Второй вариант на первый взгляд выглядел более жестоким и рискованным — несмотря ни на что продолжать коллективизацию, а если возрастет сопротивление крестьян, то хватит полумиллионной Красной армии и огромного количества сотрудников ОГПУ для подавления слабо вооруженных и слабо организованных народных восстаний. Сколько может продолжаться сопротивление крестьян? То есть — насколько будет задержан процесс их принудительной коллективизации? По недавнему опыту — максимум на полтора-два года (1921-1922 гг.), а в новых условиях, может, и на год, к 1930-1931 годам. К тому же этот жесткий вариант, быстрый «хирургический способ» может и лучше, чем затянувшаяся вялотекущая партизанская крестьянская война против советской власти. «Отрезали» — и дальше можно двигаться облегченно и быстро. И в этом случае все недружественные силы за границей не успеют согласовать свои действия, собраться, приготовиться и вмешаться до завершения этой «хирургической операции». Этот жесткий в начале вариант в конце мог выглядеть самым оптимальным. Ситуация была сложная и более того — стратегическая, Сталин с соратниками взял паузу чтобы подумать, обсудить, поспорить с Бухариным и его сторонниками и принять непростое решение. До этого года коммунисты проводили свои партийные съезды в СССР каждый год, а теперь ситуация была такова, что было не до съезда, впервые за много лет съезд не проводили.
Были ли похожие прецеденты в истории? Или Сталин шёл совершенно пионерским путем? Были, Сталин не был первым. Петр Первый жестоко и безжалостно использовал крестьян для своих реформ, для своего рывка в развитии страны в его понимании, и кратковременный эффект был впечатляющим. Не случайно Сталин чувствовал определенную аналогию, идеологическую родственность с императором Петром и спас от запрета постановку в Московском Художественном театре романа Алексея Толстого «Петр I», которая тогда подверглась за патриотизм яростным атакам со стороны Российской ассоциации пролетарских писателей (РАПП).
Правители Англии два века назад также жесточайшим образом поступили со своими крестьянами, эффект их индустриализации был впечатляющим и долговременным. В общем — было над чем подумать.
А пока коммунисты решили разобраться с неприятным открытием — со способностью крестьян к сопротивлению, с пресловутым «русским духом». Чтобы сломить дух, необходимо было понять: на что он опирается? При ближайшем рассмотрении было понятно, что опорой в первую очередь является чувство собственного достоинства, чести и свободы, любовь к своей Отчизне и семье, а также то, чем он мог гордиться: своими предками, их подвигами, их и своей религией, славной историей своего народа и страны, традициями своего народа, своей Родиной и своей прекрасной родной Природой.
В борьбе со всем этим «злом» к 1928 году коммунистами было много уже сделано: в этот период преподавание опасной истории в школах и вузах запретили, народные традиции и праздники заменили коммунистическими, в связи с индустриализацией крестьян от Природы сгоняли в «каменные джунгли», с 1917 года «красные демократы» человеческое «Я» сильно третировали, унижали и спрессовали по-максимуму. Что ещё можно было сделать, чтобы погасить этот пресловутый «дух»? Огромное количество церквей и священников уничтожили, но ещё кое-какие остатки сохранились в СССР. Большое количество носителей информации, знаний об истории народа и Отечества уничтожили и выслали из страны кораблями, но ещё кое-какое их количество осталось в СССР.
И Сталин дал отмашку, «добро» своим «янычарам»-комиссарам — и в 1928 году в СССР было закрыто ещё 534 церкви и репрессировали многих священников. Подверглись репрессиям и остатки «старой интеллигенции». Например, академик Д.С. Лихачёв о том прожитом им времени свидетельствовал («Воспоминания», 1999 г.), что весь этот период «воронки» работали не переставая, шли расстрелы, и концлагеря были переполнены, по-прежнему физически истреблялась интеллигенция и православные священники. В январе 1929 года «Правда» опубликовала сообщение об арестах в конце 1928 года знаменитых ученых-историков: Платонова, Тарле, Лютовского, Измайлова, философа Бахтина и др., арестовывали и студентов, заподозренных в антисоветских настроениях, как Д. Лихачева или немного позже Л. Гумилева.
М. Булгаков, наблюдая репрессии, перестраховался и сжег в 1928 году первую редакцию романа «Мастер и Маргарита». К работе над романом о дьяволе он вернулся только в 1932-м. Но за его пьесы «Дни Турбиных», «Зойкина квартира», «Багровый остров» и «Бег» группа бдительных театральных товарищей: В. Билль-Белоцерковский, Б. Рейх и пр. в декабре 1928 года написали кляузу Сталину, что «органы пролетарского контроля над театром фактически бессильны по отношению к таким авторам, как Булгаков. Пример: «Бег», запрещенный нашей цензурой, и все-таки прорвавший этот запрет!, в то время, как все прочие авторы (в том числе коммунисты) подчинены контролю реперткома…» (Независимая газета. 21.11.1996.). Клим Ворошилов с целой комиссией из Политбюро также постановил — «политически нецелесообразным постановку пьесы», однако Сталин, видевший в «Беге» и «Днях Турбиных» идеологический закат, умирание старой эпохи, в том числе и белогвардейщины, взял под защиту Булгакова и разрешил постановку его пьес.
