Невообразимое однообразие опустилось на советскую культуру. «Социалистический реализм» стал официальной эстетической доктриной в 1932 году, он требовал, чтобы писатели относились к современности, «как будто ее не существует, и к будущему, как будто оно уже наступило»[22]. Вследствие этого все, что печаталось, ставилось на сцене, снималось или передавалось по радио, никоим образом не отличалось реализмом: это был сюрреализм. Люди приспосабливались к такому положению путем расщепления своего сознания и личности, загоняя себя в шизофреническую ситуацию, при которой на одном уровне они знали правду, но подавляли свое знание и делились им только с членами семьи и друзьями, на другом — притворялись, что верят каждому слову официальной пропаганды. Создавалось напряжение, делавшее жизнь в Советском Союзе трудно выносимой.
И это оставило психическое наследие, пережившее коммунизм. Ложь стала средством выживания, а ото лжи до жульничества только один шаг. Общественная этика, делающая возможным существование гражданского общества, оказалась подорванной, и режим, требовавший от всех жертвовать личным интересом ради общего блага, кончился тем, что все стали думать только о себе, потому что не могли рассчитывать ни на кого другого.
Одной из граней Большого Террора был «культ» Сталина, как это явление стало называться впоследствии. Фактически это было обожествление Сталина: он был всемогущим, вездесущим, всезнающим, непогрешимым, и оставался таким до своей смерти в 1953 году. Когда он критиковал новую оперу, композитор падал ниц. Когда он высказывался по вопросам языкознания, филологи молчали. На партийных съездах делегаты соревновались друг с другом, превознося величие «вождя», а он скромно сидел рядом, слушая эти восхваления. Осип Мандельштам, широко признанный одним из лучших русских поэтов века, заплатил жизнью за стихотворение о диктаторе, где были такие строки:
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири, верны.
Тараканьи смеются усища
И сияют его голенища.
А вокруг его сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет.
Как подковы кует за указом указ —
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него, — то малина[23].
Одно из возможных объяснений обожествления вождей, общего для большинства коммунистических режимов, состоит в том, что поскольку всемогущество и всезнание являются универсальными качествами божеств, то естественно приписывать личности, наделенной этими качествами, божественные черты.
Прославление приводило ко все большему отрыву Сталина от действительности. Окруженный льстецами, он не знал истинного положения в своем царстве. Опасаясь покушений на свою жизнь, он не ездил по стране, и получал представление о ее жизни из специально создававшихся кинофильмов, в которых, по словам его подручного и впоследствии преемника Никиты Хрущева, колхозники сидели за столами, «прогибавшимися под тяжестью гусей и индюшек».
Единственным учреждением, знавшим истинное положение в стране, была тайная полиция, последовательно носившая названия ЧеКа (1917-22), ГПУ и ОГПУ (1922-34), НКВД (1934-54) и КГБ (1954-91). Это было главное орудие террора, имевшее необычайно широкую свободу действий в расправах со всеми врагами режима, реальными, потенциальными, вымышленными. Это ведомство управляло также обширной империей лагерей принудительного труда. Покончив со всеми проявлениями общественного мнения, правительство получало информацию о настроениях в обществе от тайной полиции, собиравшей сведения с помощью широкой сети агентов и осведомителей. Во многих отношениях в последние годы Сталина органы безопасности узурпировали властные полномочия, возложенные Лениным на коммунистическую партию.
Сталин был первым из коммунистов, кто осознал и поставил себе на службу политический потенциал русского национализма. Марксизм рассматривал национализм во всех его проявлениях как орудие, которое использует буржуазия, чтобы отвлечь массы от их главной задачи, классовой борьбы. Самому Ленину патриотические чувства были чужды. Скорее, он даже испытывал презрение к собственному народу, о котором он в конфиденциальной переписке отзывался в таких оскорбительных выражениях как «советские жулики и мерзавцы». Он однажды сказал Максиму Горькому, что «умный русский это почти всегда еврей или человек с еврейской кровью в жилах»[24].
