Изучение материалов Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ) показывает, что Сталин лично инициировал репрессивные политико-идеологические кампании первых послевоенных лет, направленные на подавление любых ростков свободомыслия{144}. Продолжилась начатая в годы войны депортация малых народов Крыма и Кавказа, представителей других народностей, пострадали многие творчески мыслящие интеллигенты, на государственный уровень был поднят антисемитизм, усиленно культивировался «образ врага» на Западе в развернувшейся Холодной войне. Исследователь этого исторического периода Е.Ю. Зубкова подчеркивает основополагающее значение первых послевоенных лет в развитии советской системы и советского общества{145}. Сложившая еще до этого сталинская модель тоталитарного социализма приняла в этот период стабильные очертания.
Обоснованием политико-идеологических кампаний послевоенного времени, в ряду которых была кратковременная, но шумная кампания против «безродных космополитов», стала давняя марксистско-ленинская концепция борьбы «двух систем», трансформировавшаяся в годы Холодной войны в концепцию борьбы «двух лагерей», возглавляемых, соответственно, Советским Союзом и Соединенными Штатами. В развернутом виде она была представлена в докладе, с которым выступил А.А. Жданов на совещании при создании преемника Коминтерна — Коминформа (1947 г.). Обвинив США в проведении курса на установление мирового господства, Жданов сделал упор на обострение идеологической борьбы, в то же время стараясь опровергнуть утверждения, что линия идейного противостояния пролегла между западной демократией и советским тоталитаризмом{146}.
Участие СССР в коалиции со странами Запада, с одной стороны, явилось одним из решающих условий победы над объединенными силами нацизма, фашизма и милитаризма, с другой — способствовало выживанию и укреплению тоталитарного советского режима. Отсюда продолжение глобального конфликта по линии «демократия против тоталитаризма» в наступившей Холодной войне. В противостоянии с продвинутыми, демократическими странами силы тоталитаризма были обречены на конечное поражение. Раньше Германия — во Второй мировой войне, позже СССР — в итоге Холодной войны, которая завершилась крушением коммунистической идеи и распадом Советской империи.
Глава 2.
«Подлинное толкование Мюнхена».
Документ Национального архива США о факторе СССР в предвоенных международных отношениях
Своеобразной и, добавлю, — довольно-таки правдоподобной — трактовкой роли Советского Союза в развитии международных отношений с финалом в Мюнхене отличается документ, обнаруженный мною в Национальном архиве Соединенных Штатов Америки. Некогда секретный, под амбициозным заголовком — «Подлинное толкование Мюнхена»{147}.
Направленный в Госдепартамент США в начале 1939 года, документ был составлен для ориентации в коммерческих делах одной из американских фирм. Фирмой, связанной с текстильным бизнесом в Китае, включая его оккупированную японцами часть, а также в Англии, Швейцарии и Персии. Документ основывался на конфиденциальных данных, полученных от партнеров фирмы, главным образом из китайских источников{148}.
Документ гласит:
Где-то в 1934 или в начале 1935 года советское правительство осознало, что оно охвачено плотным кольцом союзнического договора между Германией и Польшей с запада и Японией с востока. Ставшая русским известной информация убедила их, что представители японской, немецкой и польской армий проводят консультации с намерением осуществить совместное нападение на Россию и что дипломаты указанных трех стран договорились о частичном или полном разделе России в случае успеха нападения. Обладание такой информацией привело к коренному пересмотру свой политики русским правительством, результатом чего стал, прежде всего, союз с Францией и договоренность с ней о совместной поддержке Чехословакии. За этим последовал пересмотр Советами в 1935–1936 годах всей их мировой политики, сказавшийся на их пропагандистской поддержке некоторых западных демократий.
