Вывинтив пробку до конца, он прижал ее сначала к днищу, а потом резко отвел руку, отодвигаясь еще дальше от показавшейся тягучей масляной струи, которая стала стекать в снег. Пробку Иван положил в небольшую матерчатую сумочку, которую специально прихватил.
У второго грузовика пробка подалась сразу. Ванюшка быстро отвинтил ее, и снова черная жидкость потекла в снег. Сняв пробку у третьего грузовика, он почувствовал, что больше не может. Наступила реакция на нервное перенапряжение, и им овладело безразличие. Но тут он вспомнил капитана и дедушку Илью, подумал, что уже никогда в жизни нельзя будет встретиться с ними, услышать их добрые и мудрые речи. Оцепенение сразу исчезло. Ванюшка сжал зубы и полез под четвертый грузовик. Он вдруг сообразил, что совсем не боится. Правда, он очень устал, но страха не было. Он не сознавал, что его страх высушен ненавистью, потому что он всей душой ненавидел и презирал всех этих дрожавших от холода людей в длинных противных шинелях, которые силой захватили его землю и пытались растоптать все, что было на ней хорошего и светлого. Иван насмотрелся в последние дни на солдат врага. Кроме ненависти, смешанной с отвращением, других чувств они в нем не вызывали. Он был слишком мал, чтобы стрелять в них во время боя из винтовки. Но если бы ему удалось задержать до подхода наших частей несколько тяжелых вражеских автомашин с грузами, то он хоть как-то помог бы общей борьбе с ненавистным врагом. Ванюшка совсем не боялся смерти, но умирать не собирался. Он страстно хотел дожить до того дня, когда враг будет вышвырнут с его земли и полностью уничтожен.
Лешка до боли в глазах всматривался в белесую мглу за окном. Снег не то чтобы густо валил, но все же падал довольно споро, и уже в нескольких метрах от церкви разглядеть что-либо было трудно. Когда Ванюшка полез под второй грузовик, Лешка потерял приятеля из виду. Грузовиков было двенадцать. Они стояли по две машины в узком тупиковом прогоне, упиравшемся в большую пятистенную избу, в которой до прихода немцев размещалось правление колхоза. В распутицу и зимой колхозные шоферы старались не подъезжать к самому правлению, потому что прогон шел под уклон и выбираться обратно на площадь было трудно - машины буксовали. На этом и строился расчет Ванюшки: вывести из строя передние грузовики, тогда задним тоже не выбраться. Ванюшка взял ключ в грузовике, стоявшем в четвертой паре, потом полез под днище соседней машины.
Лешка понимал, что после четвертой пары Иван перейдет к третьей, потом ко второй и, наконец, к первой. Но где точно находился в данный момент Ванюшка, Лешка разглядеть не мог.
Неожиданно распахнулась дверь избы, расположенной посредине прогона, и кто-то с электрическим фонариком пошел к грузовикам. У Лешки неприятно похолодело в груди. В тот же миг он с некоторым удивлением отметил, что его руки осторожно поставили на край окна винтовку, а правый глаз прильнул к прицелу. Ствол винтовки начал плавно следовать за перемещавшимся светом фонарика. Свет сдвинулся к самому заднему грузовику, потом немец, наверное водитель, открыл кабину и на минуту забрался в нее. Минута эта показалась Лешке удивительно длинной. Наконец водитель покинул кабину, фонарик осветил в его левой руке что-то похожее на бутылку. Свет двинулся обратно к избе. Ствол винтовки в Лешкиных руках проводил прыгавший по снегу луч фонарика до самых дверей.
Когда открылась дверь избы, Ванюшка крутил пятую пробку. Услышав звук открываемой двери, он замер. Потом опустил ключ и распластался на снегу. Только теперь он почувствовал, что здорово промерз. Сначала Ванюшке показалось, что немец направляется прямо к нему, но шаги стали удаляться. Хлопнула дверца грузовика из задних рядов. Мысль отползти в сторону Ванюшка отбросил: его могли сразу же заметить и тогда тут же начали бы стрелять. Он бы не успел добежать даже до церкви и поэтому предпочел лежать неподвижно, почти не дыша. Немец немного повозился в кабине, потом снова хлопнул дверцей и, что-то напевая, пошел обратно в избу.
Ванюшка полежал еще две-три минуты, вслушиваясь в звуки ночи. В избе раздавались громкие голоса. Вдали в южной стороне глухо ухало, наверное, стреляли орудия. Ванюшка вздохнул и стал продолжать отвинчивать пятую пробку.
