Султан был отстранен от управления государством, и в последующие годы шла борьба за власть между новыми претендентами. Махмуд Шевкет-паша никогда не был членом КЕП и поэтому настаивал на том, чтобы армия оставалась вне политики: вскоре он обозначил свое намерение действовать, не взирая на конституционные ограничения. На выборах 1908 года КЕП получил большинство в парламенте, объединив своих кандидатов в единый блок под названием «Ассоциация за общественное благо». Однако грань отделявшая тех его членов, которые занимались исключительно политической деятельностью, от тех, кто принимал участие в военных акциях, была весьма размытой, как, впрочем, и грань, отделявшая официально признанных депутатов, получивших свои места благодаря попечительству КЕП, от «невидимок» из непарламентского подпольного комитета. Эти противоречия стали исчезать в 1909 году, когда комитет отказался от конспирации и стал официально зарегистрированной политической партией — партией единства и прогресса, которую также называли юнионистской партией.
Лидеры КЕП считали, что сохранение целостности империи требует применения драконовских методов, и в конце 1909 года были приняты меры, включавшие в себя еще один антизабастовочный закон и законы, ограничившие свободу собраний. Это позволило эффективно сдерживать проявления недовольства деятельностью правительства. Однако самым значимым стало принятие закона о призыве немусульман на военную службу. Как это уже случалось в прошлом, данный закон вызвал протесты лидеров немусульманского меньшинства, которые требовали, чтобы их единоверцы служили отдельно от мусульман. Что касается освобождения от воинской службы, то как и прежде, его покупали те, кто мог себе это позволить.
Парламент медленно входил во власть, но в 1910 году он выразил свое несогласие с проектом государственного бюджета, тем самым продемонстрировав, кому действительно принадлежат рычаги управления. Махмуд Шевкет-паша был назначен в правительство в качестве военного министра в надежде на то, что это ограничит ему свободу действий, но он энергично выступил против снижения военных расходов (финансовые ресурсы были недостаточными, и его коллеги желали направить их на другие цели) и добился своего. Он также одержал победу в деле о судьбе сокровищ дворца Йылдыз: военных подозревали в разграблении дворца, занятого ими к моменту низложения Абдул-Хамида, но он успешно заблокировал призывы провести расследование.
Если гражданские парламентарии не могли полностью контролировать военных, поскольку их интересы представлял Махмуд Шевкет-паша, то и КЕП не мог полностью контролировать политический процесс. Вскоре после того, как КЕП стал политической партией, от парламентской «Партии единства и прогресса» откололась группа, называвшая себя «Народной партией». За стенами парламента репрессии КЕП привели к появлению оппозиции в виде целого ряда политических группировок, похожих друг на друга только своей неприязнью к политике жесткой централизации, которую проводил КЕП. Но совершенное в июне 1910 года убийство либерального журналиста положило начало новому витку антиоппозиционной деятельности. Похожее убийство произошло всего за несколько дней до «Инцидента 31 марта», поэтому власти были настороже. Последовали аресты, и пронесся слух о готовящемся заговоре с целью свержения правительства.
В ноябре 1911 года партия под названием «Либеральный союз» (которая после своего появления в 1908 году была распущена, а потом вновь сформирована) оказалась в центре оппозиции правительству и в ходе дополнительных выборов в Стамбуле получила место в парламенте. В ответ на это исполненный решимости усилить свое давление на парламент КЕП воспользовался тем, что его фракция находилась в большинстве, и в тот момент, когда в Йемене и Ливии шла война, добился роспуска парламента. Прибегнув к тактике запугивания и подтасовки голосов, КЕП вновь получил места в парламенте, став партией большинства после выборов, состоявшихся в начале 1912 года. На примере КЕП оппозиция убедилась в том, что неконституционные действия быстрее приводят к желаемым результатам, чем терпеливое ожидание того, когда парламент обретет достаточную уверенность в себе и утвердится без поддержки извне. И вот в июле 1912 года тайная организация офицеров, которые были ярыми противниками КЕП, снова добилась роспуска парламента. Султан объявил о проведении новых выборов, но еще до того, как они завершились, империя вступила в войну на Балканах. Выборы были отменены, и прошло больше года, прежде чем их снова сумели провести.
