Но покой Павла был не надолго восстановлен: новое огорчение готовила ему Нелидова, и огорчение более чувствительное.
Через год она вновь просится в монастырь, и на этот раз уже решение ее твердо. Двор Павла опустел – так казалось его кружку.
Неизвестно, тосковала ли Нелидова по своей прежней жизни; поддерживала ли сношения, хоть тайные, с гатчинским двором; как жила она в монастыре – об этом периоде ее временного отшельничества ничего, по-видимому, не сохранилось. Так она жила три года вдали от двора великого князя. Но в ноябре 1796 года удар поражает Екатерину. На престол вступает Павел Петрович. Что же Нелидова?
Она не осталась в монастыре. Монастырь она сменила на роскошное помещение в зимнем дворце, куда перешел царственный друг ее.
В день коронования нового императора Нелидова является уже камер-фрейлиной. Ей жалуется великолепный портрет императрицы, усыпанный бриллиантами. Нелидова создает собой новый вид временщика: она воскрешает в себе начало XVIII столетия. Нелидова – это Бирон в юбке, только Бирон добрый, без кровожадных и хищнических инстинктов.
Восемнадцать месяцев влияние ее на императора и на ход дел неотразимо. Она – средоточие кружка, правящего судьбами России. В ее роскошном кабинете – центр государственная тяготения; в этом кабинете нередко проводит время император; в кабинете часто собирается весь кружок, содействовавший императору в управлении русской землей – князья Куракины, известный писатель и докладчик Павла Юрий Нелединский-Мелецкий, граф Буксгевден, Нелидов, Плещеев.
Но девица-временщик не злоупотребляет своей силой подобно Бирону, Лестоку, Меншикову: она пользуется своим влиянием на дела умеренно, благоразумно; она по возможности на добро направляет горячее безволие императора, везде, где хватает ее силы; она спасает невинных от неровного и часто не в меру страстного гнева императора.
Мало того, сила ее так велика, что она является даже покровительницей по отношению к своей императрице Марье Федоровне.
Нелидова своим заступничеством спасаете орден великомученика Георгия от уничтожения, задуманного было Павлом в силу того, что орден этот учрежден был его матерью, к которой он питал горькое чувство. Перед Нелидовой все преклоняется, все льстит ей, лишь бы ловкая десть нашла доступ до государя. Ей уже за сорок лет, а она еще охотно танцует, потому что льстецы клянутся ей, что она танцует восхитительно. Она любит зеленый цвет – и придворные певчие одеты в зеленое. После уже, когда Нелидова отходит на второй план, певчие переодеваются во все бланжевое, потому что княгиня Гагарина любит бланжевый цвет. Нелидова знает свою силу, потому что знает силу привычки Павла: она даже не отвечает на его слова, не говорит иногда с ним ни слова – и он прощает ее, не сердится на нее. Она в неудовольствии «кидаете через его голову башмак» – и Павел, не знавший сдержки, не уничтожает, однако, ее своим гневом, а снисходит к ней, как к любимому и избалованному ребенку.
Может статься, император ценил в ней и ее образцовое бескорыстие, чем и измерял силу ее честной привязанности к нему и к правде: богатых без счету предлагаемых ей подарков Нелидова не брала; щедрые милости его отклоняла, когда могла озолотить себя и своих родных. Нелидова действительно имела искусство быть временщиком и не заслужить общей ненависти: это – большое искусство или большая честность.
Но и ее «время» должно же было отойти. Двадцать два года она была первой; надо же было быть и последней, если не второй: тут середины не бывает.
В 1798-м году Павел отправился в Москву, а оттуда предпринял путешествие в Казань.
В Москве император отличает своим вниманием Анну Петровну Лопухину – и то, чем двадцать два года безраздельно владела Нелидова, он переносит на новую женщину, к которой разом заговорила страсть в императоре, не привыкшем к сдержке.
Он приглашает Лопухиных в Петербург. Лопухины принимают эту честь, как милость, и переселяются в Петербург.
Звезда Нелидовой гасла.
Она сразу поняла, что время ее отошло, что двадцатидвухлетняя привычка бессильна против страсти, что ей бороться с молодой красавицей не под силу, ей, уже вступившей в пятый десяток лет своей жизни.
Как Цезарь, она не привыкла быть второй в Риме; она не выносит того, чего не вынес Цезарь, – и удаляется за Рубикон, чтобы уж никогда оттуда не возвращаться: она заключается опять в смольный монастырь, где она была еще девочкой, где достала себе ту силу, которой побеждала всех более двадцати лет.
