.45 в воскресенье, 20 августа, буквально через несколько часов после получения депеши Шуленбурга. Фюрер поручил послу «немедленно» вручить ее Молотову.
«Г-ну Сталину, Москва.
Я искренно приветствую подписание нового германо-советского торгового соглашения[18] как первый шаг в перестройке германо-советских отношений.
Заключение пакта о ненападении с Советским Союзом означает для меня определение курса германской политики на длительное время. Германия тем самым возобновляет политический курс, который приносил выгоду обоим государствам в течение минувших столетий…
Я согласен с проектом пакта о ненападении, переданным Вашим министром иностранных дел г-ном Молотовым, но считаю настоятельно необходимым уточнить связанные с ним вопросы как можно скорее.
Содержание дополнительного протокола, которого хочет Советский Союз, может быть, я убежден, уточнено в возможно кратчайший срок, если ответственный германский государственный деятель сможет лично прибыть в Москву для переговоров. Иначе Правительству Рейха неясно, как можно быстро уточнить и согласовать дополнительный протокол.
Напряженность в отношениях между Германией и Польшей стала невыносимой… Кризис может разразиться в любой день. Германия преисполнена решимости с этого момента и впредь отстаивать интересы Рейха всеми имеющимися в ее распоряжении средствами.
По моему мнению, ввиду намерения двух наших государств вступить в новые отношения друг с другом желательно не терять время. Поэтому я еще раз предлагаю вам принять моего министра иностранных дел во вторник 22 августа, самое позднее, в среду 23 августа. Имперский министр иностранных дел будет облечен всеми чрезвычайными полномочиями для составления и подписания пакта о ненападении, а также протокола. Более длительное пребывание министра иностранных дел в Москве, чем один или, самое большее, два дня невозможно ввиду международного положения. Я был бы рад получить ваш скорый ответ.
Адольф Гитлер».
В течение последующих 24 часов — с вечера 20 августа, когда телеграмма Гитлера Сталину передавалась по проводам в Москву, — до следующего вечера фюрер находился в состоянии, близком к коллапсу. Он не мог заснуть. Посреди ночи он позвонил Герингу, чтобы рассказать о своем беспокойстве относительно реакции Сталина на свое послание и излить раздражение по поводу задержек в Москве. В 3 часа ночи 21 августа министерство иностранных дел получило «сверхсрочную» телеграмму от Шуленбурга, сообщавшую, что телеграмма Гитлера еще не получена. В 10.15 утра в понедельник 21 августа встревоженный Риббентроп направил срочную радиограмму Шуленбургу: «Пожалуйста, сделайте все возможное, чтобы поездка обязательно состоялась. Дата [поездки], как в телеграмме». Вскоре после полудня посол известил Берлин: «Я увижусь с Молотовым в 15.00 сегодня».
Наконец в 9.35 вечера 21 августа телеграфные провода доставили в Берлин ответ Сталина:
«Рейхсканцлеру Германии господину А. Гитлеру.
Благодарю за письмо.
Надеюсь, что германо-советское соглашение о ненападении создаст поворот к серьезному улучшению политических отношений между нашими странами.
Народы наших стран нуждаются в мирных отношениях между собою. Согласие германского правительства на заключение пакта ненападения создает базу для ликвидации политической напряженности и установления мира и сотрудничества между нашими странами.
Советское правительство поручило мне сообщить Вам, что оно согласно на приезд в Москву г. Риббентропа 23 августа.
И. Сталин».
По своей циничности Сталин не уступал Гитлеру. Теперь путь для них собраться вместе и завершить одну из самых неприглядных сделок нашей бесчестной эпохи был открыт.
Ответ Сталина был передан фюреру в Бергхоф в 10.30 вечера. Вскоре после этого музыкальная передача немецкого радио была внезапно прервана и диктор объявил: «Имперское правительство и Советское правительство договорились заключить пакт о ненападении друг с другом. Имперский министр иностранных дел прибудет в Москву в среду 23 августа для завершения переговоров».
На следующий день, 22 августа 1939 года, Гитлер, получив личное заверение Сталина, что Россия будет соблюдать дружественный нейтралитет, вновь вызвал высших военных командующих в Оберзальцберг, где прочел им лекцию о своем собственном величии и о необходимости вести войну жестоко и безжалостно, а также сообщил им, что, вероятно, отдаст приказ, чтобы нападение на Польшу началось через четыре дня, в субботу 26 августа, то есть на шесть дней ранее намеченной даты. Сталин, смертельный враг фюрера, сделал это возможным.
