Ознакомительная версия.
После многих дней пыток Мезенцева усадили в стальное кресло и плотно закрепили все тело, впечатав в подлокотники врезающимися в кожу жгутами руки и ноги, чтобы он не мог даже шевельнуться. Профессионалы кровавых дел, крутившиеся вокруг него мелкими узкоглазыми бесами, равнодушные в своей жестокой исполнительности, ловко зафиксировали его подбородок и лоб жесткими ремнями, чтоб он не вращал головой.
Прямо перед ним была натянутая огромная белоснежная простыня.
Он не знал, что ждет его на сей раз, и сможет ли выдержать новое испытание…
А когда простынь съехала, перед ним оказалась всего лишь механическая игрушка… расстрельная машина с семью устрашающими стволами. По приказу Фама установка заработала. Что-то обжигающее пронеслось мимо плеч и головы Мезенцева; и мгновенно, только услышав треск сзади, он понял, что горячее, раскаленное – это пули. Отчегото возникло осознание, что шквал горячего воздуха длится давно, и уже никогда не кончится…
В какой-то миг Мезенцеву показалось, что его сознание, вмещающее лишь отдельные проблески последних мыслей, повисает матовым сгустком слева, и самой-самой последней осознанной мыслью в этом бесценном сгустке мелькает та, что… душа покидает его, отлетает, растворяется… А еще он чувствует тело, растерзанное раскаленным металлом, но это чувствование остается за пределами человеческого сознания…
Потом все резко куда-то исчезло. Ни мыслей, ни мучений, ни существования, ни даже надежды на жизнь или смерть…
Он пришел в себя от плеска воды. Весь отекший от многочасовых избиений и пыток, с кровоточащими ногтями на руках и ногах, изорванными стальными иглами, он едва-едва разлепил глаза на запухшем лице. И в светлые щелочки увидел сначала свет, а после два – три расплывчатых вьетнамских лица, на разном удалении. И снова услышал всплеск. Он понял, что лежит в джонке, когда двое из присутствующих поднимались, и то, где и на чем лежало полумертвое тело Мезенцева, стало раскачиваться из стороны в сторону. Тогда как вьетнамцы цепко схватили его за руки и ноги, резко рванули и словно груженый мешок, сбросили в реку. Он полетел вверх тормашками, успев глотнуть воздух. Когда же вынырнул, держась из последних сил в воде, ни джонки, ни вьетнамцев уже не было, но… Но то, что он увидел, сразило его истерзанное воображение до последнего предела. Перед ним был… гигантский дракон!
Когда-то в детстве первоклассник Ваня получил в подарок от деда коробку цветных карандашей, на которой был изображен яркий, красочный дракон, растянувшийся по всей длине коробки. Чудище имело раскрытую пасть с острыми белыми зубами, из которой высовывался красный язык. Шею гиганта украшали разноцветные ленточкиполоски… И тут же, вдруг, дракон с той картинки, возникший в мозгу Мезенцева, превратился в огромного крокодила, находившегося на расстоянии вытянутой руки.
Инстинктивно отстраняясь, Иван-Алексей изо всех сил пытался сдвинуть свое тяжелое тело, но неожиданно почувствовал, как что-то шершавое и жесткое уперлось в лопатку. Оглянувшись, он обнаружил еще одного крокодила.
Опасность и ужас, – не те определения, которые могли бы передать хоть толику его тогдашнего душевного состояния… Он выжил, и хотел выжить и далее…
Нырнув поглубже, он пытался проплыть от этого места как можно дальше, но повсюду натыкался на крокодилов. Их было много: десять, двадцать, сто…
И вдруг, словно в чудесной сказке, перед его глазами возникла воздушная струя фиолетового цвета, не больше 10–12 сантиметров шириной. Один ее конец лег на воду и дорожкой начал уходить от него, словно маня за собой. Он почувствовал, как откуда-то в него вливаются силы, сделал хаотичные движения руками и… вразмашку поплыл за этим фиолетовым следом. Медленно и неохотно, но – как по волшебству – расступались в разные стороны тяжелые массивные крокодильи туши. Он прекратил загребать руками и ногами, когда его локти и колени буквально врезались в песчаный берег. Осознание того, что чудища могут плыть сзади, заставило его выбраться на песок и подняться на ноги. Он был изможден, но даже несмотря на это, – как ему показалось, – бросился со всех ног через песчаную косу к джунглям, видневшимся метрах в пятидесяти от него.