Тем временем эволюция Народного фронта во Франции и его полный провал в сочетании с пониманием Сталиным и новыми правителями России (как и частью германского министерства иностранных дел и многими лидерами нацистской партии), что и немецкий, и русский эксперименты с тоталитаризмом сходны почти во всех отношениях, заставили русских переоценить ситуацию, имея в виду возможность отказа от союза с Францией и поисков соглашения с Германией. Величайшим препятствием этому является сам Гитлер, который все еще считает, что немецкое национал-социалистическое движение является основным противником коммунизма, а в России главная помеха союзу с Германией коренится в умах старых большевиков, в свою очередь рассматривающих фашистское движение в качестве главного врага коммунизма. Чтобы добиться союза [с Россией] потребовалось убедить Гитлера в том, что это было бы в лучших интересах Германии, а затем убедить в необходимости союза [с Германией] старых большевиков или избавиться от них. В России этого удалось достичь в основном процессом ликвидации, в частности командного состава Красной Армии, все планы которой строились на том, что Германия и есть враг номер один.
В начале лета 1938 года этот процесс ликвидации был почти завершен, когда известие о грядущем германо-японо-русском союзе просочилось из высших кругов и достигло маршала Блюхера, главнокомандующего русской армией в Сибири. Будучи решительным противником подобного союза (как и все высшее армейское командование России), Блюхер взял на себя ответственность за то, чтобы сорвать его заключение, инициировав атаку против Японии в конце июня — начале июля в районе сопки Чангкуфенг [Заозерная] на стыке границ Кореи, Манчжурии и Сибири. За несколько дней это нападение вылилось в самую настоящую малую войну и завершилось захватом русскими сопки после почти полного уничтожения целой японской дивизии. [Но] вместо того, чтобы сорвать переговоры между Германией и Японией, оно привело к скорому достижению соглашения между ними и смещению Блюхера со своего поста. Такое развитие событий в июле и августе побудило Гитлера немедленно ударить по Чехословакии.
Слухи об упомянутом выше германо-японо-русском союзе достигли правительств Франции и Англии и французский министр иностранных дел Бонне в начале сентября был послан в Женеву для встречи с русским министром иностранных дел Литвиновым. В ходе беседы Литвинов отрицал существование союза с Германией и Японией, но был столь уклончив в ответ на требование Бонне принять на себя твердое обязательство на случай нападения Германии на Чехословакию, что французской министр иностранных дел пришел к убеждению, что слухи о германо-русском союзе верны. Когда эти новости дошли до британского правительства, англичане и французы были настолько расстроены потерей своего русского союзника, что решили, что Чемберлен должен немедленно навестить Гитлера с тем, чтобы добиться максимально приемлемых условий, пока Франция и Англия либо смогут подготовиться к тому, чтобы самим, без русской помощи, встретить германский удар, либо выиграть время, чтобы вновь привлечь Россию к союзу с Францией.
В своей политике Франция всегда полагалась на то, что в случае войны русская армия отвлечет на Восточный фронт большую часть германской армии, а британский флот перережет пути снабжения Германии с Запада. Потеря России означала, что Франции придется столкнуться со всей мощью германской армии и что блокада британским флотом Германии окажется частично неэффективной, если она сможет черпать из России нефть и зерно.
На востоке Россия пошла на то, чтобы прекратить оказание помощи Китаю, и с лета 1938 года действительно прекратила поставки туда продовольствия, самолетов, летчиков, танков, орудий и военного снаряжения. Япония со своей стороны согласилась прекратить продвижение вглубь Монголии и попытки зайти во фланг русской армии в Сибири захватами во Внутренней и Внешней Монголии.
Поэтому во время противостояния Чемберлена с Гитлером в Берхтесгадене [Бавария] все козыри оказались в руках Гитлера. Чемберлен не мог в то время пойти ни на риск войны из-за Чехословакии, которая без поддержки России была бы быстро смята, ни на риск войны на Западе, оттянув же войну на год или два, Англия и Франция смогли бы повысить свою боеготовность и, возможно, снова вовлечь в союз Россию. Гитлер знал, что Чемберлен не мог и не хотел воевать; и когда Гитлер говорил, что был удивлен собственной умеренностью, он говорил правду.
