А тем временем Штауффенберг целеустремленно готовился к покушению. Он умел писать оставшимися тремя пальцами левой руки и теперь учился разбивать ими капсюль взрывателя бомбы замедленного действия с использованием маленьких щипцов. Было решено, что он будет представлять Ольбрихта на совещании в Растенбурге, назначенном на 26 декабря. Предполагалось, что израненного офицера, явного калеку, никто не заподозрит в возможности пронести к Гитлеру оружие. Штауффенберг сумел прилететь в Растенбург и добраться до вестибюля, расположенного перед входом в комнату для совещаний, с бомбой. Но в самый последний момент фюрер отменил встречу. Однако эта попытка стала, так сказать, генеральной репетицией действительного покушения 20 июля 1944 года.
К 1943 году Гитлер стал тщательно охраняемым отшельником, вращающимся только в узком кругу офицеров ставки и личных помощников. Найти среди них добровольца, который пожелал бы пойти на верную смерть, решившись на покушение, было практически невозможно. Но если бы таковой нашелся, он бы должен был иметь достаточно высокий ранг, чтобы суметь обойти многочисленных охранников и вплотную приблизиться к фюреру, жившему почти безвылазно либо в ставке в Восточной Пруссии, либо в Берхтесгадене. Где бы он ни был, он виделся только с теми, кого хотел видеть, и заговорщикам приходилось тщательно следить за всеми его непредсказуемыми перемещениями. Как утверждал сам Гитлер, единственная превентивная мера против покушения, которую можно предпринять, это вести нерегулярный образ жизни — идти, ехать, лететь в незапланированное заранее время и совершенно неожиданно, не предупреждая полицию.
Шлабрендорф, часто посещавший Растенбург, хотя и не имел прямого доступа к фюреру, сумел весьма подробно описать его распорядок дня. Гитлер вставал в десять часов, затем лифт доставлял ему завтрак, который он съедал, прочитывая составленную Риббентропом подборку переводов статей из иностранной прессы. В одиннадцать часов он принимал своих военных адъютантов, в двенадцать — проводил совещания с руководителями вооруженных сил. В два пополудни он обедал, часто задерживая своих гостей до четырех, после чего до шести или семи часов спал, а потом встречался, с кем хотел, и вел различные переговоры до ужина, то есть до восьми. На ужин он тоже отводил два часа, затем следовали новые встречи и заседания, часто затягивавшиеся до четырех часов утра, по окончании которых он ложился спать.
Единственный реальный способ убить Гитлера — это приблизиться к нему на полуденной конференции или на каком-нибудь общем мероприятии, где круг допущенных лиц не ограничивался приближенными. Последние предусмотреть заранее было невозможно, и к началу 1944 года военные совещания стали рассматриваться как единственная возможность для заговорщиков подойти вплотную к жертве. Нельзя было сбрасывать со счетов эсэсовских охранников. К Гитлеру никто не допускался с оружием, поэтому самым надежным способом убийства показалась бомба, спрятанная в портфеле. Если же при взрыве пострадают и другие присутствующие, жертвы были сочтены оправданными. В конце концов, всегда существовала возможность, что на совещание прибудет еще какой-нибудь видный нацист, к примеру Гиммлер или Геринг, избавиться от которого тоже было бы весьма кстати.
К этому времени все видные нацистские лидеры уже знали о существовании некоего заговора. «Я не могу сказать, имеет ли этот заговор четкую цель и стройную организацию», — сказал Геббельс одному из генералов во время ужина еще в ноябре 1943 года. А 15 ноября он записал в своем дневнике: «Вражеская пресса снова заявляет, что немецкие генералы собираются заключить мир». Трудно сказать, много или мало было известно гестапо в это время, но в первые месяцы 1944 года вокруг заговорщиков определенно начала затягиваться петля.
Аресты Мюллера, Бонхёффера и Донаньи в апреле стали первой фазой этого сложного процесса, хотя Донаньи, которому были предъявлены общие обвинения, от которых в конце концов пришлось отказаться, в декабре временно вышел на свободу. Лангбен был арестован в сентябре, а Попиц, по словам самого Гитлера, находился под плотным наблюдением, установленным для сбора компрометирующих мак-риалов.
10 сентября состоялось знаменитое чаепитие у фрау Зольф, которая была вдовой посла и, так же как и Элизабет фон Тадден, директриса известной школы для девочек, центром небольшого кружка интеллектуалов-англофилов. Шпион гестапо, представившийся шведским гражданином по имени Рексе, посетил чаепитие и согласился переправить в Швейцарию письмо. Он и в самом деле отправился в Швейцарию, встретился с доктором Виртом и вернулся с посланиями для генерала Гальдера. В результате 8 ноября Гиммлер поведал Геббельсу о «существовании группы врагов государства, среди которых Гальдер и, вероятно, Попиц». Гиммлер предположил, что эти враги желают «обойти» фюрера и заключить независимый мир. Тем не менее Попиц остался на свободе до 20 июля и даже немного позже.
