Исследуемое нами перемирие между Псковом и польской администрацией Дерпта и Нейгаузена было заключено на завершающем этапе русско-польской войны, уже после того как 27 февраля 1617 г. в Столбово был подписан долгожданный мирный договор со Швецией. Однако в это время русская армия под командованием М.М. Бутурлина и И.С. Погожего еще оставалась под стенами Смоленска, будучи отрезана польскими силами от остальной части страны. Попытка направленных из Москвы войск под командованием Ю.Я. Сулешова выбить корпус Александра Гонсевского с занятой им смоленской дороги и деблокировать армию Бутурлина и Погожего оказалась неудачной[183]. В этих условиях заключение перемирия между Псковом и польскими властями было логичным способом снизить напряженность на псковско-лифляндской границе.
Делегации сторон действовали от имени своих суверенов – «великого господаря» Сигизмунда и «великого государя» Михаила Федоровича. В договоре прямо указано, что капитан и ротмистр Станислав Рогозинский и жители «места дерптского» действуют по приказу гетмана Я.К. Ходкевича, подкомория В. Важинского и старосты В. Плетемборга, в то время как у частвовавшие в переговорах псковские служилые люди были представлены как самостоятельные субъекты переговорного процесса. Возможно, впрочем, что в списке преднамеренно или случайно выпущено имя псковского воеводы Ивана Дмитриевича Плещеева, учинившего «перемирье», как следует из грамоты И.Ф. Троекурова от 31 января 1618 г. Так или иначе, псковским землевладельцам С.Г. Лазареву, И.И. Татьянину, Ю. Калитеевскому, А. Окуневу принадлежала в переговорах ключевая роль.
Содержание договора 10 марта 1617 г. (Приложение № 1) обнаруживает взаимную заинтересованность сторон в урегулировании спорных вопросов и в налаживании добрососедских, прежде всего торговых отношений. Мир устанавливался на всем протяжении западной границы Псковской земли – «от Себежа и до Гдовского уезду», хотя на занятом польскими отрядами южном участке границы от Себежа до Красного городка псковские воеводы не имели ни реальной власти, ни практической возможности обеспечить и контролировать соблюдение договора. Главную опасность, по-видимому, стороны усматривали не в подконтрольных властям войсках, а в отрядах «жолнеров и черкас» – наемников и казаков, чей воинский промысел наносил существенный ущерб населению приграничья. Торговля должна была восстанавливаться «по прежнему обычаю», включая таможенные пошлины. Торговые конфликты и споры, случаи насильственного изъятия товаров должны были пресекаться «сыском». Договор заключался сроком на один год и не зависел от персонального состава администраций: «а которые воеводы съедут, на их место иные воеводы приедут, и им по тому ж по мирному договору быть в покое и в миру».
После подписания Столбовского мира со Швецией соотношение сил и политическая ситуация на Северо-Западе изменились. Назначенный шведский генерал-губернатор Ингерманландии Карл Карлсон Юлленъельм, еще за несколько месяцев до Столбовского мира осаждавший Псков, стал главным союзником псковских воевод. Корреспонденция между ними исполнена как взаимных уверений в дружбе, так и уверений в существовании общего противника – поляков и литвинов. В послании псковского воеводы кн. И.Ф. Троекурова К.К. Юлленъельму от 31 января 1618 г. (Приложение № 2) содержится благодарность за информацию о передвижении польско-литовского войска в Прибалтике и отказ от предложенной шведами военной помощи. Однако мир, который, по мысли кн. Троекурова, прежний псковский воевода И.Д. Плещеев с товарищами заключен «меж купецких людей», оставался в силе вплоть до января 1618 г.
От шведского содействия Троекуров отказывается довольно надменно: «мы тебе про то даем ведать, что милостию Божиею великого государя нашего царя и великого князя Михайла Федоровича всеа Русии самодержца счастье – в его царской отчине в благопокровтелном граде Пскове и во Псковских пригородех многие воинские люди наготове стоят, а ныне, по государя нашего указу, пришли с нами царьского величества отчину во Псков дворяне и дети боярские и татаровя, атаманы и казаки, и стрельцы, многие ратные люди». Однако из данных разрядных книг на 7125 (1616/17) год выясняется, что при воеводе Плещееве в Пскове стояло разных городов 24 дворянина, псковских детей боярских 137 чел., новгородцев Водской и Шелонской пятин по 93 чел., 58 пусторжевцев, 1 тыс. стрельцов, 148 казаков и московских казаков 130 чел. Сила, казалось бы, достаточно внушительная (всего 1683 служилых человека). Однако в ближайшем Изборске с Иваном Шестуновым было всего 11 детей боярских, 50 стрельцов, 15 пушкарей и затинщиков, 4 воротника (всего 80 служилых людей), в Острове – 50 стрельцов и 15 пушкарей и затинщиков, на Опочке – 52 стрельца, 70 казаков, 50 пушкарей и затинщиков[184]. Таким образом, несмотря на уверения князя Троекурова о мощи московской рати, силы псковских пригородов были слабы в сравнении с двухтысячным польско-литовским войском, на усиление которого из Полоцкого уезда (то есть как раз вдоль западной границы Псковской земли) шел еще крупный отряд.