Привыкание к новым концепциям государственного управления, принятым вместе с учреждением конституционной монархии, оказалось болезненным процессом, который осложняли продолжавшаяся напряженность в провинциях и давление со стороны иностранных государств. До революции 1908 года албанцы, как и многие другие этнические и конфессиональные группы, входили в состав тогда еще нелегального КЕП. Оказывается, что в действительности революция началась 3 июля (то есть более чем за две недели до начала событий в Стамбуле), когда один албанец, капитан Ахмед Ниязи, а с ним еще 200 человек ушли в горную местность, находившуюся между провинциями Охрид и Монастир, и оттуда он от своего собственного имени направил требование восстановить конституцию.[60] После революции цензура была отменена, что предоставило албанцам, как и другим подданным империи, свободу выражать свое мнение. Это привело к тому, что активная пресса сразу же воспользовалась случаем оказать содействие росту национального самосознания. Албанцы всех вероисповеданий и политических убеждений выдвинули целый ряд громких требований в отношении предоставления им большей степени самоопределения. Но затем последовал контрпереворот 1909 года, и руководство КЕП в Стамбуле стало с недоверием относиться к албанскому национальному движению и оказывать ему решительное сопротивление, поскольку уступить его требованиям значило признать то, что внутри считавшегося единым мусульманского сообщества есть противоречия. Идти на уступки было немыслимо по стратегическим причинам: Албания являлась буфером, который защищал сердце империи от алчных европейцев. Для правительства Албания, на лояльность которой теперь нельзя было рассчитывать, стала источником беспокойства. Главной проблемой, с которой так или иначе были связаны другие спорные вопросы, стало постановление КЕП, объявившее незаконным публичное использование латинского алфавита для албанского языка. Эта непродуманная мера вбила клин межцу общинами христиан и мусульман, которые до этого выступали с единых позиций, и привела к вооруженному сопротивлению, которое и те и другие стали оказывать представителям центральной власти в этом регионе.
Чтобы гарантировать лояльность жителей беспокойного региона, который в прошлые столетия дал империи так много выдающихся политических деятелей и отважных солдат, КЕП решил использовать авторитет самого султана-халифа. Пятого июня 1911 года султан Мехмед V морем отправился из Стамбула в Фессалоники, где навестил находившегося в изгнании Абдул-Хамида и дал множество аудиенций, во время которых беседовал с местными аристократами и государственными чиновниками. Там он принял и «благородного борца» капитана Ниязи, а потом отправился на поезде в глубь региона и посетил Скопье и Приштину. 15 июня, в годовщину победы, которую в 1389 году одержал султан Мурад V, разгромивший на Косовом поле сербского короля Лазаря и его армию, Мехмед привел группу мусульман на место битвы, чтобы совершить там молитву. Во время поездки по Балканам его приветствовали толпы народа, но на Косовом поле его встретило меньше людей, чем ожидалось. Приветствуя его возвращение в Стамбул, газетные передовицы высказывали мнение, что султан «вернулся, завоевав сердца жителей Румелии». Но на самом деле ни его визит, ни сопутствовавшие этому визиту уступки требованиям местного населения (такие как, например, амнистия всем отбывающим наказание за исключением тех, кто совершил убийство) не смогли предотвратить последующие волнения.
Как в Албании, так и в арабских провинциях империи общность по географическому признаку становилась более мощным фактором единения, нежели принадлежность к одной религии. Характерная для арабской культуры рассудочность и чувство собственного достоинства стали проявляться, начиная с реформ танзимат, и особенно в период правления Абдул-Хамида, когда арабы, в течение длительного времени не назначавшиеся на высшие должности в центральном правительстве, были привлечены Абдул-Хамидом для того, чтобы придать законность его исламистским претензиям и преградить арабам путь к независимости от империи. У арабов было двойственное отношение к переменам, которые произошли в далеком Стамбуле после низложения султана. В 1908 году более четверти из приблизительно 280 депутатов парламента были арабами. Как и армяне, многие арабы, принимавшие участие в официальной политике (либо на местном уровне, либо в Стамбуле), оказались более склонными к либерализму, нежели к радикализму или даже к насилию, свойственному КЕП. Поставив целью достижение «османской» лояльности, КЕП взял курс на проведение политики централизации с ее отказом от признания регионального многообразия как основы парламентского представительства, и этим сильно уязвил арабов. Навязанное комитетом введение турецкого языка в средних школах и судах империи привело к тому, что в некоторых арабских кругах это стали воспринимать не только как удар по самим основам арабского самосознания, но и как покушение на ту неприкосновенную составляющую религии, которая объединяла турок и арабов. И это восприятие использовалось для того, чтобы поддерживать осознание угрозы, поскольку политика КЕП рассматривалась именно как угроза той широкой автономии, которой издавна пользовались арабские провинции. Ахмед Кевдет-паша предупреждал Абдул-Хамида о том, насколько важно относиться к арабам с уважением, поскольку их язык был языком ислама, и указывал на то, какой вред наносили государственные чиновники, которые оскорбляли арабов, называя их «феллахами», то есть крестьянами.
