Ему предложили любую командную должность по его выбору, но он предпочел не связывать себя определенными обязательствами. Переодевшись в гражданское, Наполеон, как и в 1797 году, вел пока тихий и скромный образ жизни, посещал лекции ученых. Было замечено, что особенно радушно относился он к тем, кто служил в «итальянской армии». Желая стать директором, он осторожно прощупал настроения членов Директории, но ему отказали под предлогом возрастного ценза — Наполеону не исполнилось еще требуемых сорока лет.
Директор Сийес решил использовать маленького генерала в своих целях. Бывший священник и главный настоятель собора Шартре Сийес, которому было уже под пятьдесят, в свое время голосовал за казнь Людовика XVI, но по характеру относился скорее к приспособленцам, чем к революционерам. Небольшого роста, худой, даже высохший человек с серьезной улыбкой и очень вежливыми, учтивыми манерами, он считал себя ученым-политологом, творцом конституций. Один из самих умных и способных политиков Франции, страдавший, правда, излишней самоуверенностью, Сийес первоначально планировал отвести роль главного исполнителя генералу Бернадоту, бывшему военному министру, несмотря на его якобинские симпатии, но потом передумал. Бернадот явно проигрывал Наполеону и по авторитету в армии, и по способностям. «Хотя он и похож на орла, но в действительности он гусь». Вот и еще одно изречение Сийеса на ту же тему: «У меня должен быть меч, но кто владеет им лучше? Гош и Жубер убиты. Остается Бонапарт, который, наверное, не так честен, и ему не очень-то можно доверять, но он превосходит их всех.» Союзники Сийеса Талейран и Фуше согласились с тем, что Бонапарт подходит для их цели лучше других.
А Наполеон тем временем начал осуществлять свой собственные, далеко идущие планы. В результате хитрых интриг и умного расчета удалось добиться избрания Люсьена Бонапарта на пост председателя Совета пятисот, где он и брат Жозеф сразу же принялись подыскивать себе союзников. Точно такую же работу развернула и Жозефина в кругах высшего общества, в которые она была вхожа.
Люсьен устроил Встречу Сийеса с Наполеоном в своем доме на Рю-Верте. Аббат с первого взгляда невзлюбил «этого наглого коротышку». Но чувство неприязни было взаимным. И тем не менее им удалось достичь соглашения. Жозеф попытался вовлечь в заговор Бернадота — как-никак, они были шуринами. В армейской иерархии Бернадот стоял на втором месте после Наполеона, но здесь у Жозефа вышла осечка. Честолюбивый бывший военный министр сам не прочь был играть первую скрипку, он уже посоветовал членам Директории арестовать Наполеона за то, что тот бросил армию в Египте без разрешения. За такое нарушение устава полагалось очень суровое наказание, вплоть до смертной казни.
Сийес вовлек в заговор еще одного директора, бесцветного Роже Дюко, чтобы придать всему делу больший вес и законность. План был несложен — силой вынудить оставшихся трех директоров подать в отставку, а затем убедить оба Совета назначить комитет из трех человек с задачей подготовить новую конституцию. Три полка обратились к Бонапарту с просьбой устроить смотр — это было удобным предлогом собрать верные войска. Кроме того, к нему валом валили офицеры, желавшие засвидетельствовать свое почтение после его возвращения: вполне вероятно, почуяв неладное и решив помочь своему генералу.
Парад должен был состояться на Елисейских полях 18 брюмера (9 сентября).
Сначала все шло как предполагалось. Находившийся в доме Жозефины на улице Победы Наполеон тем утром встал очень рано, надел гражданский сюртук оливкового цвета и сунул в карманы пару заряженных пистолетов. Как и в предыдущие дни, потоком пошли офицеры. Наполеон отводил каждого в свой небольшой кабинет и спрашивал его, не согласится ли тот «присоединиться к нему в небольшой прогулке», чтобы спасти республику. Большинство офицеров охотно дали свое согласие. Среди них оказался и генерал Лёфевр (военный губернатор Парижа), который пообещал. Наполеону «бросить этих законодателей-крючкотворов в реку». Исключением явился Бернадот, отказавшийся участвовать в «этом мятеже», но Жозеф Бонапарт уговорил его съездить позавтракать в загородном ресторане, дав ему понять, что никаких радикальных событий не должно произойти.