Генька высунул нос из наружной двери церкви и пытался разглядеть, где Иван и что он делает. Но видно было плохо, и Генька мог только угадывать, под каким грузовиком находится его товарищ. Когда открылась дверь и из избы вышел немец, Генька сильно перепугался. Он сжимал в правой руке гранату, выпрошенную им у Леши, и рука его заметно дрожала. Да и всего Геньку била дрожь. Но он твердо знал, что кинет в немцев гранату, как только понадобится его вмешательство. От рождения Генька был трусом. Он боялся темноты, боялся зубных врачей, боялся уколов. Но будучи трусом по натуре, Генька был в то же время человеком мужественным. Он постоянно заставлял себя преодолевать собственный страх. Нарочно, когда темнело, ходил один по мрачной лесной дороге, сразу же отправлялся к зубному врачу, если заболевал зуб и, сдерживая внутреннюю дрожь, беспрекословно подставлял под иглу шприца необходимые медикам части своего тела. В душе он всегда завидовал Ванюшке, который был человеком хладнокровным и совсем не боялся ни темноты, ни уколов, ни зубной боли.
Пока немец возился в кабине, Генька малость успокоился и начал даже мысленно прикидывать различные возможности своего вступления в бой. Таких возможностей, по его разумению, могло быть две. Первая - если Ивана заметят, но он успеет добежать до дверей церкви. Тогда он, Генька, швырнет гранату в преследующих Ванюшку немцев, быстро захлопнет дверь, сразу же закроет на засов вторую дверь, и можно будет спокойно всем троим спрятаться в подземелье. Пусть немцы ищут в темноте, кто куда делся. Вторая возможность казалась ему гораздо опаснее. Немец мог заметить под грузовиком человека и сразу начать стрелять. В этом случае из избы немедленно выбежали бы другие солдаты с оружием, и Ванюшке не удалось бы вырваться из-под грузовиков без риска быть застреленным.
"Если это произойдет, - соображал Генька, - мне нужно будет выскочить из дверей, пробежать несколько шагов, кинуть гранату в солдат на крыльце, упасть, пережидая взрыв, и помочь Ванюшке добраться до церкви".
Все эти мысли промелькнули в Генькиной голове за ту минуту, пока шофер искал в кабине своего грузовика бутылку водки.
Но Генька не знал, что немец делает в грузовике, и приготовился вступить в бой. О том, что в этом бою он может погибнуть, Генька не подумал.
К счастью для всех, немец спокойно вернулся в избу.
Отвинтив восьмую пробку и положив ее в сумочку, Ванюшка позволил себе минуту отдохнуть. Снег шел по-прежнему споро. Стараясь меньше наследить, Ванюшка перекатился боком в сторону от грузовика. На снегу получился странный широкий отпечаток, который быстро покрывали падающие с неба снежинки. Иван стал катиться дальше в сторону церкви. У наружных дверей он остановился.
- Иди внутрь, - сказал из темноты Генька, - а я запру замок и заберусь по веревке.
Это было кстати. Ванюшка настолько промерз и руки его так плохо слушались, что залезть по веревке в окно, наверное, не смог бы. Он вошел в церковь.
Генька навесил снаружи ржавый замок, запер его и, стараясь делать валенками не очень глубокие следы на снегу, стал продвигаться к веревке, спущенной из окна. Как только он влез, Лешка втянул веревку наверх.
- А ведь взрослый в это окошко не протиснется, - вдруг заметил он. И без всякой логики добавил: - А я думал, стрелять придется.
- Ладно, - сказал Ванюшка, - пронесло. Я все-таки здорово разволновался, когда вышел этот, с фонариком. Думаю, хоть бы пистолет был, тогда не страшно. А то подойдет к грузовику, где я пробку отвинтил, заметит масляное пятно на снегу и стрелять в меня начнет. Потом я сообразил, что шофер вышел без винтовки. Хотя, может, у него в кармане револьвер был.
Генька промолчал. О своих мыслях и переживаниях он не счел нужным распространяться.
Ребята спустились в подземелье, тщательно закрыв за собой плиту. Николай и Григорий спали. Не спала только мама Люся: она волновалась за ребят. Ей сказали, что наверху "все нормально".
Утром ребята, утомленные ночными событиями, немного проспали. А когда осторожно вылезли во внутреннее помещение церкви, услышали близкую артиллерийскую стрельбу, шум моторов и яростные крики на немецком языке. Поднявшись к окну, мальчики увидели, как водители бегали вокруг машин и что-то орали друг другу. Офицеры кричали на солдат и отдавали какие-то распоряжения. Четыре последних в колонне грузовика, у которых Ванюшка не вывернул пробок, натужно ревели, пытаясь спихнуть мешавшие им выехать передние машины, но это им не удавалось. Снег уже не шел, ударил морозец, и грузовики скользили на заледеневшем подъеме.
Неожиданно на площади разорвался снаряд, за ним сразу еще один. Немцы бросились от машин врассыпную.
