на Западе штандпунктами; словом, интеллигенция эта, при всей своей почтенности, была сплошным анахронизмом и для жизни уже вовсе не годилась».
С. Цинберг добавляет к этой характеристике существенное указание — на иллюзии тех «маскилим», которые ориентировались на благие намерения русского правительства и принимали всерьез готовность министра Николая I, Уварова, принять меры к приобщению евреев к просвещению и таким образом содействовать уничтожению «фанатизма» в еврейской среде и развить в них «общие начала гражданственности». Это был тот самый Уваров, который стремился «отодвинуть Россию на 50 лет назад», — по-видимому, она казалась ему чересчур передовой страной. Разумеется, эти иллюзии быстро рассеялись, не оставив глубокого следа.
Новая эра началась в 50-х гг. после разгрома России в Крымскую войну. В России стало нарождаться общественное мнение, и оно все более становилось фактором, с которым и правящие сферы вынуждены были считаться. Периодическая печать, прорывая жесточайшую цензурную ограду, с отчаянием, но и с мужеством, поднимала свой голос по разнообразным острым вопросам российской действительности. Требования крестьянской, судебной и других реформ становились все более настойчивыми. Николаевская Русь явно доживала свои последние дни в огне военных поражений, сопровождавшихся хозяйственной разрухой.
Нарождавшееся русское общественное мнение начало осознавать наличие еврейской проблемы в России и почувствовало потребность в обсуждении судьбы евреев в России. Л. Леванда вспоминал об этом времени: «Мы впервые очнулись, когда услышали вокруг себя человеческие голоса, голос русского общества, говорившего устами русской печати». В этих условиях интеллигентные евреи, владевшие русским языком и отдававшие себе отчет в значении общественного перелома, происходившего в России, почувствовали необходимость в создании еврейской печати на русском языке. Для реализации этого плана уже создалась объективная предпосылка: нарождение нового слоя в русском обществе — русско-еврейской интеллигенции...
В дальнейшем на основе обзора истории русско-еврейской периодической печати будут восстановлены главные линии развития общественных исканий русско-еврейской интеллигенции. На первых порах, — в сущности это продолжалось довольно долго, — в приобщившихся к русской культуре слоях еврейской интеллигенции были сильны иллюзии русификации, слияния с русским народом и весьма далеко идущей ассимиляции. «Просветители» сторонились идей еврейского национального самосознания и свои надежды строили преимущественно на благих намерениях правительства. Опыт тяжких переживаний погромной полосы 80-х гг., победоносцевской реакции и разгул антисемитизма в 90-х гг. не могли не убить иллюзий, и к началу нового века, когда открылась полоса общественной и политической дифференциации в еврейской среде, стало ясно, что только борьба за равноправие, поставленная, как центральная и боевая задача еврейства в России, — может вести к укреплению еврейских позиций во вне и развязать в русском еврействе внутреннюю национальную энергию.
Русско-еврейская печать, естественно, отражала эту эволюцию общественной мысли русско-еврейской интеллигенции. С течением времени совершенно преобразился характер русско-еврейской печати. Сливаясь с передовыми силами русского общества, русско-еврейская печать в своем основном русле отстаивала в интересах русского еврейства необходимость серьезных и глубоких перемен в русской политике. И в то же время, отражая растущее национальное самосознание русского еврейства, эта печать становилась одним из эффективных факторов сближения русско-еврейской интеллигенции с еврейской народной массой и ее жизненными потребностями. Таков был путь русско-еврейской печати в 19 и 20 веках.
Первый русско-еврейский орган печати «Рассвет» (1860—1861) возник в Одессе в результате инициативы местной еврейской интеллигенции и при активной поддержке Н. И. Пирогова, в те годы исполнявшего обязанности попечителя Одесского учебного округа. Одесса была тогда главным, если не единственным культурным центром русского еврейства. Современники отмечают, что нигде, даже в Петербурге, не наблюдалось столь тесного общения между еврейской интеллигенцией и русской культурой. До одной трети проживающих в Одессе евреев говорили по-русски и были вовлечены в культурный кругооборот. Совершенно естественно, что в еврейских интеллигентских кружках 50-х гг. созрела мысль об издании русско-еврейского органа печати, и 23 декабря 1856 г. беллетристом Осипом Рабиновичем (1817—1869) и статистиком и исследователем положения евреев в России Иоахимом Тарнополем (1810—1900) была подана на имя Н. И. Пирогова докладная записка на предмет издания русско-еврейского еженедельника «Рассвет». Применяясь к цензурным требованиям и к условиям действовавшего политического режима, авторы докладной записки оговаривали, что «никакие политические известия и рассуждения не должны входить в состав журнала», преследующего «истинную религиозность и нравственность» и любовь к отечеству и стремящегося «приохотить (евреев) к изучению отечественного языка» и «споспешествовать видам правительства». Если отвлечься от этой казенной словесности, то надо признать, что цели «Рассвета» сводились в основном к распространению среди евреев просвещения на русском языке и к борьбе с «фанатическими» элементами в еврейской среде. Характерен для тогдашних культурно-ассимиляционных и русификаторских настроений в среде еврейской интеллигенции ряд выпадов против идиш, против «жаргона», который «едва ли заслуживает названия языка», — выпадов, включенных в текст докладной записки, представленной в Петербург Пироговым 4 января 1857 года.
Весьма примечательна была судьба этой докладной записки в петербургских министерствах. Инициатива Рабиновича и Тарнополя вызывала ряд сомнений и сама по себе, а поддержка Пирогова только заставляла высокие сферы особенно насторожиться. Прежде всего обсуждение вопроса затянулось. Министры народного просвещения Норов и внутренних дел Ланской, председатель т. н. Еврейского комитета Блудов, Новороссийский генерал-губернатор Строганов тщательно взвешивали пункты программы проектируемого издания. Наконец, 13 мая 1858 года Еврейский комитет рекомендовал выпустить журнал «на еврейском языке (т. е. на иврит) или на употребляемом в России жидовско-немецком языке». Эта рекомендация была доведена до сведения Александра II и получила одобрительную резолюцию царя.
Эта рекомендация, однако, вызвала решительные возражения со стороны инициаторов — Рабиновича и Тарнополя, — и в новой докладной записке, представленной ими Пирогову 12 июня 1858 года, они привели ряд доводов против иврит и идиш, которые уместно воспроизвести. «Издавать (на иврит), — читаем мы в новой записке, так же бесполезно и невозможно, как издавать современный журнал на латинском языке». Что же касается идиш или «жаргона», как тогда выражались, — то «убивать силы для обработки этого языка, не имеющего ни падежей, ни родов, ни правильных спряжений», — никак не входит в их задачи. «Ни мертвый еврейский язык, ни полудикий жидовско-немецкий жаргон не в состоянии породить рассвета на мрачном горизонте невежества». Без русского языка вся их инициатива теряла свое значение: «Мы любим русский язык, как любим русское отечество». По-видимому, эта вторая записка влияния не возымела. Но Тарнополь воспользовался пребыванием в Одессе нового министра народного просвещения Ковалевского, чтобы возобновить ходатайство. В новой записке цель журнала определялась (вероятно, по цензурным соображениям) как стремление содействовать «самоисправлению евреев».
Интересно, что эта одиозная фраза из записки Тарнополя, вошедшая впоследствии через 10 лет в его книгу
