- Для пажа это безопаснее,- согласился Егор и так выразительно глянул на Чижевского, что у того не осталось сомнений, как бы повёл себя Егор в случае продолжения "пажом" его не столь удачной шутки...
Почувствовав неладное, Лерочка заставила себя расхохотаться, - она вынудила соперников улыбнуться ей.
Всех пригласили подняться в мансарду, где их на большом, застланном скатертью столе ожидал пыхтевший медный самовар и поджаристый пирог с клубничным вареньем. В общем шуме выделялся подчёркнуто весёлый голос Лерочки. Всем своим видом она старалась убедить, как ей хорошо находиться рядом с услужливым "пажом" и насколько безразличен ей провинившийся "рыцарь". Она явно играла излюбленную роль героини весёлой оперетты и не сомневалась в счастливой развязке.
Непрядов, сидя в конце стола рядом с Кузьмой, начинал тяготиться неопределенностью своего положения. Ему не хотелось придуриваться, разыгрывая из себя опереточного недотёпу. Он понял, что за свадебным столом в этом доме ему никогда уже не сидеть.
Снова начались танцы: кавалеры приглашали дам. Вадим ни на шаг не отходил от своей худенькой, большеглазой девушки и всё время о чём-то увлечённо рассказывал. Она слушала его внимательно и доверчиво, по-детски чуть склонив голову набок, будто ей рассказывали интересную сказку. Им, наверно, хорошо было вдвоём, и они никого не замечали.
Егор ненавязчиво, осторожно приглядывался к Вадимовой избраннице, стараясь понять, почему Чижевский посчитал её самой некрасивой среди всех Лерочкиных подруг. Впрочем, как рассудил, причиной тому могла послужить болезненная бледность её лица, но не сами его черты - тонкие и правильные, как у грустной царевны Несмеяны из мультфильма. Ведь разглядел же в ней Вадим нечто такое, что, вероятно, не всякому дано видеть...
Воспользовавшись толкотнёй и шумом модного "рок-н-ролла", Вадим со своей "Несмеяной" выскользнули в прихожую. Вскоре чуть слышно хлопнула входная дверь.
- Пожалуй, и нам пора, - сказал Кузьма. - Не годится Вадимыча оставлять. Всё-таки ночь ещё. Привяжутся к нему какие-нибудь алкаши, а он и драться-то не умеет...
- Разумеется пора, - согласился Егор. - Смоемся и мы на английский манер, не слишком хлопая дверью.
Разыскав в прихожей свои шинели, дружки подались во двор. Застёгиваясь на крючки, они дошли уже до калитки, как дверь снова отворилась и Егора окликнули. Он обернулся. По заснеженной дорожке, путаясь в полах длинного платья, к нему бежала Лерочка. Непрядов невольно сделал несколько шагов ей навстречу.
- Ты обиделся, Егор? - с тревогой спросила она.
- Пустяки, - благодушно ответил он, как о чём-то таком, что уже не имело никакого значения.
- Но ты же уходишь!
- Ухожу, потому что пора.
- В чём дело? Ну, почему?
- Да потому, что я никогда не предаю друга, не обманываю женщину и не обижаю ребёнка.
- Какой же ты дурашка, Егор. Ведь это была шутка.
- Возможно. Только не такая уж безобидная, как тебе кажется.
- Тогда хочешь, я для тебя сделаю, что никогда бы в жизни не сделала ни для кого другого: я при всех извинюсь перед Викой.
- Дело твоё. А я тут вовсе уж ни при чём.
- Прошу тебя, Егор, не уходи...
- Ступай в дом, а то простудишься.
- Егор... А хочешь, я их всех прогоню и мы останемся вдвоём? - она прильнула к нему. - Ну же, решай!
- Вот видишь, какая ты, - укоризненно сказал Непрядов, отстраняя девушку от себя.
- Ну, какая, какая?.. - говорила она, едва не плача.
- Вот такая, как есть. А я совсем другой.
Подскочил Чижевский. Зло глядя на Егора, он набросил на Лерочкины плечи меховое пальто.
Непрядов решительно повернулся и, не оборачиваясь, зашагал прочь. Вскоре он догнал ушедшего вперёд Кузьму. Тот на почтительной дистанции, как частный детектив, плёлся за Вадимом и Викой.
- Отвалил? - полюбопытствовал тот, затягиваясь дымком сигареты.
- Как видишь, - буркнул Егор.
- Ну и лопух, - откровенно выдал Обрезков,-Я бы на твоём месте такую лапушку ни за что бы не упустил.
- Пустой разговор. Ничего у нас с ней не получится.
- Тебе видней, - согласился Кузьма. - Моя бабуля говаривала: не с красотой жить, а с человеком.
- Мудрая у тебя была бабуля.
- Но я всё ж предпочитаю и то, и другое...
За разговорами не заметили, как Вадим и Вика ушли далеко вперёд. Опомнились, когда за поворотом дороги загромыхал первый трамвай. Дружки прибавили шагу, а потом, чтобы успеть, разом взяли спринтерский рывок. И всё-таки успели вскочить на подножку последнего вагона. Они ввалились, еле переводя дух, в стылый, с заиндевелыми окнами салон. Сели друг против друга на жёсткие скамейки.
