Эти богатства служили для него важным средством в достижении политических целей. Некоторые ученые утверждают, что Кимон был ловким политиком демократического толка, щедрость которого была своего рода социальной демагогией [75].
Данные источников не позволяют рассматривать Кимона как одного из ловких политиков демократического типа, которые появились в Афинах с конца V в. до н. э. Сравнение Кимона с Писистратом, распространенное в античной традиции, скорее указывает на то, что он, как в свое время и афинский тиран, искал поддержки среди всех слоев гражданского населения, и это его отличало от демократических лидеров типа Клеона, в отношении которого Фукидид впервые употребляет слово «демагог». Кроме того, Феопомп и Аристотель, проводя это сравнение, имеют в виду стремление Кимона реставрировать традиционные консервативно-аристократические отношения и связанные с этим этические представления. Не случайно Аристотель также подчеркивает, что Кимон блестящим образом исполнял общественные литургии, а поскольку литургии возникли еще в период преобладания аристократии, поэтому и характер действий Кимона можно назвать аристократическим. Но особенно ярко эта реставрационная черта деятельности Кимона отразилась у Плутарха (Plut. Cim., 10). Так что действия Кимона можно скорее всего охарактеризовать как образец социальной демагогии аристократа, который использовал для достижения своих политических целей и обычные полисные литургии, и впервые осуществленную им практику предоставления помощи гражданам за счет своих собственных средств.
Апогей могущества и влияния Кимона в Афинах приходится на начало 60-х гг. V в. до н. э. Величайшую славу принесла ему победа над персами в битве при Эвримедонте. Источники сообщают, что Кимон доставил в Афины огромную добычу (Diod., XI, 62, 1; Plut. Cim., 13). На вырученные после продажи военной добычи средства Кимон предпринял в Афинах широкое строительство [76]. Начало строительным работам в Афинах было положено еще при Писистрате. Однако, характеризуя строительную деятельность Кимона, важно подчеркнуть несколько особенностей. Во-первых, если Писистрат главным образом начал застраивать Акрополь культовыми сооружениями, то во времена Кимона получило развитие светское строительство. Во-вторых, строительные работы Кимона имели не только эстетическое назначение, они стали решать и социальные задачи, давая работу и ежедневное пропитание городской бедноте, появление которой было результатом предшествующих демократических законодательств, начиная с Солона. Наконец, важно также отметить, что финансирование строительных работ осуществлялось Кимоном за счет собственных средств (Plut. Cim., 13, 7).
Современные исследователи не грешат против истины, подчеркивая значительный вклад Кимона в укрепление афинского морского господства. Хотя Плутарх отмечает (Plut. Cim., 11, 2), что он силой никого из эллинов ни к чему не принуждал, — это, несомненно, результат идеализации античным писателем своего героя. Первые восстания союзников (Наксос и Фасос) и подавление их афинянами относились как раз к периоду стратегии Кимона. С Плутархом можно согласиться в том, что Кимон не наказывал тех, кто, не желая отбывать службу, ограничивался уплатой денег или поставкой порожних судов. Располагая средствами и кораблями, Кимон сажал афинян по очереди многочисленными отрядами в триеры, тренировал и закаливал их в походах.
Однако на этом основании было бы неправильно говорить об одинаковом отношении к демократии Кимона и Фемистокла. Источники изображают Кимона как наследника Клисфеновой демократии (Plut. Cim., 15). Будучи консерватором и традиционалистом, он выступал не против демократии, а против попыток предоставления демосу широких политических прав и дальнейшего ослабления влияния знати. Но в этом как раз и заключалась драма Кимона. Реформы Клисфена и Фемистокла значительно укрепили позиции городского населения, не связанного с земледелием. Кроме того, и сам Кимон, усиливая афинское морское могущество, способствовал тому, что определенная часть граждан, имеющая отношение к флоту и морю, все более осознавала важность своей роли, требовала предоставления ей всей полноты власти в государстве. Это вело к росту социально-политических противоречий в Афинах, острота которых стала ощутимой в 60-е гг. V в. до н. э.
В это время начались нападки на Кимона. Выступление против него стало возможным потому, что в его позиции обнаружились слабые стороны. Он не обеспечил защиты колонистов, отравленных во Фракию, и из 10 тысяч большая часть погибла (Thuc., I, 100, 3; IV, 102, 2; Diod., XI, 70, 5; XII, 68, 1; ср.: Hdt., IX, 75; Isocr., VIII, 66; Schol. Aeschin., II, 34; Plut. Cim., 14; Polyaen., VI, 53).
Распался и союз знати, созданный в начале 70-х гг. V в. до н. э., и возобновилась традиционная вражда между Филаидами и Алкмеонидами (Plut. Cim., 17; ср.: Thuc., I, 107, 4). Против Кимона было выдвинуто обвинение в том, что он был подкуплен македонским царем Александром (Plut. Cim., 14, 3—4; ср.: Arist. Ath. Pol., 27, 1).
Представляет несомненный интерес фраза, произнесенная Кимоном в свое оправдание, что «он не был связан узами дружбы с ионийцами и фессалийцами, которые были людьми богатыми, и подобно другим не брал от них взятки, а связан с лакедемонянами и подражает их простоте и умеренности» (Plut. Cim., 14, 4). Хотя эти слова для Плутарха были скорее всего важны как иллюстрация противопоставления ионийской и фессалийской роскоши спартанскому ригоризму, тем не менее они, по-видимому, отражают и определенную историческую реальность. В это время уже появились новые демократические лидеры, которые стремились с помощью ионийских союзников и Фессалии (ср.: Thuc., I, 102, 4) утвердить афинское господство в материковой Греции. Кимон же своим заявлением отстаивал необходимость продолжения прежней политики, предусматривавшей сохранение дружественных отношений со Спартой и ведение войны против варваров. Популярность Кимона была еще велика, а выгоду от войны с персами ощущали многие, поэтому афиняне оправдали его и снова избрали стратегом.
Главным противником Кимона был Эфиальт. О его происхождении ничего не известно, кроме имени его отца — Софронид. Однако тот факт, что Эфиальт был стратегом (Plut. Cim., 134), дает основание говорить о принадлежности его к высшим слоям общества. Наши источники связывают деятельность Эфиальта с периодом важнейших демократических преобразований в Афинах (Arist. Pol., II, 9, 3, р. 1274 а 7; Ath. Pol., 25, 27, 35, 2; Philoch., FGH 328 F 64 b; Plut. Cim., 10, 8; 15, 2-3; Per., 7, 8; 9, 3-5; Moral., 812 d; Diod., XI, 77, 6; Paus., I, 29, 15).
В западной историографии есть работы, где утверждается, что традиция о деятельности Эфиальта и его роли в афинской истории, сильно искаженная и преувеличенная аттидографами, была некритически воспринята Аристотелем и поздними авторами. По мнению авторов данных трудов, демократизация правовых отношений в Афинах была следствием не реформ Эфиальта, а личностного фактора, характеризующегося тем, что архонты, опасаясь брать на себя ответственность при вынесении судебных приговоров, охотно старались передать эти функции народным судам [77]. Рассматривая развитие
