Риббентроп включил в телеграмму личные дополнительные указания послу, чтобы тот «срочно попросил» об ответе Советское правительство и Сталина, а также конфиденциально ориентировал посла, что «мы особенно заинтересованы в том, чтобы моя поездка в Москву состоялась в конце этой недели или начале следующей».
На следующий день Гитлер и Риббентроп с нетерпением ожидали ответа из Москвы.
Но для сгорающих от нетерпения нацистских руководителей очередная встреча Шуленбурга с Молотовым оказалась неудачной. Полностью, несомненно, понимая причины лихорадочной спешки Гитлера, нарком иностранных дел вел игру с немцами, дразня и подначивая их. После того как Шуленбург вечером 17 августа зачитал ему эту телеграмму Риббентропа, Молотов, не обращая особого внимания на ее содержание, передал письменный ответ Советского правительства на первое послание имперского министра иностранных дел от 15 августа.
Ответ начинался с саркастического напоминания о многолетней антисоветской направленности политики нацистского правительства, в нем указывалось, что «до последнего времени Советское правительство… исходило из того, что германское правительство ищет повода для столкновений с СССР», в частности оно, «используя так называемый антикоминтерновский пакт, стремилось создать и создавало единый фронт ряда государств против СССР…». По этой причине, говорилось в ответе, СССР «принимал участие в деле организации фронта обороны против такой агрессии».
Если, однако, германское правительство сейчас намерено, указывалось далее в ответе, осуществить поворот от прежней политики в сторону серьезного улучшения политических отношений с СССР, Советское правительство может лишь приветствовать подобную перемену и со своей стороны готово пересмотреть свою политику в отношении Германии в плане ее серьезного улучшения.
Это улучшение, подчеркивалось в ответе, должно, однако, осуществляться постепенно посредством ряда «серьезных практических шагов».
Первый шаг: заключение торгово-кредитного соглашения.
Второй, «через короткий срок», — заключение пакта о ненападении.
Одновременно со вторым шагом Советы предложили «принять специальный протокол», уточняющий интересы договаривающихся сторон по тем или другим вопросам внешней политики. Это был более чем намек, что в отношении раздела Восточной Европы по меньшей мере Москва положительно отнеслась к германской точке зрения, что договоренность возможна.
Что же касается предлагаемого визита Риббентропа, Молотов заявил, что Советское правительство с удовлетворением восприняло эту идею, поскольку «посылка столь видного политического и государственного деятеля подчеркивает серьезность намерений германского правительства.
Однако поездка германского министра иностранных дел требует тщательной подготовки…»
Молотов ни словом не обмолвился о настойчивом конкретном предложении Риббентропа приехать в Москву в конце недели, и Шуленбург, по-видимому ошеломленный ходом беседы, не настаивал на нем.
На следующий день, получив отчет посла, Риббентроп направил очередную «сверхсрочную» телеграмму Шуленбургу с указанием «немедленно договориться о новой беседе с Молотовым и сделать все возможное, чтобы она состоялась без задержки».
Послу поручалось заявить Молотову, что «германо-польские отношения с каждым днем обостряются. Мы должны считаться с тем, что инциденты могут случиться в любой день, и это сделает возникновение открытого конфликта неизбежным… Фюрер считает необходимым, чтобы возникновение германо-польского конфликта не застало нас врасплох, пока мы добиваем выяснения германо-русских отношений. Поэтому он сч: тает предварительное выяснение необходимым, хотя бы для того, чтобы суметь учесть русские интересы в случае такого конфликта, что, конечно, будет трудным без такого выяснения».
Посол должен был сказать, что «первый шаг», упомянутый Молотовым, — заключение торгового соглашения — сделан 19 августа, договор заключен и наступило время приступить ко второму. С этой целью германский министр иностранных дел предлагает «немедленно отправиться в Москву» с полномочиями «урегулировать весь комплекс проблем».
В Москве он, Риббентроп, «будет в состоянии подписать специальный протокол, регулирующий интересы обеих сторон в вопросах внешней политики того или иного рода; например, согласовать сферы интересов в районе Балтики. Такое согласование будет возможным, однако, только посредством [прямых] устных переговоров».
