и автор книжек по физике на иврит Г. Рабинович в свою очередь получили разрешение на издание другого органа русско-еврейской печати — «Русский Еврей». В отличие от «Рассвета», возникшего по общественной инициативе, — «Русский Еврей» был в редакционном и литературном отношении плохо оснащен. Впоследствии секретарем редакции был приглашен А. Кауфман, единственной крупной писательской силой журнала был Леванда, проживавший в Вильне и лишь частично руководивший редакцией, а к концу 1880-го года редакцию перенял д-р Л. О. Кантор (1849—1915). Но это было уже позже, а на первых порах Берман и Рабинович, за отсутствием редакторов и журналистов, пригласили выпускать журнал... Рачковского, [75] который взял эту должность несомненно с ведома Департамента Полиции, — и в течение года редактировал журнал «Русский Еврей» вместе с приглашенным другим агентом охраны, выкрестом П. Палетелем. В этих условиях говорить сколько-нибудь серьезно о направлении «Русского Еврея» довольно трудно. Правда, он был несколько более национально настроен, чем «Рассвет», но это объяснялось прежде всего тем, что в нем участвовали люди, получившие большее религиозно-традиционное воспитание, чем люди «Рассвета». В дальнейшем, благодаря активному участию сына Л. Бермана, Василия Бермана, одного из первых палестинофилов в кружках петербургской молодежи, национальная струна в «Русском Еврее» звучала все более отчетливо. Сам В. Л. Берман (1862—1896), поэт и публицист, скончался в молодом возрасте, не оставив значительного следа в русско-еврейской печати.
«Рассвет», рассматривая себя, как орган печати еврейской интеллигенции, в яркой статье формулировал свои задачи. Эта программная статья «Рассвета», написанная М. И. Кулишером, на первых порах давала весьма отчетливое представление о характере нового русско-еврейского издания:
«Основная цель и задачи нашего издания быть органом нужд и потребностей русских евреев. Мы зовем и приглашаем интеллигентную часть русского еврейства. Мы надеемся и уверены, что они откликнутся на наш зов и присоединятся к нам, что они не будут щадить ни сил, ни труда, необходимых для пробуждения громадной массы русских евреев от умственной спячки и спасения от безвыходного материального положения... Этого требует не только благо русских евреев, этого требует и благо России. Уделяя свое время на удовлетворение нужд и потребностей русских евреев, интеллигентная часть русских евреев этим не выделяет себя из среды русских граждан. Она исполняет лишь то дело, которое лежит на обязанности русского гражданина вообще. Интеллигентное еврейство борется за него потому, что оно лучше других по своему положению, по своей племенной связи с еврейской массой может его исполнить, — оно борется за это дело там, где результаты его трудов могут быть наиболее успешными».
Отдельные сотрудники «Рассвета», даже столь влиятельные, как И. Г. Оршанский, вносили свою ноту в журнал, продолжая отстаивать позицию одесского «Дня» о пользе и разумности ассимиляции. «Только в ассимилировании с народами, среди которых евреи живут, — их спасение, — обобщал свою излюбленную идею Оршанский. — В усвоении чужих нравов, чужого образа жизни, в усвоении воззрений, выработанных другими культурными народами, в приноровлении к условиям жизни других народов заключается их задача». Но, в сущности, руководители «Рассвета» уже не верили в истину ассимиляции. Приобщение к русской культуре, пропаганда гражданственности в русском еврействе уже для них не упирались в перспективу растворения еврейской интеллигенции в русской среде, не означали «слияния» с русским народом. Порой ощупью, эмпирически, без обобщений, без теоретического осмысливания, в «Рассвете» все больше давал себя чувствовать контакт с народной жизнью, с потребностями массы, на своих не определившихся и смутных еще путях тянущейся к новым формам жизни, самодеятельности, самопомощи. Как совершенно справедливо говорит о «Рассвете» С. Цинберг, «теоретически отстаивая ассимиляционную точку зрения, «Рассвет», сам того не сознавая, шел по пути, ведущему не к ассимиляции, а к пробуждению национального самосознания. «Рассвет» обращается не к внешнему миру, — исключительно к еврейству, к еврейской интеллигенции». «Рассвет» видит свою задачу в том, чтобы быть «будильником самосознания и самоуважения в единоверцах». Мы «говорим не о ком ином, как о массе еврейской, о ее нуждах и потребностях» ... «Еврей до тех пор, пока он остается евреем, не может разорвать живой связи со своим народом, не греша перед историей, перед жизнью, перед собой, наконец». «Очнитесь! Подумайте только: три миллиона евреев — и так мало, так страшно мало деятельных интеллигентных людей!..»
Этот ярко выраженный национальный уклон особенно горячо прозвучал в связи с вышедшим из тех же собраний и вечеринок 1879 года проектом создания Ремесленного Фонда, впоследствии развившегося в ОРТ, связанным с именем железнодорожного короля С. С. Полякова. Ремесленный Фонд, имевший в виду широко и конструктивно поставить помощь еврейским земледельцам и ремесленникам, стал в 1879-80 гг. средоточием и надежд и упований еврейской интеллигенции и приобрел широкую популярность в еврейской провинции. Как известно, в течение нескольких месяцев сборы в пользу Ремесленного Фонда охватили до 12 тысяч евреев в 400-х с лишком пунктах черты оседлости и привлекли широкие симпатии представителей всех слоев населения от интеллигенции до купечества, от ремесленников до раввинов. «Рассвет», а также второй орган русско-еврейской печати «Русский Еврей», — на этой работе выпрямивший и свою литературную физиономию и нашедший свое национальное лицо, — оба поставили себя на службу задачам экономической самопомощи, которые выдвинулись в первую очередь в связи с Ремесленным Фондом. Русско-еврейская печать облеклась в плоть и кровь, когда связала себя с практическим делом и стала выполнять общественную функцию.
Цензура, да и вообще полицейская обстановка в стране, мешали народившемуся еврейскому общественному мнению поставить перед собой — и перед мыслящей Россией, — еврейскую проблему во всем объеме, во весь рост. Но уже было ясно для всей русско-еврейской интеллигенции, что без политической эмансипации, без ликвидации ограничительного законодательства, без уничтожения черты оседлости немыслимо найти выход из материальной нужды, невозможно и поднять культурный уровень еврейской народной массы. Никакие паллиативы тут помочь не могли. И перед лицом этого сознания с каждым днем становилось все очевиднее, что иллюзии русификации, слияния, ассимиляции русского еврейства рассеиваются, как дым от огня. Облетели цветы, догорели огни эпохи 50 — 60-х годов. Русско-еврейская печать не ставила себе задач, подобных тем, которые были формулированы одесским «Рассветом»: нести в еврейскую среду «любовь к отечеству» и «споспешествовать видам правительства». Совсем другие аспекты еврейской проблемы доминировали в печати. Н. Минский (Норд-Вест) отвечал в «Рассвете» статьей «Сумбур идет» на статью Суворина: «Жид идет». «Рассвет» считал необходимым сражаться не только с антисемитами, но и с социалистическими настроениями, продолжавшими охватывать еврейскую молодежь, и тот же Норд-Вест на столбцах «Рассвета» утверждал, что лозунги социалистов «представляют для еврейского народа мертвые слова, лишенные
