Мужу Маргарита написала следующее: "Государь! Ваше поведение причинило мне серьезное горе, которое только обострилось бы от пребывания в Лувре. Примиритесь с моим отсутствием в течение нескольких дней и считайте меня Вашим искренним другом. Советую Вам более, чем когда-либо, опасаться королевы Екатерины, Рене и нашего превосходного кузена герцога Гиза".
Затем королева написала еще письмо брату, королю Карлу IX. "Государь! Вы знаете, какую ненависть питаю я к политике, а потому, наверное, усмотрите в моем отъезде лишь женский каприз, но не более. Я отправилась с согласия мужа в небольшое путешествие для развлечения. Вы всегда выказывали мне, государь, большую дружбу, и я надеюсь, что Вы не откажетесь перенести часть ее на наваррского короля, у которого так много врагов при дворе, хотя он и является самым верным подданным Вашего Величества".
Запечатав все эти три письма, Маргарита положила их на самое видное место в своей комнате.
Между тем, пока она занималась корреспонденцией, Рауль с помощью преданного королеве швейцарца перетаскал ее багаж в гостиницу "Белая лошадь". К десяти часам все было готово, и королева, закутавшись в широкий испанский плащ, сошла в сопровождении Нанси по маленькой лестнице и через потерну вышла на набережную Сены. У церкви ее уже ожидал экипаж, запряженный парой бодрых мулов, и два мула с нагруженным на их спины ее багажом.
— Куда мы едем? — спросил Рауль, когда Маргарита и Нанси уселись в экипаж.
— По Анжерской дороге, — ответила королева. Рауль передал приказание погонщику мулов, а Нанси с хитрой усмешкой спросила:
— Скажите, государыня, в Анжере, наверное, жарко?
— К чему этот вопрос, милочка?
— Господи! — ответила Нанси. — Если там жарко, то, быть может, на ваше счастье, там еще удастся сорвать несколько клубничек!
Маргарита улыбнулась. Но вот погонщик взмахнул бичом, мулы дернули, и экипаж тронулся в путь, экскортируемый Раулем, который ехал у. правой дверцы.
Стояла очень темная ночь, и никто в Лувре не подозревал, что королева Маргарита расстается в этот час с дворцом, словно беглянка.
Итак, герцогу Гизу все же удалось поймать своего соперника в западню: Маргарита сама видела своего мужа у ног Сарры Лорьо и решительно отшатнулась он неверного. Но была ли права наваррская королева, полагаясь только на свои глаза?
И да, и нет! Конечно, самая снисходительная женщина не помирится с тем, чтобы ее муж дарил интимной дружбой другую женщину, но зато до сих пор между Генрихом и Саррой не было ничего нечистого, ничего запрещенного, и только разрыв с Маргаритой, вызванный гневным капризом последней, бросил Сарру вполне в объятья Генриха. Кроме того, в тот самый миг, когда Маргарита думала иметь воочию доказательства измены своего мужа, между королем и красоткой-еврейкой разговор шел не о любви, а действительно о политике, и, целуя руки Сарры, Генрих лишь благодарил ее за ее милое участие, которое, между прочим, выразилось также и в том, что вдова богача Лорьо предложила наваррскому королю пользоваться всем ее состоянием для своих политических целей.
Кроме того, Маргарита была неправа, говоря, что, любя другую, ее муж, следовательно, разлюбил ее. Она убедилась бы в ошибочности такого утверждения, если бы слышала, как он говорил, уезжая от Сарры:
— Как это странно!.. Трудно поверить, что можно было хотя и по-разному, но одинаково искренне любить двух различных женщин!
Вообще в этом свидании было мало радости для Генриха и Сарры. У нее просто сердце разрывалось при мысли, что в самом непродолжительном времени ей придется начать придуманную Ноэ комедию бегства, которой предполагалось заманить Генриха обратно в Наварру, а наваррский король был озабочен тем важным шагом, перед которым он стоял.
В чем заключался этот шаг, что он задумал — этого не знал даже его неизменный поверенный и друг Ноэ. Амори видел лишь, что его царственный друг серьезно озабочен; но, обиженный тем, что в последнее время Генрих не считал нужным держать его в курсе своих замыслов, он упрямо ни о чем не спрашивал. Поэтому случилось так, что, уезжая от Сарры после подсмотренного Маргаритой свидания, Генрих и Амори не обменялись ни словом.
Наконец наваррский король прервал молчание, спросив:
— Скажи, Ноэ, в Париже ли твой приятель Гектор?
— Нет, в данный момент его нет здесь.
