«Фюрер, — писал далее в телеграмме Риббентроп, — считает, что, принимая во внимание настоящую ситуацию и каждодневную возможность возникновения серьезных инцидентов (в этом месте, пожалуйста, объясните господину Молотову, что Германия не намерена бесконечно терпеть провокации со стороны поляков), желательно принципиальное и быстрое выяснение германо–русских отношений и взаимное урегулирование актуальных вопросов.
По этим причинам имперский министр иностранных дел заявляет, что начиная с пятницы 18 августа он готов в любое время прибыть самолетом в Москву, имея от фюрера полномочия на рассмотрение всего комплекса германо–советских отношений, а если представится возможность, то и для подписания соответствующих договоров».
И опять Риббентроп заканчивал телеграмму приложением, состоящим из его собственных инструкций послу:
«Я прошу вас немедленно зачитать это послание слово в слово господину Молотову и выяснить точку зрения по этому вопросу Советского правительства и господина Сталина. Строго конфиденциально, только для вашего сведения добавляется, что мы особенно заинтересованы в том, чтобы мой визит в Москву мог состояться в конце этой недели или в начале следующей».
На следующий день Гитлер и Риббентроп с нетерпением ждали ответа из Москвы. Около полудня 17 августа Риббентроп направил «очень срочную» телеграмму Шуленбургу, требуя доложить телеграммой, когда посол попросил Молотова о встрече, и сообщить время, на которое эта встреча назначена. К обеду пришел ответ от посла, сообщившего, что телеграмму министра иностранных дел он получил только в 11 часов вечера накануне, когда было поздно предпринимать какие–либо дипломатические шаги, но сегодня утром он первым делом попросил о встрече и она была назначена на восемь часов вечера.
Сгоравших от нетерпения нацистских лидеров эта встреча разочаровала. Несомненно, полностью сознавая причины лихорадочной спешки Гитлера, русский комиссар иностранных дел вел игру с немцами, дразня и подначивая их. После того как Шуленбург вечером 17 августа зачитал ему телеграмму Риббентропа, Молотов, не обращая особого внимания на ее содержание, передал письменный ответ Советского правительства на первое послание имперского министра иностранных дел от 15 августа.
В ответе не без сарказма говорилось о многолетнем враждебном отношении нацистского правительства к России, о том, что «до недавнего времени Советское правительство исходило из предпосылки, что правительство Германии ищет повода для столкновения с Советским Союзом…», в частности, оно «пыталось создать с помощью так называемого Антикоминтерновского пакта объединенный фронт ряда государств против Советского Союза». Именно по этой причине, указывалось в ноте, Россия «участвует в организации оборонительного фронта против (немецкой) агрессии. Далее в ноте говорилось: «Тем не менее если правительство Германии готово отойти от прежней политики в сторону серьезного улучшения политических отношений с Советским Союзом, Советское правительство может только приветствовать подобную перемену и со своей стороны готово пересмотреть свою политику в отношении Германии в плане ее серьезного улучшения».
А затем в русской ноте подчеркивалось, что «это должны быть серьезные практические шаги», реализуемые поэтапно, а не за один раз, как предлагал Риббентроп.
Какие шаги? Первый — заключение торгового и кредитного соглашения, второй–заключение пакта о ненападении, он должен последовать вскоре после первого.
Одновременно со вторым шагом Советы предложили «заключить специальный протокол, уточняющий интересы договаривающихся сторон по тем или иным вопросам внешней политики», намекая на то, что в Москве отнеслись с пониманием к точке зрения Германии по вопросу раздела Восточной Европы, полагая, что сделка возможна.
Что касается визита Риббентропа, Молотов заявил, что Советское правительство с удовлетворением восприняло эту идею, поскольку «визит такого известного политического и государственного деятеля свидетельствует о серьезности намерений правительства Германии», и добавил, что это заметно отличается «от линии поведения» Англии, которая в лице Стрэнга прислала в Москву второстепенное официальное лицо. Тем не менее визит министра иностранных дел Германии требует тщательной подготовки. Советскому правительству хотелось бы избежать лишней шумихи, которая может его сопровождать. Оно желало бы, чтобы практическая работа по подготовке визита проходила без особого шума.
Молотов не упомянул о настойчивом предложении Риббентропа прибыть в Москву к концу недели, а Шуленбург, вероятно, ошеломленный ходом встречи, не настаивал на нем.