Другое дело, Сталин. Тесные контакты с кадрами убедили его в том, что национализм и ксенофобия находят более горячий отклик в стране, чем туманные идеи мирового коммунизма. Поэтому он начал, сперва осторожно, а затем со все большей откровенностью отождествлять себя с русским шовинизмом, целеустремленно снимая с советского режима весьма в то время распространенные в России и за рубежом подозрения, что коммунизм служит интересам всемирного еврейского заговора. Грубый антисемит, он систематически устранял евреев с государственных должностей. Во время своего союза с Гитлером он обещал Риббентропу, гитлеровскому министру иностранных дел, что удалит евреев со всех руководящих постов, как только подыщет им подходящую замену из русских[25]. Незадолго до смерти он планировал депортацию всего еврейского населения страны в Сибирь.
В 1934 году, после прихода Гитлера к власти, Сталин распорядился о полном пересмотре партийной линии по вопросу о русском патриотизме. Осуждаемая прежде любовь к отечеству стала активно поощряться, а преподавание истории, которое в соответствии с доброй марксистской традицией до тех пор основное внимание уделяло классовой борьбе, стало на первый план выводить достижения России в делах войны и мира. Ко времени смерти Сталина советский коммунизм растворился в русском национализме: своим престижем режим, мол, был обязан победе во второй мировой войне и последующим успехам, лидерству в создании межконтинентальных ракет и в космических программах, обретению Советским Союзом статуса великой мировой державы, равной Соединенным Штатам Америки. И поныне испытываемая русскими тоска по Советскому Союзу проистекает не из любви к его внутреннему строю — то есть к коммунизму, — но почти исключительно из воспоминаний о том, как приятно было сознавать, что другие уважают твою страну и побаиваются ее.
Здесь самое время задаться вопросом, была ли двадцатипятилетняя диктатура Сталина естественным, то есть неизбежным, следствием режима, установленного Лениным, или случайностью, позволившей психопату воспользоваться революцией. В Сталине, несомненно, просматривались признаки клинической паранойи, мании величия и садизма; позже это подтвердили некоторые из его ближайших сотрудников. Однако следует иметь в виду, что он наследовал Ленину не посредством дворцового переворота, а методично, шаг за шагом, поддерживаемый самой партией. Он был ее выбором. Историки, утверждающие, что миссия Ленина должна была быть передана Троцкому или Бухарину, игнорируют тот факт, что, симпатизируя обоим, Ленин не видел в них достойных преемников. Деспотическая власть, которой пользовался Сталин, была вручена ему Лениным. Именно Ленин ввел массовый террор со взятием заложников и концентрационными лагерями, именно он рассматривал закон и суд как «воплощение и легитимизацию» террора, именно он утвердил Статьи 57 и 58 уголовного кодекса со множеством подпунктов, которые использовал Сталин для уничтожения и тюремного заключения миллионов невинных граждан. Именно Ленин заставил партию принять резолюцию, запрещавшую «фракционность», что позволило Сталину избавляться от всякого с ним не согласного, как от «уклониста». Личная диктатура была принадлежностью системы, созданной Лениным, хотя он лично предпочитал действовать в более коллегиальной манере. От слов «Партия всегда права» очень малая дистанция до утверждения, что «Вождь партии всегда прав». А как только этот принцип укореняется, вопрос о том, какими методами будет осуществляться авторитарное руководство, зависит только от обстоятельств.
Вячеслав Молотов служил Ленину и Сталину на самых ответственных постах дольше, чем любой другой большевик. Когда в старости его спросили, кто из двоих был более «суровым», он без колебаний ответил: «Конечно, Ленин… Помню, как он упрекал Сталина в мягкотелости и либерализме»[26]. И это должно положить конец мифу, который распространяли сначала Троцкий, а потом Хрущев, будто сталинизм означал отказ от ленинизма.
Вторую мировую войну развязала Германия, намереваясь взять реванш за поражение 1918 года и покорить Европу. Однако Советский Союз, исходя из собственных соображений, содействовал агрессивным планам Гитлера и подстрекал его, а потому несет значительную долю ответственности за эту самую страшную из войн.
