1967 г. либерализовал законодательство о разводах [489], это число быстро удвоилось. К 1974 г. разводом заканчивался каждый четвертый брак, а к 1990 г. количество разводов снова удвоилось. Улицы в крупных городах пока еще были относительно безопасны, но наркотики — одна из самых печальных составляющих контркультуры — изменили уголовную статистику. В 1957 г. виновными в преступлениях, связанных с наркотиками, были признаны 354 канадца; в 1974 г. общее количество таких обвиняемых достигло 30 845 человек.
Меры, принимаемые полицией против наркотрафика, были непопулярными, в значительной степени бесполезными и попросту странными. Большинство требований освободительной поры выполнялось неохотно. Бунтари часто ломились в открытые двери с заведомо невыполнимыми требованиями. Университеты, до неузнаваемости разбухшие от студентов и денег, соглашались с требованиями студентов принимать участие в управлении и даже в определении приоритетов развития науки, хотя часто трудно было понять, лежит ли в основе этих требований стремление повысить самооценку, уровень образования, стипендию или же просто свой авторитет в чьих-то глазах. Власти традиционно отказывали государственным служащим в праве на забастовку или хотя бы на коллективные переговоры. Исключением благодаря ФКС был только Саскачеван. В 1964–1968 гг. фактически все провинциальные и федеральные служащие добились прав ведения переговоров, а большинство — еще и права бастовать. Духовенство, видящее перед собой пустые скамьи, стало проповедовать «ситуативную этику» и открывать кофейни в цокольных этажах церквей. Деноминации, подобно испытывающим трудности корпорациям, стремящимся к слиянию, поощряли экуменизм. Столкнувшись к 1967 г. с изменениями в законодательстве об абортах, разводах и гомосексуализме, католические епископы объясняли, что не станут никому навязывать свои взгляды, хоть и высказывали сдержанные опасения о том, как можно определить «здоровье» женщины, вознамерившейся прервать беременность. Правительства попытались обойти «наркокультуру» с фланга, понизив возрастные ограничения на употребление спиртных напитков. Королевская комиссия даже рассматривала вопрос о легализации марихуаны, но отступила, когда стало понятно, что любители «травки» обычно заканчивают более «тяжелыми» наркотиками. Мэр Ванкувера и полиция Торонто навлекли на себя всеобщие насмешки, когда стало известно об их попытках поддержать традиционную нравственность, закрывая художественные галереи и хипповые газеты. В большинстве провинций цензура ограничивалась обычным навешиванием ярлыков.
Порнография и наркомания были уродливыми побочными эффектами процесса, который в целом сделал Канаду более цивилизованным, творческим и интересным местом для жизни. Доллары лились рекой и миллионами поступали на счета объединений в сфере искусств, оркестров, издателей, Си-би-си и университетов, порождая такое количество талантов, которому удивлялись даже сами канадцы. Большинство провинций учредили у себя подобия Канадского совета, чтобы поощрять научную деятельность и развитие искусств, гуманитарных и общественных наук, а активно разворачивающаяся поддержка общественности вывела культурную деятельность за пределы крупных городских центров. Здоровый регионализм в духе времени противопоставлял местные таланты претенциозным любимцам столичной публики; национализм требовал гарантий против американского культурного вторжения, и власти вместе со своими субсидирующими организациями неохотно подчинялись. Политика в области культуры и науки иногда оказывалась таким же грязным и своекорыстным делом, как и в любой другой сфере.
В процветающем искусстве, музыке, литературе и иных формах культуры было немало посредственности, потворства своим желаниям и подражания, но чего еще можно ожидать от юной поросли? Старшее поколение писателей, художников и исполнителей наконец обрело канадскую аудиторию, которой они всегда заслуживали: Гленн Гульд, Оскар Питерсон, Морин Форрестер, Кристофер Пламмер, Мейвис Галлант и Антонин Майе [490] — вот лишь некоторые из них. Наиболее талантливые новички учились соответствовать наивысшим требованиям мастерства. Точный, исполненный человечности язык произведений Маргарет Этвуд сделал ее самым уважаемым молодым писателем этого поколения. Из сонма современных драматургов динамизмом своих пьес и блестящим использованием жуаля 0оиа1), диалекта простых квебекцев, выделяется Мишель Трамбле [491]. Примером того, насколько важным оказался регионализм в Приморских провинциях, может служить влияние Алекса Колвилла [492] с его «ассоциативным реализмом» на таких блестящих ньюфаундлендских последователей, как Мэри и Кристофер Пратт [493].
Несмотря на все гибельные предсказания, в горниле либерализации уцелели жизненно важные институты — пострадало лишь их самомнение. Не ослабели и различные конфессии: после того как примыкавшие к ним социальные конформисты откололись, в их лоне остались только истинно верующие. В руках образованных и склонных к компромиссу членов профсоюзы стали активнее и демократичнее. Даже большинство школ и университетов пережили безрассудство и нерешительность, хоть и с трудом, но избежали последствий опрометчивых кадровых решений и чрезмерного расширения. Новые учебные программы помогли изменить отношение к женщинам, коренным народам, меньшинствам и окружающей среде. Социология добавила бизнесменам и правительству точности в делах и склонности к электронной обработке баз данных, а также привнесла в язык свой жаргон; модернизация преподавания естественнонаучных дисциплин и математики компенсировала предполагаемое снижение уровня грамотности среди образованного населения.
Богатые часто с презрением относятся к происхождению собственного богатства. Поколение, боровшееся за свободу, не было исключением. Впервые с 1930-х гг., когда существовала совершенно другая ситуация, на корпоративный капитализм так беспощадно и непрерывно нападали. Незнание того, как именно наполнялся массовый потребительский рынок, создало основание для возникшего в 1970-х гг. движения в защиту окружающей среды. После того как некоторые из прекраснейших сельхозугодий Канады исчезли под упорным наступлением пригородов, молодые и старые, консерваторы и радикалы принялись осуждать то, что приветствовали предыдущие поколения: эксплуатацию невосполнимых ресурсов, включая нефть, почву и пресную воду. Частью концепции освобождения было романтическое движение «назад к земле», поддержанное эмоциональным осуждением применения химических удобрений и пестицидов и выступлением против таких традиционно канадских отраслей промышленности, как пушной и тюлений промыслы. Коренные народы, недавно поднявшие голос в защиту своих исконных прав, с одной стороны, обрели союзников, которые поддерживали их требования, а с другой — новых врагов, осуждавших их традиционные средства к существованию в качестве охотников и трапперов.
Освобождение становилось еще более наглядным, когда речь заходила о положении женщин. Феминизм предыдущего поколения ратовал за охрану и укрепление традиционной роли женщины, связанной с заботой о домашнем очаге. Освобождение означало отмену всех предустановленных ролей. Как начали утверждать социологи, если прежде доминирующие в обществе мужчины воспитывали женщин так, чтобы те занимали низшее положение в обществе, то теперь было очевидно, что именно женщинам предстоит без промедления занять немало руководящих позиций в бизнесе, правительстве, образовании или других сферах профессиональной деятельности с целью слома старых стереотипов. Теперь для женщин важными стали стереотипы другого рода, а именно расовая принадлежность. Нация, начавшая десятилетие с самодовольного осуждения расовой политики Южной Африки и Соединенных Штатов, к концу 1960-х гг. подошла со смущенным пониманием того, что во многих частях ее собственной страны в бедственном положении находятся чернокожие и индейцы.
Движение в защиту окружающей среды, феминизм и обеспокоенность расовой дискриминацией были привнесены, как и большинство других тенденций эпохи освобождения,