С ней рухнул и весь, ее блестящий кружок – от кормила правления отходят Куракины, Буксгевден, Нелидов.
Для Петербурга и для двора это было действительно большое событие.
От Нелидовой остается во дворце только ее тень, ее память – это комнаты, долго еще называвшиеся «нелидовскими покоями». С 1799 года покои эти назначены были для пребывания в них иностранных принцев.
Но и из монастырского уединения Нелидова следила за ходом совершающихся при дворе дел, которые не предвещали, по-видимому, ничего хорошего.
Императрица не оставляла ее в этом уединении: всякий раз, когда она бывала в Смольном, она навещала бывшую любимицу своего супруга и передавала ей и свой скорбь о том, что тревожило ее в угрожающем ходе дел, и свои вполне основательные опасения за будущее.
Часто навещал ее и петербургский полицеймейстер Антон Михайлович Рачинский, сестра которого была в замужестве за братом Нелидовой, Александром. Рачинский считал как бы своей обязанностью докладывать Нелидовой о том, что делалось и подготовлялось в Петербурге, подобно тому, как он суточными рапортами докладывал государю о состоянии Петербурга. Вскоре, однако, по приказанию Павла, Нелидова покидает Петербург и переселяется в замок Лоде, близ Ревеля.
Там уже до нее доходят слухи о внезапной кончине Павла и о вступлении на престол нового государя, Александра Павловича.
Хотя намерение относительно ссылки императрицы в Холмогоры и о заключении великих князей в крепость покойный император отложил, конечно, не вследствие письма к нему Нелидовой, однако, государыня не забыла этого заступничества за нее своей камер-фрейлины и стала оказывать ей еще большее расположение.
Они виделись почти ежедневно, и вдовствующая государыня так привязалась к этой женщине, бывшей когда-то душой их дома, что даже в 1817 году, уезжая в Москву, пригласила ее с собой.
Наконец, скончалась и Мария Федоровна, в 1828 году. У Нелидовой никого почти не осталось от того времени, когда она была первенствующим лицом в государстве.
Ее стали забывать. Гостиная ее пустела. Она сама уже смотрела ветхой старушкой. От прежнего величия у нее оставались только, в ее полном распоряжении, придворная карета и камер-лакей.
Но и это у нее каким-то образом было отнято.
Однажды Нелидова собралась куда-то выехать и приказала подать карету. Ей доложили, что ни кареты, ни камер-лакея у нее больше нет.
Уязвленная в своем самолюбии, гордая старушка тотчас же пишет государю письмо, в котором просит одолжить ей придворную карету на несколько дней, пока она не купит себе новую.
Ловкий маневр старой придворной особы был хорошо понят Николаем Павловичем.
Через несколько дней государь едет в Смольный. Осмотрев, по обыкновению, заведение и выходя из института, Николай Павлович направляется не к выходной парадной двери, а по коридору в отдельные помещения института.
Свита и институтское начальство в недоумении, перешептываются между собой, и, наконец, докладывают государю, что выходное крыльцо не тут, что, может быть, его величество по рассеянности идет не обычным выходом.
Николай Павлович отвечает, что он сам знает расположение института и его парадный выход, и продолжает идти по тому же коридору.
Оказалось, что он направлялся в помещение Нелидовой.
При этом свиданье государь объявил обрадованной старушке, что он никому не приказывал отнимать у нее то, что ей было прежде пожаловано. И вот, после этого визита гостиная старушки снова наполняется посетителями; старушка опять вырастает в глазах общества; ей льстят, перед ней унижаются.
Но Нелидова уже развалина. Больше восьмидесяти лет она живет на свете, до самой могилы изощряет свой колкий язык над придворными, заслуживающими ее беспощадной кары, и продолжает привлекать толпы аристократии пленительностью своей беседы, своего обхождения, рассказами о старине.
Это был «кумир поверженный», «храм покинутый»…
Она умерла, наконец, в 1839 году, 2-го января, восьмидесяти двух лет от роду, захватив своей жизнью два столетия и пережив много великих событий.
В могилу с собой она унесла тайну своих отношений к бывшему императору Павлу: тайна так и осталась тайной, хотя враги Нелидовой и силились разоблачить ее, как это делала предшественница этой женщины, Глафира Ржевская-Алымова, в своей любопытной, но, по-видимому, несколько пристрастной автобиографии.