И в дальнейшем, после заключения Столбовского мира и Деулинского перемирия, еще длительное время в псковских пригородах, в Пусторжевском уезде и в Порхове, население опасалось нападения польских и литовских людей. 6 декабря 1629 г. в Порхов из Пусторжевского уезда прибежало около десяти детей боярских с женами и детьми. Псковскому воеводе Федору Воронову они объяснили, что в Пусторжевском уезде объявились литовские люди, «и от того де учинился (вс)полох». Воронов отправил на разведку невлян Юрия Житкова, Ивана Лаврова, Прокофия Юшкова и Федора Лодыженского. Те, вернувшись, доложили, что «как де немецкие люди с литовскими людьми помирилися, и шло де из под Риги литовскою землею к Вене литовских людей с 600 человек, а на твоей государевой стороне во Ржевском уезде оне не были»[185] В те же дни слух о движении в большом количестве «литовских людей» в районе Опочки и Ржевы Пустой дошел до Старой Руссы из Карачуницкого погоста. В сообщении высказывалось опасение, что по первому зимнему пути Литва будет под Псковом[186].
Договор 1617 г. оказался последним официальным межгосударственным соглашением, заключенным псковской делегацией хоть и от имени русского государя, но в пределах и в интересах исключительно Псковской земли. Его обтекаемые формулировки свидетельствуют об отмирании внешнеполитических полномочий, некогда свойственных псковским наместникам и старостам. В то же время договор демонстрирует формы участия в государственных делах русских служилых людей из провинциальных городов. Проявление подобного рода самостоятельности псковского земского сообщества находилось в русле существенной тенденции, на которую указал Б.Н. Флоря, отмечавший, что значительную роль в эскалации политического кризиса в России в годы Гражданской войны начала XVII в. сыграли попытки «дворянских корпораций окраин добиться своего уравнения в правах с дворянством исторического центра страны»[187]. Эти устремления русских служилых землевладельцев в известной мере соответствовали политическому опыту польского дворянства с его вольностями, привилегиями и воплощенным в сеймиках и сеймах полновластием шляхты Речи Посполитой. Вплоть до середины XVII в. русские служилые люди будут обладать некоторыми правами в выражении своего мнения, составляя коллективные челобитные на имя царя и демонстрируя тем самым хотя и менее выраженные, однако схожие тенденции в развитии землевладельческого сословия стран центрально-восточной Европы.
Приложение 1
1617 г. марта 10. – Договор о перемирии на 1 год с 10 марта 1617 г. до 10 марта 1618 г. между Псковской землей (= Русским государством) и Речью Посполитой.
РГАДА. Ф. 159. Оп 2. № 484. Л. 92–98. Список 1642 г.
л.92.
Список с перемирные записи
{I}. Божию милостию великого господаря Жикгимонта короля Польского, великого князя Литовского, Русского, Прусского, Жемоицкого, Мазовецкого, а Шведцкого и Готцкого, Вандалского, земли Ливонские и иных многих паств, по указу его королевской милости и по приказу ясневельможного пана Яна Карла Хоткевича, воеводы великого гетмана великого княжства Литовского комисара енорального земли Ефланской, высланных от пана Ватромея Важинского, подкоморею, дерпского капитана и ротмистра его, и от его милости пана Волтера Плетемборка, старосты Новагородцкого, я, Станислав Рогозинской, капитан
л. 93.
и ротмистр его королевской милости на Новогородке, да я, Каспер Кгурск, да я, Самуел Пацерницкий, да Якуш Бонемвберк, да Войцех Рыдоский, да з места дерпского Януш Кленер и Клаус Тескин, учинили мы перемирье на границе на Мекузицы з дворяны великого государя, царя и великого князя Михаила Федоровича всея Руси самодержца и многих государств государя и обладателя его царского величества з дворяны с Степаном Григорьевичем Лазоревым да с Ываном Ивановичем Татьяниным, да с подьячим с Федором Голощаповым, да с Юрьем Калитеевским, да с Ондреем Окуневым на том, что