Это сделал на следующий день сам Риббентроп после того, как получил отчет посла. Очевидно, Гитлер начал приходить в отчаяние. Вечером 18 августа из его летней штаб–квартиры в Оберзальцберге Шуленбургу была послана еще одна «необычайно срочная» телеграмма за подписью Риббентропа. Посольством Германии в Москве она была получена в 5.45 утра 19 августа. В ней послу предписывалось «немедленно добиться второй встречи с Молотовым и сделать все, чтобы эта встреча состоялась без задержки». Времени терять было нельзя.
«Я прошу вас, — писал Риббентроп в телеграмме, — сообщить господину Молотову следующее:
…При нормальных обстоятельствах мы, конечно, тоже были бы готовы добиваться улучшения германо–русских отношений через дипломатические каналы и делать это традиционным путем. Но в сложившейся ситуации, по мнению фюрера, необходимо использовать другие методы, способные привести к быстрому результату.
Германо–польские отношения ухудшаются день ото дня. Мы не должны упускать из вида, что инциденты могут произойти в любой момент, что неминуемо приведет к открытому конфликту.
…Фюрер считает необычайно важным, чтобы возникновение германо–польского конфликта не застало нас врасплох, пока мы добиваемся выяснения германо–русских отношений. Поэтому он считает предварительное выяснение необходимым хотя бы для того, чтобы суметь учесть русские интересы в случае такого конфликта, что, конечно, будет сложно без проведения предварительного выяснения».
Послу предписывалось заявить, что первая стадия упомянутых Молотовым консультаций — заключение торгового соглашения — завершилась в Берлине в тот же день (18 августа) и что пришло время приступить ко второй стадии. С этой целью германский министр иностранных дел предполагал немедленно прибыть в Москву с полномочиями от фюрера решить «весь комплекс проблем». В Москве он «сможет принять в расчет русские пожелания». Какие пожелания? Наконец немцы перестали ходить вокруг да около.
«Я смогу также, — продолжал Риббентроп, — подписать специальный протокол, регулирующий интересы обеих сторон в решении той или иной внешнеполитической проблемы, например, согласовать сферы интересов в районе Балтики. Такое соглашение будет возможно, однако, только посредством (прямых) устных переговоров».
Теперь посол не должен был принимать русского «нет».
«Пожалуйста, подчеркните, — писал в заключение Риббентроп, — что внешняя политика Германии достигла сегодня исторического поворотного момента… Настаивайте, в духе предыдущих заявлений, на скорейшем осуществлении моей поездки и соответствующим образом противьтесь любым возможным советским возражениям. В этой связи вы должны иметь в виду главенствующий факт, что вероятно скорое начало открытого германо–польского конфликта и что поэтому мы крайне заинтересованы в том, чтобы мой визит в Москву состоялся немедленно».
День 19 августа действительно стал решающим. Приказы немецким подводным лодкам и карманным линкорам задерживались до получения ответа из Москвы. Боевые корабли должны были сняться с якоря сразу по получении приказа, чтобы успеть достичь указанных им районов действий в день, когда Гитлер планировал начать войну, — 1 сентября, до которого оставалось тринадцать дней. Две большие группы армий, которым ставилась задача напасть на Польшу, также должны были начать развертывание немедленно.
Напряжение в Берлине, а особенно в Оберзальцберге, где в ожидании ответа из Москвы нервничали Гитлер и Риббентроп, становилось невыносимым. Депеши и меморандумы министерства иностранных дел хорошо передают нервозную обстановку, царившую на Вильгельмштрассе. Доктор Шнурре докладывал, что переговоры с русскими по поводу торгового соглашения завершились накануне вечером к «полному обоюдному согласию», но Советы тянут с его подписанием. Подпись под соглашением нужно было поставить сего дня, 19 августа, но в полдень русские сообщили, что должны дождаться инструкций из Москвы. «Очевидно, они получили из Москвы инструкцию отложить подписание договора по политическим причинам», — предполагал Шнурре. Из Оберзальцберга Риббентроп направил Шуленбургу «необычайно срочную» телеграмму, в которой просил максимально точно передавать слова Молотова или подробности, способные объяснить намерения русских. Но в течение дня от посла была получена только одна телеграмма, в которой приводилось опровержение ТАСС по поводу того, что переговоры между русской и англо–французской миссиями застопорились из–за вопроса о Дальнем Востоке. Правда, в сообщении ТАСС говорилось, что стороны расходятся во взглядах по совершенно другим вопросам. Это был сигнал Гитлеру, что есть еще время и надежда.