Через абвер до Мольтке дошла информация, что чаепитие было ловушкой, и он сумел предупредить всех, кто там присутствовал. Гиммлер и его агенты все еще не спешили предпринимать активные действия. Фрау Зольф и ее дочь были арестованы только 12 января 1944 года, остальные тогда же или даже позднее. Среди арестованных был и Мольтке. Гальдер был определен под домашний арест.
Посте ареста Мольтке 12 января «группа Крейсау» распалась. Чаепитие у фрау Зольф тоже внесло свой вклад в последующую ликвидацию абвера, который в феврале формально вошел во внешнюю разведку Гиммлера. Остер жил под постоянным надзором у себя дома в Лейпциге и ничем не мог помочь Сопротивлению. Однако свои основные функции абвер выполнил. И теперь будущее немецкого движения Сопротивления было связано только с армией.
Попавшие в тюрьму подвергались непрерывным допросам гестапо. Информация об этих допросах постоянно просачивалась в ряды Сопротивления: в дневнике Хасселя на нее много ссылок. Заключенным удавалось передавать из тюрьмы письма женам, родственникам и друзьям, а в некоторых случаях, таких, как, например, с Бонхёффером, к ним допускались посетители. Младшей сестре Бонхёффера Сюзанне разрешили носить ему в военную тюрьму Тегель книги и бумагу, правда, говорить с ним она не могла. Каждую пятницу она приносила в тюрьму еду и чистую одежду. Вместе с братом она разработала специальный шифр, заключавшийся в пометке отдельных слов на разных страницах книг, и таким образом они обменивались сообщениями.
В Берлине все было готово: разработаны нужные планы, сформировано гражданское правительство, которое с нетерпением ожидало смерти Гитлера и возможности приступить к работе. Но в рядах членов Сопротивления на Восточном и Западном фронтах определенности все еще не было. Самое сильное влияние на генералов оказывала самоубийственная политика Гитлера на Востоке, а также напряжение, сопутствующее ожиданию начала наступления союзников на западе.
Положение Трескова на Восточном фронте было непрочным. После автомобильной аварии, в которую Клюге попал во время поездки в Минск, генерал-фельдмаршал был заменен на посту командующего группой армий фельдмаршалом Бушем, который не шел на контакт с заговорщиками. Поэтому Тресков обратился к другому командующему группой армий — фон Манштейну, который во время боев под Сталинградом рассматривал возможность предъявления Гитлеру ультиматума, требуя полномочий для себя на командование войсками, но в конце, как и Клюге, не решился ни на какие действия. Фон Манштейн отказался назначить его начальником штаба, сославшись на то, что его отношение к национал-социализму весьма сомнительно, и тем самым уничтожил шансы Трескова активно работать на Сопротивление, оставаясь на востоке. Если бы Манштейн его принял, Тресков получил бы прямой доступ в ставку Гитлера и не прекратил бы попыток в конце концов убить фюрера. Попытка устроить себе перевод в Растенбург тоже не удалась. Тресков оказался привязанным к востоку и не мог ничего предпринять. Ему оставалось только ждать, надеясь, что его друзья — Штауффенберг или Штифф, уже запасшиеся британскими бомбами замедленного действия, — будут удачливее.
В это время на западе оставил действительную службу начальник штаба Роммеля. В апреле его сменил на этом посту Ганс Шпейдель с Восточного фронта. Как мы видели, Шпейдель был не только другом и Роммеля, и Штрёлина, но также хорошим знакомым Штюльпнагеля. Вместе они принялись убеждать Роммеля употребить свое влияние на то, чтобы покончить с войной на западе до начала вторжения. Роммель — национальный герой Германии, любимый народный генерал, и к нему обращались многие с просьбой спасти Германию. Правда, речь шла по большей части о том, чтобы остановить ужасающее разрушение страны, а не о государственном перевороте, направленном против Гитлера. Спасти свой народ от смерти, а страну от уничтожения — такая перспектива значительно больше импонировала простому чувству патриотизма немецкого генерала, чем какие бы то ни было прямые действия против Гитлера. Им снова овладела уверенность, что можно заключить сепаратный мир с союзниками на западе, после чего, объединившись с ними, отбросить русских. На устроенной Герделером встрече 27 мая, то есть всего за десять дней до начала вторжения союзников в Нормандию, Шпейдель сказал Штрёлину, что Роммель категорически против физического устранения фюрера, на котором настаивают Штауффенберг и Бек.
