очень тесными. Многие знатные русские рода имели польско-литовское происхождение: переезд на постоянное жительство из Литвы в Россию и обратно был обыкновенным явлением. Помимо родственных отношений, русских и польско-литовских князей и бояр связывала общность языка и веры: в Литве русский язык долгое время был государственным, а православная вера господствовала во всех восточных областях. Несмотря на принятие в 1596 году Брестской унии, согласно которой православная церковь в этом государстве признала главенство римского папы, «униатскими» стали лишь несколько епархий, но и там сохранялось служение по православному образцу на церковнославянском языке.
В общем, отношения между Россией и Польшей действительно были похожи на отношения родственников, которые ссорятся и мирятся, но в любом случае остаются близки. Это подтверждается и взаимными притязаниями на престол, которые воспринимались обеими сторонами как нечто само собой разумеющееся. Так, Иван Грозный сватался за сестру литовского «великого князя» (правителя государства) Сигизмунда Августа, надеясь получить под свою власть Литву, а позже, после смерти Сигизмунда, ставшего первым королем объединенного польско-литовского государства, пытался добиться своего избрания на польский престол, и шансы царя были достаточно велики. В свою очередь, сын польского короля Владислав в период «Смутного времени» (в 1610 году) был избран русскими царем – избрание происходило в полном соответствии с русскими законами и обычаями. Владиславу помешало приехать в Москву и править Россией только желание его отца Сигизмунда III самому занять русский престол.
Будет ошибкой делить участников «Смутного времени» на два лагеря: русских и нерусских, «своих» и «чужих». Как показал Скрынников в своих книгах, разделение существовало не по принципу национальности, а по династическим и социальным группам: кто-то поддерживал Владислава, кто-то – свергнутого царя Василия Шуйского, кто-то выступал за самозваных русских царей, появлявшихся один за другим, – наконец, были и такие, кто воевал «против всех», исключительно в собственных интересах. При этом как русские не составляли единого лагеря, так и поляки – между последними случались порой более ожесточенные столкновения, чем у поляков с русскими. Следует добавить, что большинство предводителей польско-литовских отрядов в России были православного вероисповедания, и русский язык был для них родным, – так же, как и для значительной части рядовых воинов, которые были выходцами из «Белой Руси», то есть будущей Белоруссии.
Но, вопреки всему этому, в царское время «Смуту» упорно называли отражением иноземного вторжения в Россию, а главными врагами были, разумеется, поляки. Это не удивительно, ведь после уничтожения польской независимости и вхождения значительной части Польши с Варшавой в состав Российской империи поляки неустанно боролись за восстановление своего государства, а русское правительство жестоко подавляло польское национально-освободительное движение. Для официозной российской идеологии крайне важно было показать поляков с черной стороны, как извечных противников русских и России, – таким образом, утверждалось, что поляки понесли «заслуженное наказание», а уничтожение Польши было «актом исторической справедливости».
По схожим мотивам почти так же изображались события «Смутного времени» в сталинский период – тогда даже был снят ультрапатриотический фильм «Минин и Пожарский» (о предводителях «Второго ополчения», которое освободило Москву от поляков и литовцев и заняло Кремль 4 ноября 1612 года). Примечательно, что фильм был снят в том же году (1939), когда Сталин заключил пакт о ненападении с Гитлером («пакт Молотова-Риббентропа»), по условиям которого Польша была поделена между Германией и СССР.
Надо сказать, что в российской историографии были все же попытки объективно разобраться в событиях «Смутного времени». Наряду с работами Скрынникова и других авторов, писавших в 1960-е – 1980-е годы, аналогичными исследованиями занимался ранее видный русский историк Михаил Покровский. Он верно отмечал, что самодержавие эксплуатировало историю «Смуты» в династических целях и ради популяризации идеи народной поддержки института монархии. На самом деле ополчение Минина и Пожарского было создано не по воле народа, а по инициативе и на деньги русского купечества: торговому капиталу в лице русского купечества и близких к торговле дворян необходимо было сильное русское правительство, способное преодолеть междоусобную войну. К тому же поляки оказались не в силах прекратить демократическую революцию, и тогда, пишет Покровский, торговый капитал выдвинул своего вождя – Кузьму Минина: «Купечество в воззваниях призывает встать не только за православную веру, но и за свою землю и, – прибавляют они, – за достояние, которое нам дал Господь Бог. Защита Родины и защита мошны у этих людей, как у буржуазии всех времен, сливались таким образом в одно». Военным предводителем торгового капитала стал князь Дмитрий Пожарский, помышлявший, между прочим, избрать на русский престол шведского принца. Союз буржуазии и дворянства выразился в организации ополчения, которое разбило поляков и литовцев, а с другой стороны, подавило крестьянскую революцию.
Невзирая на явно прослеживающийся «классовый подход», характерный для советской исторической науки, нельзя не признать, что Покровский был во многом прав, однако его научная школа была разгромлена при Сталине. В нынешнее время исследования Покровского тоже вызывают озлобление «русских патриотов», а на того, кто пытается ссылаться на них, тут же навешивают ярлык «русофоба».
* * *
Ну, и конечно, настоящий русский патриот не может не искать в каждой неприятности, случающейся с Россией, следы Англии: она подозревается во всех мятежах, заговорах, войнах и политических убийствах, которые когда-либо были в России. Нечего и говорить, что организаторами «Смутного времени» русский патриот тоже считает англичан. Правда, исторические факты опровергают эту версию – как пишет уже известный нам Борис Кагарлицкий в своей книге «Периферийная империя», англичане, напротив, пытались оказать помощь русским торговым городам в годы смуты:
«Смута нанесла катастрофический удар по внешней торговле России, однако купцы из «Московской компании» страну не покинули. В 1612 году, когда Москва была захвачена поляками, головная контора компании эвакуировалась в Вологду. К тому времени Вологда превратилась в важнейший торговый центр. Здесь, как отмечает И. Любименко, возникло своего рода интернациональное купеческое сообщество, объединившее русских и иностранцев. «Еще зимою 1608–1609 гг., из-за осады Москвы поляками, в Вологде задержались русские и иностранные купцы, направлявшиеся в Москву с товарами. Узнав об этом, царь Василий приказал воеводам организовать оборону города, в котором неожиданно сосредоточилось столько ценностей. К этой обороне были привлечены и иностранные купцы – собственники застрявших товаров. Их выборные должны были участвовать в руководстве военными действиями, «быть с головами и ратными людьми за один». Таким образом, составился своего рода мирской совет, руководивший вообще городскими делами».
В это самое время некий капитан Чемберлен, служивший в русских войсках, направляет английскому королю Якову I Стюарту проект интервенции в Московию. Суть проекта