Но в этот период Сталин и его подопечные начали кампанию даже против… празднования Нового Года, как отжившего буржуазного праздника. Еврейский советский поэт Шимон Кирсанов решил помочь и ударил своим «талантом» в стиле Маяковского в газете «Комсомольская правда» по «их» ёлке и по «их» Деду Морозу:
Елка сухая розга
Маячит в глазища нам.
По шапке Деда Мороза,
Ангела — по зубам!
«Естественно» в СССР стали «забывать» и стыдиться всех побед русской армии до 1917 года, поэтому «естественно» и увертюру Чайковского — «1812 год» Советская власть, Сталин запретил в 1928 году исполнять. Вот он — «прогресс» захватчиков Российской империи после 11 лет Советской власти. Задам риторический вопрос — знал ли Сталин в этот период, что его подчиненные борются с патриотическими произведениями в искусстве и с Новогодней ёлкой и Дедом Морозом? Надеюсь, что хотя бы один фанатичный сталинист в результате внутреннего дискомфорта и внутренней борьбы сломает своё табу и заборы, которыми огородил «святость» Сталина, и ответит на этот и множество других подобных вопросов для себя честно и правдиво. После 1925 года никакой трагедии в СССР уже нельзя было свалить на Ленина или Бронштейна. Это через несколько лет, когда к власти в Германии придет не скрывающий с 1924 года своих агрессивных планов Гитлер, опытный политтехнолог Сталин станет с 1934 года срочно искать точки патриотизма, на которых можно было бы поднять на борьбу народ, попутно и за Советскую власть, — вспомнил историю русского народа, героев и даже вернул оставшимся в живых казакам лампасы, а в армии ввёл офицерам царские офицерские звания, но это будет после 1933 года.
Вернемся к коллективизации. Посланные в начале 1928 года из городов для организации колхозов, пропаганды и повышения сознательности крестьян многие тысячи коммунистов и горластых рабочих (более 160 тысяч) — не смогли сдвинуть проблему с мертвой точки — крестьяне наотрез отказывались бросить привычный образ труда и идти работать в колхозы. Любопытно объяснял это нежелание крестьян в своей книге современный сталинист К. Романенко: «Не желавшие расстаться с почти врожденной страстью к собственности, они воспротивились начавшимся преобразованиям. За этой психологией стояла тысячелетняя философия семейного происхождения эгоизма и частной организации общества. Крестьянин, охотно отнявший землю у помещика, не хотел отдавать её в коллективное пользование.
В основной своей массе деревня была неграмотна и руководствовалась почти животной логикой инстинктов. Кулак почувствовал, что уже само создание колхозов уничтожит базу для его экономического существования. Дальнейшее ведение хозяйства на эксплуатации односельчан становилось невозможным. Социализация деревни выбивала у кулака почву из-под ног» (К. Романенко «Сталинский 37-й. Лабиринты заговоров», М., 2007 г.).
Удивительно, — почему у этого современного сталиниста, историка такое хамско-презрительное былое коммунистическое отношение к своим крестьянам — к 80% своего народа? Послушать К. Романенко, так 120 миллионов русских крестьян — это животные с дикими инстинктами. А грабеж крестьян и репрессии по отношению к ним К. Романенко красиво называет «социализацией».
В 2008 году в С. Петербурге я слушал трёхчасовое выступлении в ДК «Ленсовета» бывшего советского кэгэбиста и автора многочисленных хороших книг о сталинском периоде А. Мартиросяна, в котором меня и многих моих знакомых поразило и удивило — с какой яростной ненавистью спустя 80 лет после тех событий выступающий говорил о лучших хлеборобах, о лучших хозяевах того периода — о «кулаках». Благодаря Романенко и ему подобным создается впечатление, что «кулак», его жена, их престарелые родители, его дети, не работали от зари до зари на своей земле, а только сидели дружно на бугорке и, сплевывая семечки, наблюдали, как горбатятся на них закабаленные ими коварно односельчане. Конечно, с таким лживым агрессивным коммунистическим подходом, с созданием такого образа врага из огромной части своего народа, даже не будучи карателем из НКВД у многих читателей возникнет огромное желание жестоко «мочить» этих деревенских эксплуататоров, дать им в морду, всё у них отобрать и выгнать далеко — на вечную мерзлоту и с сарказмом наблюдать: пусть они там докажут свою производительность и толковость.