— Ах, черт возьми!.. А я-то собирался послать его с важным поручением!.. Это крайне неприятно! Молодой человек показался мне умным и храбрым, что делало его особенно пригодным для этого поручения.
— У меня под рукой имеется человек, который окажется не менее пригодным, чем Гектор. Зовут его Ожье де Левис. Он тоже молод, храбр и умен.
— А где он сейчас?
— В нашей "главной квартире", то есть в гостинице "Руанская лошадь".
— Ну, так подъедем сейчас туда! Значит, ты думаешь, твой Ожье справится с серьезным поручением?
— Вы изволите забывать, ваше величество, что я не посвящен в тайну этого поручения; как же я могу судить достаточно безошибочно о пригодности человека к делу, сути которого я не знаю? — обиженно возразил Ноэ. — Вообще я должен почтительнейше заметить вашему величеству, что в последнее время я не могу похвастаться вашим прежним доверием.
— А знаешь почему? Да потому, что с тех пор как ты женился, ты перестал быть прежним Ноэ. Ты вечно всего боишься и постоянно придумываешь всякие глупости, желая заставить меня уехать из Парижа.
— Разве я делаю это для себя, государь!
— Хорошо, хорошо, можешь успокоиться! Мы уезжаем послезавтра и увезем с собой недурной залог! — с этими словами король нагнулся к уху Ноэ и шепнул ему что-то, заставившее вздрогнуть его спутника. — Можешь поверить мне, — продолжал он затем, — мы не будем медлить в пути! Да, Ноэ, время колебаний и сомнений прошло!
— Жребий брошен! — пробормотал Ноэ, вздыхая, но сейчас же прибавил: — Теперь все хорошо. Быть может, я был не прав, уговаривая ваше величество уехать из Парижа. Но раз час решительного боя пробил, то вы найдете меня в первом ряду!
В то время как они разговаривали таким образом, перед ними показалось здание гостиницы "Руанская лошадь". Ноэ соскочил на землю и постучался в ворота эфесом шпаги. Вскоре дверь открылась, и к ним вышел хозяин в одной рубашке. Узнав Генриха, он поклонился ему чуть не до земли.
— Ожье лег? — спросил Ноэ.
— Спит! — ответил хозяин.
— Ну, так дай мне свою свечу и подержи лошадей! Ноэ провел Генриха в первый этаж, где помещалась комната Ожье де Левиса. Молодой человек спал при незапертой двери с беззаботностью человека, которому нечего бояться, что его обокрадут. Однако при входе неожиданных посетителей в его комнату он сразу проснулся и вскочил, хватаясь за шпагу.
— Ну, ну — улыбаясь сказал Генрих Наваррский, — в данный момент шпага вам вовсе не нужна.
— Ах, ваше величество! — пробормотал юноша, узнав наваррского короля.
— Вы знаете меня?
— Я имел счастье видеть ваше величество еще в Нераке.
— Ноэ говорил, что вы преданы мне.
— Прикажите только, ваше величество, и я дам убить себя за вас!
— В настоящую минуту это не нужно. Достаточно будет, если вы потрудитесь сейчас же одеться. Ожье поспешно принялся одеваться. Генрих запер дверь и, достав из кармана набитый золотом кошелек, положил его на стол, после чего сказал де Левису:
— Вам придется сейчас же отправиться в путь!
— Слушаюсь, ваше величество!
Генрих порылся в кармане и достал оттуда кусок пергамента, сложенный вчетверо. Вручая эту записку молодому человеку, он сказал:
— Здесь записано шесть имен. Вы должны выучить наизусть, а потом сжечь список. У каждого из помеченных здесь дворян имеется замок при дороге из Парижа в Гасконь. Bы поочередно побываете у всех их и покажете вот это кольцо; увидев его, они будут повиноваться вам, как мне самому.
С этими словами Генрих Наваррский передал Ожье то самое кольцо, которое он унаследовал от отца и которое выдало его действительное звание Маликану в первый день его прибытия в Париж.
— А что я должен приказать им?
— Чтобы с завтрашнего вечера у них была наготове подстава в десять лошадей.
— Где должна быть эта подстава?
— У нас мало времени, и мне некогда давать вам лично все инструкции. Но вот вам записка, написанная побеарнски; в ней найдете все распоряжения. Возьмите также с собой вот этот кошелек и не жалейте денег в дороге.
Ожье был уже совершенно одет, когда Генрих говорил последние слова. Взяв обе записки и кошелек, он выразил готовность сейчас же отправиться в путь. Все трое спустились во двор, и Генрих подождал, пока Ожье на его глазах не помчался полным карьером. Затем он вернулся в Лувр, и читатели уже знают, какой неприятный сюрприз ожидал его там.
