С этого момента сражение стало солдатским не меньше, чем Инкерман[27]. Под покровом леса смельчаки из трех формирований выступили вперёд, и у первых деревьев оказались солдаты самых разных частей. Сложность различать конкретные полки, когда все одеты одинаково, сделала невозможным в разгаре битвы сохранять даже подобие строя. Огонь был таким плотным, что на какое-то время наступление захлебнулось, но 69-я батарея, стреляя шрапнелью на 1400 метров, подавила ружейный огонь, и примерно в половине двенадцатого пехота вновь смогла пойти в атаку.
За лесом находилось открытое пространство — пастбище в несколько сотен метров шириной, огороженное стеной из нетесаных камней. Под прямым углом к нему в направлении леса шла другая стена. Буры простреливали открытое место, но стена впереди, казалось, была свободна, противник держал холм[28] над ней. Чтобы не попасть под перекрёстный огонь, солдаты по одному бежали к стене напротив, под стеной, прикрывающей их справа. Здесь была вторая долгая остановка, солдаты подтягивались снизу и стреляли через стену и в щели между камнями. Дублинские фузилеры, находясь в более сложном положении, не могли подниматься так же быстро, как другие, поэтому тяжело дышавшие напряжённые солдаты, скопившиеся под стеной, в большинстве своём были Королевские стрелки и Ирландские фузилеры. В воздухе носилось столько пуль, что казалось, будто по другую сторону этого укрытия выжить невозможно. Двести метров отделяло стену от вершины копьё. Но, как бы там ни было, чтобы выиграть сражение, эту высоту следовало взять.
Из беспорядочной цепи прижимающихся к земле людей с криком выскочил офицер, десяток солдат перепрыгнули стену и последовали за ним. Это был капитан Коннор из Ирландских фузилерского полка, его отвага увлекла за ним не только его подчинённых, а также несколько Королевских стрелков. Половина его маленького отряда смельчаков полегла (сам он, увы! умер той же ночью), однако им на смену пришли другие такие же отважные командиры. «Вперёд, солдаты, вперёд!» — крикнул Нуджент из Королевских стрелков. Уже три пули впились в его тело, но он продолжал тащить себя вверх по усеянному камнями склону горы. Кто-то бросился за ним, потом ещё, и уже со всех сторон побежали, припадая к земле и пронзительно крича, одетые в полевую форму фигуры, а с тыла рванулось подкрепление. Один раз их накрыла шрапнель собственной артиллерии, что удивительно, ведь дальность составляла около 2000 метров. Именно здесь, между стеной и вершиной, полковник Ганнинг из Королевских стрелков и много других мужественных солдат встретили смерть, одни от собственных снарядов, другие от вражеских, но буров перед ними становилось все меньше, и волнующиеся наблюдатели с равнины увидели, как на вершине машут шлемами и поняли — все в порядке.
Однако следует признать: эта победа была пирровой. Мы взяли гору, но что мы получили с ней? Орудия, которые подавила наша артиллерия, с холма отвели. Считают, что Лукас Мейер, захвативший высоту, имел под своим началом около 4000 человек. В них входили и люди Эразма, проводившие незначительные ложные атаки против британского фланга. Если исключить уклонявшихся от борьбы, на высоте, было, вероятно, не больше тысячи реальных бойцов. Из них примерно пятьдесят погибли и сто получили ранения. Британцы непосредственно на Талана-Хилл потеряли 41 человека убитыми и 180 ранеными, и среди убитых много таких, без кого армии обходиться нелегко. В этот день погибли доблестный, но неосторожный Саймонс, Ганнинг из Королевских стрелков, Шерстон, Коннор, Гамбро и другие великолепные солдаты.
Эпизод, имевший место сразу после боя, в значительной степени лишил британцев плодов победы. К моменту эвакуации с горы наша артиллерия подтянулась и подготовилась к бою на Смит-Неке между двумя холмами, откуда просматривался противник, отходивший разрозненными группами по 50—100 человек. Лучшего случая использовать шрапнель невозможно и придумать. Однако в эту минуту из старой церкви на обратной стороне холма, которую буры весь день использовали в качестве госпиталя, выбежал человек с белым флагом. Возможно, он действовал добросовестно и просто хотел попросить снисхождения для следовавшего за ним санитарного отряда. Но чересчур доверчивый артиллерийский командир решил, что объявлено перемирие, и ничего не предпринимал в течение тех драгоценных минут, которые могли превратить поражение неприятеля в разгром. Неиспользованный шанс не повторяется. Двойная ошибка (стрельба по своим во время наступления и промедление в стрельбе по врагу при его отступлении) не позволяет нашим артиллеристам вспоминать об этом сражении с удовлетворением.
Тем временем в нескольких километрах от Талана-Хилл другая цепь событий привела к настоящему бедствию для наших небольших кавалерийских сил — бедствию, которое заметно уменьшило значение победы, добытой пехотой столь дорогой ценой. Сама по себе боевая операция, несомненно, была победоносна, однако засчитывать общий результат сражений дня определённо в нашу пользу затруднительно. Веллингтон утверждал, что его кавалерия всегда доставляет ему неприятности, и в британской военной истории нетрудно отыскать подтверждающие его высказывание примеры. И здесь наша кавалерия стала источником проблем. Гражданскому человеку достаточно описать этот факт и оставить военному аналитику определить виновных.