Гитлер считал «весьма вероятным», что Англия и Франция не будут воевать, но такой риск тем не менее необходимо было учитывать. Но разве он не рисковал ранее — при оккупации Рейнской области, при захвате Австрии, Судетской области и остальной части Чехословакии?
Во всяком случае, наступило время для всех их показать свои боевые качества. Гитлер создал Великую Германию, напомнил он генералам, «политическим блефом». Теперь пришла необходимость «проверить военную машину». Армия должна приобрести опыт настоящих боев до главной решающей схватки на Западе. Польша даст нам такую возможность.
Говоря об Англии и Франции, Гитлер сказал:
«У Запада есть только две возможности вести против нас военные действия:
1. Блокада: она не будет эффективной из-за нашей самообеспеченности и наших источников помощи на Востоке.
2. Атака с Запада с “линии Мажино”. Я считаю ее невозможной.
Другая возможность — нарушение нейтралитета Голландии, Бельгии и Швейцарии. Англия и Франция не нарушат нейтралитета этих стран. Фактически они не смогут помочь Польше».
Будет ли война длительной?
«Никто не рассчитывает на длительную войну. Если бы фон Браухич[19] сказал мне, что потребуется четыре года, чтобы завоевать Польшу, я ответил бы: тогда этого делать нельзя. Глупо говорить, что Англия хочет вести длительную войну».
Разделавшись, таким образом, по меньшей мере, как ему хотелось, с Великобританией и Францией, Гитлер вынул свой козырной туз. Он заговорил о России.
«У противника имелась еще одна надежда, что Россия станет нашим врагом после завоевания Польши. Противник не рассчитывал на мои великие способности к решительным действиям. Наши враги — это червяки. Я видел их в Мюнхене.
Я был убежден, что Сталин никогда не примет английского предложения. Только слепой оптимист мог поверить, что Сталин будет настолько безрассудным, чтобы не разглядеть намерений Англии. Россия не заинтересована в сохранении Польши… Отставка Литвинова была решающим фактором. Мне мгновенно стало ясным, что это признак изменения отношения Москвы к западным державам.
Я постепенно добился перемены в отношениях с Москвой. В связи с торговым договором мы завязали политические переговоры. Наконец от русских поступило предложение относительно договора о ненападении. Четыре дня назад я предпринял чрезвычайный шаг, который привел к тому, что Россия вчера объявила о готовности подписать его. Личный контакт со Сталиным установлен. Послезавтра Риббентроп заключит этот договор. Теперь Польша оказалась в том положении, которого я хотел… Начало для ликвидации господства Англии положено. Теперь, когда я завершил политическую подготовку, путь для солдат открыт».
Путь для солдат будет открыт в том случае, если Чемберлен не устроит еще один Мюнхен. «Единственное, чего я боюсь, — заявил Гитлер своим военачальникам, — что какая-то сволочь (швайнехунд) выступит с предложением о посредничестве».
Военные операции, подчеркнул Гитлер, не должны зависеть от того, как он может поступить с Польшей после ее разгрома. Новая германская граница, сказал фюрер, будет основана на «разумных принципах». Возможно, он создаст небольшое Польское буферное государство между Германией и Россией.
На следующий день, 23 августа, после совещания в ОКБ (Верховное главнокомандование вермахта) начальник генерального штаба ОКХ Гальдер записал в своем дневнике: «День начала вторжения в Польшу определенно намечен на 26-е (суббота)».
Риббентроп в Москве
23 августа 1939 года
Вооруженный письменными полномочиями Гитлера заключить договор о ненападении «и другие соглашения» с Советским Союзом, которые должны вступить в силу с момента их подписания, Риббентроп вылетел в Москву 22 августа. Многочисленная немецкая делегация провела ночь в Кенигсберге, Восточная Пруссия, где нацистский министр иностранных дел, по словам переводчика Шмидта, трудился всю ночь, постоянно разговаривая по телефону с Берлином и Берхтесгаденом и составляя множество записей для своих переговоров со Сталиным и Молотовым.