«Пожалуйста, подчеркните [продолжал Риббентроп], что германская внешняя политика сегодня достигла исторического поворотного пункта… Добивайтесь быстрого осуществления моей поездки и соответственно отклоняйте любые новые русские возражения…»
19 августа действительно был решающим днем. Приказы немецким подводным лодкам и «карманным» линкорам о выходе в английские воды задерживались до получения сообщений из Москвы. Им необходимо было сняться с якоря немедленно, чтобы успеть занять свои намеченные позиции к началу военных действий — 1 сентября Две группы армий, предназначенные для вторжения в Польшу, также должны были немедленно начать развертывание.
Напряжение в Берлине и особенно в Оберзальцберге, где Гитлер и Риббентроп нервозно ждали решения Москвы, становилось почти невыносимым. Шнурре доложил, что переговоры с русскими о торговом соглашении завершились вчера вечером «полным согласием», но русские тянули его подписание, ссылаясь на необходимость получения указаний из Москвы.
Наконец в 7.10 вечера 19 августа поступила долгожданная телеграмма.
«Секретно
Сверхсрочно
Советское правительство согласно, чтобы имперский министр иностранных дел приехал в Москву через неделю после опубликования сообщения о подписании экономического соглашения. Молотов заявил, что если о заключении экономического соглашения будет объявлено завтра, то имперский министр иностранных дел смог бы прибыть в Москву 26 или 27 августа.
Молотов передал мне проект пакта о ненападении.
Подробный отчет о двух беседах, которые я имел с Молотовым сегодня, а также текст советского проекта передаются срочной телеграммой.
Шуленбург».
Первая беседа в Кремле, начавшаяся в 14.00 и длившаяся около часа, была, как сообщил посол, не очень-то удачной. Русских, казалось, невозможно было убедить принять гитлеровского министра иностранных дел.
«Молотов отстаивал свое мнение, — писал в шифротелеграмме посол, — что в настоящее время невозможно даже приблизительно определить время поездки, поскольку требуется тщательная подготовка… На выдвигавшиеся мною неоднократно и весьма настойчиво доводы о необходимости спешить, Молотов возразил, что пока что даже первый шаг — заключение экономического соглашения — еще не был осуществлен. Прежде всего необходимо подписать и опубликовать это соглашение и получить отклики на него. Затем настанет очередь пакта о ненападении и протокола.
Мои возражения, видимо, не оказывали влияния на Молотова, так что первая беседа закончилась заявлением Молотова, что он изложил мне соображения Советского правительства и ему нечего добавить к этому».
Но вскоре у него появились новые соображения.
«Не прошло и получаса после окончания беседы, — писал Шуленбург, — как Молотов попросил меня снова посетить его в Кремле в 16.30. Он извинился за доставленное мне беспокойство и объяснил, что докладывал Советскому правительству».
После этого комиссар иностранных дел сообщил ему, что Риббентроп может приехать в Москву 27 или 28 августа, если торговое соглашение будет подписано и опубликовано завтра.
«Молотов не назвал причин, — указывал Шуленбург в своей телеграмме, — внезапного пересмотра им своего решения. Я полагаю, что вмешался Сталин».
Это предположение было, несомненно, правильным. Где-то между 15 и 16.30 — это явствует из телеграммы Шуленбурга — Сталин оповестил Молотова о своем фатальном решении.
В своей депеше об итогах беседы с Молотовым 19 августа Шуленбург сообщил, что его попытка уговорить наркома иностранных дел согласиться на более раннюю дату поездки Риббентропа в Москву «оказалась, к сожалению, неудачной».
Но немцам необходимо было, чтобы она была успешной. Весь график вторжения в Польшу, более того, сама возможность проведения наступления до начала осенних дождей зависела от этого. Если Риббентроп не будет принят в Москве до 26 или 27 августа, а затем русские к тому же затянут переговоры, как опасались немцы, соблюсти намеченную дату — 1 сентября — не удастся.
На этой критической стадии Адольф Гитлер сам обратился к Сталину. Проглотив свою гордость, он лично попросил советского диктатора, которого он так часто и столь длительное время всячески поносил, срочно принять германского министра иностранных дел. Его телеграмма Сталину была спешно направлена в Москву в 18.45 в воскресенье, 20 августа, буквально через несколько часов после получения депеши Шуленбурга. Фюрер поручил послу «немедленно» вручить ее Молотову.