Найдя краткое прибежище под увитой лианами пальмой, Иван ощутил, как саднит все тело, как мучительно больно, бездвижимо, невыносимо… и как мало у него времени на то, чтобы связаться с вертолетом и просто выжить…
Сразу после разговора с капитаном 1-го ранга Иваном Румянцовым о планируемой в будущем операции «Снежный юг», генерал армии Исай Львович Гейер-Генерозов был вызван в кабинет к секретарю ЦК Архимандритову.
В тот день Арсению Алексеевичу нездоровилось. Это был редчайший случай, когда всесильный Папа Сеня чувствовал недомогание. Никто и никогда, даже из самого ближайшего окружения не слышал о том, что он когда-либо болел или нуждался в медицинской помощи.
Встреча со старейшим коллегой и даже можно сказать, другом, генералом армии Исаем Львовичем Гейер-Генерозовым проходила в конце дня. Кто-то однажды заметил, что Исай чувствует себя у Архимандритова человеком его тени, – и это несколько сложное для восприятия определение было более чем точным.
Войдя в салон, Исай Львович сделал учтивый поклон в адрес патрона и сел в «свое» кресло в ожидании первых реплик, из которых можно будет узнать, о чем пойдет разговор. До смерти товарища Сталина Исай всегда обращался к Арсению на «ты», но после смерти вождя он с ужасающей очевидностью ощутил, что сильнее его патрона больше нет никого во всей партии и во всей стране, – после чего стал почтительно обращаться на «вы», нередко прибавляя: «вы, весьма уважаемый Арсений Алексеевич». Несколько раз Архимандритов пытался остановить своего верного соратника, считая, что тот заслужил право обращаться к нему по-товарищески, почти доверительно по имени и на «ты».
Но Генерозов оказался непреклонным в своей почтительной робости верного пса.
Сидя за столом, Арсений Алексеевич сквозь неплотно прикрытые веки рассматривал Исая. Словно испытывая того на терпеливость, как он незадолго до этого молчал, измеряя терпение Румянцова…
И, разглядывая знакомое до мельчайших подробностей лицо товарища своей юности, Архимандритов вдруг брезгливо подумал: а насколько ты верен мне, пес смердячий? Мысль пришла неспроста. С годами у Гейер-Генерозова резко проявилась одна отвратительная особенность: от него действительно иногда шел дурной запах. И даже величайшие медицинские открытия, осуществляемые в лабораториях Архимандритова, не могли избавить старого человека от неприятного запаха.
Но Архимандритов нашел свое средство. Испытанный способ, которым пользовался вождь всех народов для развязывания языков, подошел и для иного случая. Вождь, как известно, спаивал своих «верных» соратников. И Архимандритов, имевший острейшее обоняние, если улавливал скверный запах, доставал обыкновенный граненый 200-граммовый стакан, наливал его до ободка коньяком, ставил на стеклянный поднос, и взглядом приказывал: «Захлебнись дорогим коньяком! Может, скорее сдохнешь!» Именно такое пожелание ощущал Гейер-Генерозов, беря в руки стакан. И сразу, несмотря на мундир и внушительные регалии, превращался в покорного бесцветного рядового человека, и словно сливался с серым пространством в тени патрона.
На сей раз Арсений Алексеевич, прочувствовав гамму всех присутствующих запахов, не уловил зловония. Приоткрыв веки и изобразив подобие заботливой улыбки, он произнес:
– Исай, как ты думаешь, твой сын здоров или притворяется здоровым?
– Я должен подумать, Арсений Алексеевич, мы так редко видимся. И коль уж вы о нем вспомнили, я очень хочу вас поблагодарить в очередной раз за присвоение сыну генеральского звания.
– Да, а с чего ты решил, что это я ему присвоил звание? – поерничал секретарь ЦК. – Этим у нас занимается правительство, а там свои правила, свои законы. Генерозов понял издевку, но поддержал патрона, энергично закивав головой. Тем временем Архимандритов жестко спросил:
– Как ты думаешь, Исай, что является самым важным в исследованиях твоего сына? – Он нажал на слово «твоего». – Проблемы космоса или медицина? Генерозов пожал плечами; он понял, что может попасть впросак, если ответит невпопад. И сейчас он разволновался, его лицо покрылось испариной, под генеральским кителем и рубашкой прокатилась неприятная горячая влажность, сменившаяся резкой прохладой. Только черт знает, что может сказать сейчас Архимандритов. Прыгающие от страха мысли Исая Львовича были прерваны голосом Арсения Алексеевича, совершенно изменившимся и зловещим:
– Отправляй его на объект. Хватит ему здесь прохлаждаться, или он опять на Канарских островах прикрывается изучением важной работы? Отправляй его в Хибины! Пусть готовит центурионов к плаванию…
Ознакомительная версия.