Рота конной пехоты (из состава полка Королевских стрелков) получила приказ сопровождать орудия. Остальные конные пехотинцы с частью 18-го гусарского полка (полковника Моллера) пошли в обход правого фланга в правый тыловой район врага. Если бы Лукас Мейер был единственным противником, такой бросок не вызвал бы никакой критики, но мы знали, что на Гленко находится несколько коммандо, и позволять кавалерии так далеко отрываться от прикрытия — значило подвергать её очень серьёзному и несомненному риску. Очень скоро превосходящие силы буров завлекли кавалеристов на пересечённую местность и атаковали. Был момент, когда наши кавалеристы могли перехватить инициативу, атаковав бурских всадников за холмом, но они эту возможность упустили. Сделали попытку отойти к основным силам, создав несколько оборонительных рубежей для прикрытия отступления, однако плотный огонь врага не позволил их удержать. Оказались заблокированными все пути, кроме одного, и он привёл кавалеристов в самое сердце другого коммандо врага. Не найдя выхода, отряд занял оборонительную позицию, одна часть — на ферме, другая — на возвышавшимся над ней холме.
Отряд состоял из двух эскадронов гусар, одной роты конной пехоты Дублинского фузилерского полка и одной части конной пехоты полка Королевских стрелков — в целом около двух сотен человек. Несколько часов их интенсивно обстреливали, многих убили и ранили. Буры подтянули пушки и открыли по ферме артиллерийский огонь. В 4 часа 30 минут отряд, находясь в абсолютно безнадёжном положении, сложил оружие. У кавалеристов кончились боеприпасы, много лошадей в испуге разбежалось, их окружали превосходящие силы врага, поэтому решение выживших сдаться ничуть не позорно, хотя как действия, приведшие их к столь критическому положению, открыты для критики. Они стали авангардом той значительной массы униженных и уязвлённых в самое сердце солдат, которым суждено было скопиться в столице нашего смелого и хитроумного врага. Остатки 18-го гусарского полка, которых под командованием майора Нокса отделили от основных сил и выслали через тыл буров, попали в сходную ситуацию, но им удалось выйти из трудного положения, потеряв шесть человек убитыми и десять ранеными. Усилия кавалеристов отнюдь не пропали даром, поскольку в течение дня они отвлекали на себя большие силы буров и смогли привести с собой нескольких пленных.
Сражение при Талана-Хилл тактически закончилось победой, а стратегически — поражением. Это была грубая фронтальная атака без какой-либо попытки даже ложного флангового удара, однако героизм войск, от генерала до рядового, позволил довести дело до конца. Войска находились в столь невыгодной позиции, что единственная польза, какую они смогли извлечь из своей победы, состояла в прикрытии собственного отступления. Пока со всех точек сосредотачивались бурские коммандо, наши успели понять, что буры располагают более мощными орудиями, чем те, которые они могут им противопоставить. Это стало ещё очевиднее 21 октября, на следующий после сражения день, когда войска, накануне вечером оставившие захваченную ими бесполезную высоту, двигались к новой позиции у железной дороги. В четыре часа дня на отдалённом холме вне досягаемости британской артиллерии выдвинулось тяжёлое орудие и открыло огонь по нашему лагерю. Это было первое появление большого Крезо. Погибли офицер и несколько рядовых из Лестерского полка, а также люди из немногих оставшихся у нас кавалеристов. Позиция, совершенно очевидно, стала неприемлемой, и по этой причине в два часа утра 22 октября все силы были передислоцированы в пункт к югу от городка Данди. В тот же день, проведя разведку в направлении станции Гленко, обнаружили, что все дороги прочно заняты, и небольшая армия походным порядком выступила обратно на исходную позицию. Командование перешло к полковнику Юлу, который справедливо рассудил, что его люди опасно и бессмысленно уязвимы, и разумнее будет отступить, если это ещё возможно, для соединения с основными силами в Ледисмите, даже при том, что придётся оставить в госпитале в Данди двести больных и раненых, которые лежали вместе с генералом Саймонсом. Это являлось болезненной необходимостью, и никто из изучавших эту ситуацию не может усомниться в мудрости решения Юла. Отступление явилось нелёгкой задачей — марш примерно в сто-сто пятнадцать километров через суровую местность с врагом, настигающим со всех сторон. Успешное отступление без потерь и деморализации войска, — возможно, столь же достойное военное достижение, как и любая из наших начальных побед. При активном и верном содействии сэра Джоржа Уайта, который вёл боевые действия в Эландслаагте и Ритфонтейне, чтобы не позволить закрыть для них путь, и во многом благодаря искусному руководству полковника Дартнелла из Натальской полиции им удалось совершить свой рискованный манёвр. 23 октября они были в Бейте, 24-го — в Вашбанк-Спруйте, 25-го — в Сэнди-Ривер и следующим утром, промокшие от дождя, покрытые грязью, усталые как собаки, но очень радостные, они вошли в Ледисмит под приветственные крики товарищей. Сражение, шесть дней без нормального сна, четыре дня без нормальной еды и в конце переход в пятьдесят два километра, без отдыха, по сложной местности, под проливным дождём — вот рекорд колонны из Данди. Они сражались и победили, они приложили все человеческие силы и в результате всего этого добрались до места, которое им не следовало покидать. Однако их стойкость не была напрасной — геройские поступки никогда не бывают напрасными. Как лёгкая дивизия, преодолев свои дополнительные целых восемьдесят километров, чтобы присутствовать при Талавере, они оставили по себе память и образец — что много важнее успеха. Именно предания о таких муках и такой стойкости дают силу другим в другие времена совершать подобные усилия.