- Как думаешь, Вадимыч застукал, что мы плетемся у них в хвосте? спросил Кузьма, обмахивая шапкой разгорячённое лицо.
- Со зрением у него в порядке, - Непрядов сдернул с крючка отворот шинели. - В конспираторы не годимся.
- Скорее, в мелкие шпики: не чисто работаем, - уточнил Кузя и полюбопытствовал. - Всё ж интересно, о чем это они там балакают? - и кивнул в сторону головного вагона.
- А ты пересядь к ним поближе да подслушай, раз такой любопытный, посоветовал с ухмылочкой Егор.
- Скажешь тоже, - Обрезков отмахнулся. - Я вот другое хочу понять: что в ней такого друг ситный Вадимыч нашёл? Вот смотрю я на эту самую Вику так себе...
- Вот и я не слишком-то понимаю, - признался Егор. - Ты же с самого начала вместе с ним был. Неужели не видел, как это всё у них получилось?
- Да видел, конечно. Вадимыч сперва на Вику тоже - ноль внимания. А вот как начала она брякать на пианино Брамса, не то Шопена - корешок так и впиявился в неё глазами.
- Жаль, что я не слышал, - вздохнул Непрядов. - В этом, наверное, что-то есть...
- Ничего я в этой музыке не тумкаю, - откровенничал Кузя. - По мне Лерочку твою куда приятнее было слушать, а уж глядеть на неё, - и он ладонями попытался очертить все прелести её фигуры. Непрядов от такого упрощения женской сути лишь скривил губы. У него на этот счёт были свои взгляды, отличавшиеся от Кузиных.
Вадим с Викой сошли с трамвая у оперного театра и не спеша направились в старую часть города. Егор и Кузьма всё так же неотступно, будто тени, следовали за ними, соблюдая дистанцию не менее сотни шагов.
Узкая улочка вывела их на Домскую площадь. Вадим остановился и принялся что-то возбуждённо рассказывать, показывая девушке рукой на тёмную громаду собора. Непрядов с Обрезковым терпеливо ждали поотдаль, постукивая нога об ногу. Крепкий утренний морозец порядком обоих донимал, а Вадиму с Викой точно всё было нипочём.
- Короче давай, профессор, - недовольно проворчал Обрезков, словно Вадим мог его услышать. - Так и обледенеть можно.
У подъезда старинного трёхэтажного дома, зажатого между церковью и угловой башней замка, Колбенев, наконец-то, распрощался со своей подругой. И снова они терпеливо ждали, пока в окне на втором этаже не вспыхнул свет и не промелькнул за шторами тонкий девичий силуэт.
Подойдя к друзьям, Вадим ничего не сказал, но благодарно улыбнулся обоим. Уже втроём они резво зашагали в казарму.
Город просыпался. Появились первые прохожие. Дворники заскребли по брусчатке мостовой лопатками. Запахло сладковатым сланцевым дымом, восходившим от печных труб к густой небесной синеве. Шёл первый день нового 1956 года.
11
Когда зимняя сессия позади - у курсанта гора с плеч долой. Отдыхай себе целых десять дней, а потом снова берись за науки, вгрызайся умом в их неподатливый гранит, как это повелось со времён навигацкой школы.
Егор ждал каникул с особым нетерпением, каждый прожитый день едва не по пальцам считал, надеясь на скорую встречу со своим дедом. Теперь уже для него не существовало проблемы, как скоротать каникулярные дни, когда большинство его друзей разъезжалось по домам. Разумеется, и в былые годы дружки приглашали Егора кто в Москву, кто в Киев, а кто даже в Новосибирск. Но разве сравнить, пускай даже самое искреннее, радушие под чужой крышей с теплом того самого, единственного на земле дома, в котором живёт родной дед, - этот огромный, лохматый, добрый великан, каким он представлялся Егору со дня их короткой встречи. Впервые он испытывал какое-то необоримое влечение, забыв про Севастополь, к незнакомому месту, называвшемуся Укромовым селищем. Само слово "родина" начинало приобретать в его душе вполне определённую, конкретную значимость.
"Что ж, пускай для кого-нибудь это всего лишь точка на карте, бесконечно малое пятнышко на теле планеты, - размышлял Непрядов, - а для меня там, может статься, целый мир и вся вселенная, потому что я в той самой точке начал быть..."
Ночной поезд Рига-Псков уносил Непрядова открывать неведомую ему галактику. Он лежал на верхней полке, не раздеваясь, мечтательно заложив ладони под голову, и при тусклом свете синей лампочки глядел в подволок. За перегородкой, сойдясь в интересах, о чём-то увлечённо судачили случайные попутчики, где-то рядом сонно хныкал ребёнок, которого уговаривал ласковый женский голос. Вагон покачивало, как шестивёсельный ялик на волне. За окном непроглядная темень, временами прошиваемая искрами от паровоза.
