лишь ненадолго разорвать эту сеть, что доставляло немало хлопот французам. Возможно, это вызвало первые всплески французского «национализма» там, где ключевые области Франции разделяли «этническую общность» с французским королем и враждебность по отношению к английскому. Но, как заключает Льюис (Lewis 1968: 59
—77), реальным результатом пролонгации войны было подтверждение того факта, что правление двух корон было территориальным, а не династическим. В любом случае «этническое сообщество» опиралось на общий интерес в стабильности юридических правил и обычаев. Там, где существовали территориальные государства, какими бы хрупкими они ни казались, их было трудно выдавить из ядра. Захватчики и завоеватели в целом редко добивались успеха в период после Нормандского завоевания, поскольку угрожали установившимся обычаям. Для христианства и ислама было бы легче выбить друг друга со своих позиций, чем изменить геополитический порядок христианского мира. Но Столетняя война обнаружила постепенную консолидацию юридического суверенитета в более крупные, хотя и слабые территориальные государства, которые отчасти были побочным продуктом логистики войны.
И все же территориальные государства не были европейской универсалией. На территориях от Фландрии через восток Франции и запад Германии к Италии, а также в тех прибрежных зонах, которые оставались христианскими, превалировали другие политические институты. Графства, герцогства и даже княжества соседствовали здесь с городскими институтами, особенно с независимыми общинами и епископствами. К тому же это была экономически динамичная область. В связи с этим к Штрейеру возникает второй вопрос. Не всякое экономическое развитие, как он предполагает, нуждалось в государственном умиротворении и координации. А если впоследствии это стало необходимо, то лишь в результате появления новых характеристик экономики. Экономическое развитие создавало новые требования к умиротворению и координации, которые были более разработанными и в основном техническими: как организовать рынки, как обеспечить исполнение специфических, но повторявшихся контрактов, как навести порядок в торговле землей, где прежде его не было, как гарантировать неприкосновенность движимого имущества и организовать растущий капитал. Церковь не особенно интересовалась такими проблемами: в Римской империи это были проблемы государственного (публичного) и частного права; в Темные века такой проблемы не возникало. Церковь не занималась этими проблемами, вследствие чего некоторые из ее доктрин были практически бесполезными (например, закон против ростовщичества). Большинство технических вопросов были территориально экстенсивными по своему охвату, а потому государство было единственной властью, которая могла закрыть эту брешь, как это делали ассоциации купцов и горожан, например, в Италии и Фландрии, где большие государства уже существовали, никого не притесняя, самые крупные государства начали играть огромную регулирующую роль в экономических вопросах, особенно в правах собственности, а также в волновавших государства вопросах экстенсивного экономического роста. Но в этом их устремлении государства действовали в основном реактивно: исходный динамизм развития происходил из другой области — децентрализованных сил, рассмотренных в предыдущей главе. Если государства обеспечивали исходную инфраструктуру для развития, они, без сомнения, становились более могущественными в этом или в последующих столетиях.
Государственное правосудие простиралось не слишком далеко. К организации правосудия рассматриваемого периода, как представляется, следует относиться скептически. В правление Иоанна мы обнаруживаем скорее трагичный пример в Файн Ролл, рассказывающий о том, что «жена Хью де Невилла дала королю 200 кур за то, чтобы она могла возлечь на одну ночь с ее мужем». Куры были доставлены к пасхе, на основе чего можно предположить, что просьба леди была удовлетворена.
Эксцентричность Иоанна вносит коррективы в современные представления о судебных системах. Генрих II способствовал централизации, надежности и «формальной рациональности» английской судебной системы. Тем не менее ее все равно использовали как источник обогащения, а патронаж и коррупция были неотделимы от справедливости. Судьи, шерифы и бейлифы, которые входили в состав провинциальных административных органов, довольно слабо контролировались королем. Я вернусь к этим логистикам авторитетной власти позднее.
Другие государства обладали еще меньшим контролем над своими локальными агентами и лордами по сравнению с унитарным завоеванным государством — нормандской Англией. В других государствах большую часть судебных функций осуществляло не государство, а местные землевладельцы и священнослужители. Импульс к большей централизации в целом исходил от завоеваний, как это произошло во Франции после великой экспансии Филиппа Августа (1180–1213 гг.) и в Испании после реконкисты. К 1200 г. короли Англии, Франции и Кастилии, а также император Германии получили значительную часть судебного контроля над территориями, находившимися под их сюзеренитетом. Но это переносит нас на вторую стадию государственного строительства, которая только началась со времен Генриха 11 и отражена в его доходах.
Последний источник дохода в табл. 13.1 — это налоговые поступления от сборов и скутагия (плата для обеспечения одного scutит — щита). Они отражают вторую публичную функцию государства — ведение международных войн. В отличие от феодально-наследственного пункта, упомянутого ранее, английская корона обладала правами облагать налогами ради одной-единственной цели — «чрезвычайных расходов», что означало войну. Это было неизменным вплоть до 1530-х: гг. Защита государства, за которую отвечали правители, требовала постоянных налогов от вассалов. Но каждый налог мог быть повышен различным и специальным образом. Большинство правителей требовали не денег, а персональной службы — феодального ополчения. В завоеванных царствах типа Англии сбор ополчения мог быть систематически организован: от каждой области или с земли стоимостью z, теоретически взятой у короля, требовалось предоставить х рыцарей и солдат.
На протяжении XII в. ряд тенденций подорвал военную эффективность ополчения и привел ко второй стадии роста государственной власти. Сложные структуры наследования, особенно фрагментированных участков земли, делали установление обязательств к военной службе крайне трудным. Некоторые землевладельцы жили в мирном окружении, и их отряды становились бесполезными в военном отношении. В конце XII в. характер военных действий также изменился, поскольку Европу заполонили организованные государства — теперь военные кампании были затяжными, с продолжительными осадами. В Англии феодальное ополчение служило бесплатно в течение двух месяцев (и только 30 дней в мирное время), после этого расходы на его содержание возлагались на короля. Поэтому к концу XII в. правители нуждались в большем количестве денег для ведения войн, в то же время их подчиненные с меньшим энтузиазмом шли на военную службу. Скутагия и сборы, налог на города (городские группы были менее воинственными) были компромиссным результатом.
Гораздо отчетливее государство проявлялось в городском секторе. Во-первых, отсутствие абсолютных прав собственности означало, что земельные соглашения подразумевали обременительные отношения, скрепленные печатью от лица независимой власти, которым в данном случае выступал король. Поскольку города привлекали огромные потоки иммигрантов в ходе экономической экспансии, король мог ожидать заметных доходов от земельных транзакций. Во-вторых, роль короля как защитника была особенно важной для международных «иностранных» торговцев. От них король получал плату в обмен на защиту (Lloyd 1982). Эти
