прежде всего обстоятельства, связанные с отправкой или прибытием торговой экспедиции. Это собрание мекканской «знати» можно уподобить древнеафинскому ареопагу при зарождении этого учреждения.
Основателем «дома собрания» (дар ан-надва) предание считало легендарного Кусайя ибн Килаба. Как сообщает Табари, Кусайя устроил у себя «дом собраний» и обратил его дверь в сторону храма Каабы. Тот же историк пишет: «Как женщина, так и мужчина из племени курейш заключают брак только в доме Кусайя ибн Килаба, и (курейшиты) совещаются между собой о деле, которое представится им, только в его доме и привязывают знамя войны с другим племенем» {65}.
Курейшитская знать считала, что свои обязанности и привилегии она получила по наследству от легендарного Кусайя. Как сообщает Табари, «жители Мекки вручили власть Кусайя… и он обладал властью, которой подчинялось его племя, и были у него хиджаба, сикая, рифада, надва и лива» {66}. Хиджаба — это хранение ключей Каабы. Сикая — обязанность снабжать водой паломников, приходивших к храму для совершения религиозных обрядов. Рифада — сбор средств, дававшихся курейшитами на кормление неимущих паломников. Лива (знамя) — кусок белой материи, который в случае начала войны с каким-либо племенем привязывали на конец копья и вручали военачальнику — раису.
В изучаемый нами период все это сосредоточилось в руках верхушки рода омейя. Эти обязанности — а точнее сказать, привилегии, — давали ей возможность оказывать влияние на паломников, приходивших из бедуинских кочевий и приносивших продукты скотоводства и охоты для обмена на изделия городских ремесел и товары, привезенные из зарубежных стран.
Интересное и весьма показательное явление представляли собой «ахабиш». Бельгийский арабист А. Ламменс в исследовании {67}, основанном на обильных источниках, убедительно показал, что это были африканские рабы, принадлежавшие богатым курейшитам. Последние использовали их как вооруженный конвой при караванах и как полицейскую силу в Мекке для охраны Каабы (где хранилась курейшитская казна) и своих жилищ, которым могли угрожать беспокойные и недовольные жители мекканских окраин и неимущие паломники.
Следует также обратить внимание на слово «иляф» в Коране (CVI, 1–2). Г. С. Саблуков переводит его устаревшим русским словом «соглас», а И. Ю. Крачковский придает ему широкое значение слова «союз». По нашему мнению, этому арабскому слову более всего соответствует значение «содружество» в смысле способности курейшитов к совместным действиям, необходимым при организации крупных торговых экспедиций. На основании арабских источников возможно предположение, что под этим словом понимались торгово-дипломатические договоры, заключавшиеся курейшитами с иностранными государями и правителями.
Ханифизм, оформившийся как религиозно-моральное учение в земледельческой Йемаме, получил распространение и в Западной Аравии. В этой стране идея единобожия и аскетическая практика не представляли собой ничего необычного, так как сравнительно многие жители уже испытали на себе влияние монотеистических религий — христианства и иудаизма, а некоторые и восприняли одну из этих религий. Но в Мекке, являвшейся одним из важных центров арабского политеизма, распространению ханифизма препятствовал хорошо организованный культ Каабы. Этот культ, выражавшийся в поклонении идолам, был тесно связан с экономической деятельностью курейшитов и освящал их влияние на бедуинские племена. Поэтому курейшитская знать вела упорную борьбу за сохранение многобожия и идолопоклонства.
Но эпоха политеизма в Аравии приближалась к концу. В разлагавшемся первобытно-общинном обществе уже появились элементы новых классовых отношений, а это не могло не привести к существенным идеологическим изменениям: монотеизм — в его арабской форме ханифизме — должен был прийти на смену политеизму.
Прежде всего ханифы боролись против наиболее грубого проявления политеизма в виде идолопоклонства. Противопоставляя племенным и местным божествам своего единого рахмана, они выражали идею всеарабской религии. В Мекке ханифам предстояло вести особенно упорную борьбу, так как здесь политеистическое вероучение имело наиболее солидный базис по сравнению с другими племенами, а культ был гораздо лучше организован.
«Сира» Ибн Исхака вполне определенно представляет Мухаммеда в начале его религиозной деятельности как типичного ханифа. Вероучение мекканских ханифов изложено в «рахманских» сурах Корана. В более ранних материалах этого сборника, которые европейские исследователи группируют под названием «поэтические» суры, содержатся фантастические представления о скором наступлении конца света, о страшном суде и о загробном существовании людей. В этих материалах идея единобожия является господствующей и проповедуется особенно настоятельно. Содержание «поэтических» сур (если отбросить шаманские заклинания, относящиеся к периоду политеизма) ни в чем не расходится с учением ханифов; только в этих сурах в большей мере, чем в ханифизме, проявилось влияние иудейского и христианского сектантства, приверженцев которого можно было в немалом числе встретить в доисламской Мекке среди посещавших ее и проживавших в ней иностранцев.
Уже в самых ранних сурах проявляется весьма интересная и существенная деталь. Единый бог выступает под именем Аллах, то есть носит имя племенного божества курейшитов, и сохраняется культ Каабы как «дома Аллаха».
Ханифизм в его мекканской форме, создание которой приписывают Мухаммеду, не мог получить широкого распространения в Мекке. Причину этого явления следует искать не только в противодействии, оказанном новому учению курейшитской господствующей верхушкой. Гораздо важнее были социальные причины. Социально-экономические противоречия в Мекке были куда больше, чем в племенах. Мекканцы, несомненно, стремились избавиться от засилья господствующей верхушки и ростовщической кабалы, а рабы, конечно, хотели освободиться из рабства. Мекканский же ханифизм не мог привлечь и удовлетворить угнетенных и обездоленных. Он давал далеко не заманчивую перспективу гибели мира и обращал взоры верующих к загробному миру, обещая только после смерти лучшее существование. Устрашение грядущей катастрофой светопреставления и мучениями в геенне не могло оказать желаемого воздействия на арабов того времени. Это следует объяснять не только широко распространенным неверием в загробный мир, но и деловой практичностью мекканцев.
Поэтому, под влиянием социальных потребностей населения, мекканский ханифизм перешел в следующий этап развития, который уже можно рассматривать как возникновение новой религии — ислама. Вероучение времени зарождения этой религии получило свое выражение в мекканских «пророческих» сурах. В них наряду с единством Аллаха выдвигается другой, не менее важный догмат о «посланнике Аллаха» (расул аллах), который претендует на положение единственного посредника между верховным существом и людьми.
В «пророческих» сурах обращено гораздо большее внимание — по сравнению с «поэтическими» — на некоторые земные, реальные явления. Прежде всего осуждается и безоговорочно запрещается ростовщичество — самая болезненная язва мекканской экономической жизни. От непомерного хищничества и алчности мекканских ростовщиков сильно страдали население Мекки и окрестные бедуинские племена. В Коране сказано: «То, что вы даете в рост, чтобы оно возросло от имущества других людей, не возрастет перед Аллахом» (XXX, 38).
В отличие от ростовщичества торговля, наоборот, называется не только допустимым и даже похвальным занятием. Аллах-рабовладелец наделен