Тем временем Сийес покинул верхом на лошади Люксембургский дворец (официальную резиденцию Директории), при этом своей неуклюжей посадкой он здорово насмешил другого директора, не посвященного в заговор. Сийес ранее убедил Совет старейшин собраться пораньше, объявив о раскрытии якобинского заговора. Члены Совета согласились перенести оба Совета и Сен-Клу, а генералу Бонапарту поручалось командование вооруженными силами. Наполеон переоделся теперь в генеральский мундир со всеми регалиями и в сопровождении двадцати офицеров в половине восьмого поскакал в Тюильри, чтобы принять присягу. За час до этого был вотирован декрет, по которому подавление «страшного заговора» поручалось генералу Бонапарту, назначавшемуся во главу всех вооруженных сил, расположенных в столице и ее окрестностях, включая национальную гвардию.
Прибыв в Тюильри, Наполеон сделал его дворец своим штабом. Баррас, беспокоившийся, что Наполеон до сих пор не позвал его, послал своего секретаря, некоего Ботто, выяснить, что происходит. Увидев Ботто, Наполеон громовым голосом начал вычитывать ему так, словно тот был сам Баррас. «Что вы сделали из Франции, которую я вам оставил в таком блестящем положении? Я вам оставил мир, а нахожу войну! Я вам оставил итальянские миллионы, а нахожу Грабительские законы и нищету! Я вам оставил победы, а нахожу поражения! Что вы сделали из ста тысяч французов, которых я знал, моих товарищей по славе? Они мертвы!». Три директора, против которых был составлен заговор — Баррас, Гойе и Мулен — были арестованы. Талейран вскоре принудил Барраса в обмен на обещание полумиллиона франков (которые, кажется, Талейран себе и присвоил) подписать заявление об отставке. Оставшиеся два директора, видя, что все пропало, не выразили никакого протеста.
Пока Сийес мог быть доволен тем, что случилось. С точки зрения закона все было сделано правильно, парламентскими методами. Но теперь на очереди был следующий этап заговора — необходимо было убедить оба Совета назначить трех консулов для выработки новой конституции. Сийес посоветовал Бонапарту арестовать депутатов-якобинцев, однако генерал отказался. Это был первый признак, что нити заговора, сосредоточенные, как казалось Сийесу, у него в руках, начинают выскальзывать.
На следующий день в Сен-Клу начали заседать Совет старейшин и Совет пятисот. Шли часы, а нужное решение так и не принималось. Тогда Бонапарт решился и, резко войдя в зал Совета старейшин, произнес довольно сбивчивую речь, суть которой была в том, что на него клевещут, «вспоминая Цезаря и Кромвеля». Он заверял депутатов: «Если бы я хотел власти, то мог бы уже давно воспользоваться многими возможностями, которые представлялись раньше, я клянусь, что у Франции нет более преданного ей патриота, чем я. Нас везде подстерегает опасность. Мы не должны рисковать потерять те блага, которые нам достались такой дорогой ценой — свободы и равенства». Далее он обрушился на якобинцев с обвинениями в том, что они хотят возродить террор. В ходе своей речи Наполеон дал понять, что его замыслы идут гораздо дальше простого пересмотра конституции. Однако когда он закончил, в зале не раздалось ни аплодисментов, ни враждебных выкриков. Секретарь поспешил увести его из палаты. Когда он зашел в помещение, в котором заседал Совет пятисот, там поднялся страшный шум. Отовсюду кричали: «Конституция или смерть!», «Долой диктатора!», «Долой тирана!», «Объявить его вне закона!». Кто-то ударил его в плечо, еще один депутат собирался наброситься на него с кинжалом. С Наполеоном вдруг случился один из первых припадков, которым он был часто подвержен, и его, теряющего сознание, вытащили из зала гренадеры, которые вошли туда вместе с ним. Совет пятисот тут же начал принимать декрет об объявлении Наполеона вне закона (подобная тактика привела к свержению Робеспьера). Положение, которое могло стать безнадежным, спас Люсьен. Он выскочил из зала, оставив Совет без председателя, и объявил войскам, стоявшим наготове снаружи, что какие-то убийцы внутри угрожают Совету кинжалами и что необходимо очистить помещение от этих людей. Под оглушительный грохот барабанов в зал ускоренным шагом ворвались триста гренадеров с ружьями наперевес под командованием генералов Леклерка и Марата, и депутаты начали выпрыгивать из окон. Вечером солдаты изловили на улицах, в кабачках и на постоялых дворах около трех десятков перепуганных насмерть депутатов и заставили их вотировать принятие отставки директоров, назначение трех временных консулов и составление новой конституции.
