Чтобы защитить себя от нападений врагов, Османская империя в разное время концентрировала свои силы на одном из четырех весьма удаленных друг от друга фронтов: восточной Малой Азии и Кавказе, Дарданеллах, Ираке, а также Сирии и Палестине. Первые месяцы войны не предвещали ничего хорошего для турок, поскольку германская поддержка была недостаточной для того, чтобы обеспечить им успех. В ноябре 1914 года британцы захватили Басру и двинулись на север, в глубь Ирака. Войска во главе с командующим Четвертой армией Кемаль-пашой, которые наступали, с целью выбить британцев из Египта, были дважды остановлены у Суэцкого канала: в феврале 1915 года и летом 1916 года. В январе 1915 года Энвер-паша потерял в заснеженной северо-восточной Малой Азии почти 80 000 своих солдат. Это произошло в ходе сражения с русскими войсками при Саракамыше, где он попытался отомстить за территориальные потери, понесенные в результате войны 1877–1878 годов. Зимой 1916–1917 годов на участке фронта Муш — Битлис погибли 60 000 турецких солдат. Турки редко добивались успеха, а их немногочисленные победы были весьма сомнительного свойства: за отражением натиска британских войск в Палестине весной 1917 год, последовала потеря Иерусалима в декабре того же года. Им удалось взять в плен остатки британской армии, которая с декабря 1915 по апрель 1916 года была блокирована на юге Ирака, в Кут-аль-Имара, но всего через полгода британцы взяли Багдад. Но если Кут только в представлении турок является победой Османской империи, то оборона Дарданелл в 1915–1916 годах (Галлиполийская кампания) бесспорно закончилась долговременным военным успехом, которого добилась имперская армия. Эта победа не только имела огромное стратегическое значение, но и произвела необходимый психологический эффект, а также до некоторой степени реабилитировала турок в глазах их германских союзников. Османские потери в районе Галлиполи были ужасными: согласно статистическим подсчетам, приблизительно 90 000 убитых и 165 000 раненых, но это, несомненно, заниженные данные.
Не менее ужасающим является общее число убитых за четыре года войны, но намного больше людей погибло от болезней, чем от ран. Согласно подсчетам, число солдат, убитых в бою, составило 325 000 человек, а количество раненых (из которых впоследствии погибло приблизительно 60 000) колеблется от 400 000 до 700 000 человек. Еще 400 000 человек умерли от болезней, что увеличивает общее количество погибших солдат османской армии до почти 800 000 человек. За период с марта 1917 года по март 1918 года численность боеспособных военнослужащих уменьшилась наполовину, с 400 000 до 200 000 человек, а к моменту заключения перемирия, то есть к октябрю 1918 года снова сократилась вдвое. К тому времени численность боеспособной армии составляла всего лишь 15 процентов от той максимальной численности, которой она достигла в начале 1916 года, когда империя держала под ружьем 800 000 человек. Десятки тысяч дезертировали. Основная тяжесть по обеспечению армии людскими ресурсами легла на плечи турецкого крестьянства Анатолии, которое накануне войны составляло около 40 процентов от общей численности населения Османской империи. Одним из результатов огромных потерь стала нехватка людских ресурсов, необходимых для производства сельскохозяйственных работ. В то время, когда потребности армии превосходили по важности потребности гражданского населения, те, кто остался дома, часто находились в условиях столь же ужасных, как и те, кто был на фронте.
Война проверила на прочность взаимоотношения империи и ее арабского населения. Хотя в целом османские арабы сохраняли свою традиционную лояльность (прежде всего глубоко укоренившуюся преданность султану как халифу ислама), тяготы войны способствовали тому, что их отношение к империи изменялось. После унизительного провала предпринятой в феврале 1915 года египетской кампании, Кемаль-паша вернулся в Сирию, где он обладал абсолютной властью как в военных, так и в гражданских делах. Убедившись в том, что восстание местных арабов неизбежно, он предпринял акции устрашения. Лидеры арабов были казнены, а самые известные семьи депортированы в Анатолию, где были ликвидированы те, кого он считал врагами КЕП. В нарушение политического курса, проводимого в то время КЕП, снова было навязано употребление только турецкого языка. Кемаль не предпринял ровным счетом ничего, чтобы хоть как-то облегчить страдания, которые испытывало население Сирии от жестокого голода. Тяжелое положение усугубила блокада британцами и французами портов этой провинции, конфискация транспортных средств, спекуляция и, что самое поразительное, предпочтение, которое Кемаль отдавал расходованию скудных финансов на общественные работы и реставрацию исторических памятников. Уже к 1914 году бремя финансирования правительства и административного аппарата империи стало в большей степени, чем когда-либо, ложиться на арабские (и анатолийские) провинции, что стало неизбежным следствием потери территорий (и налогоплательщиков) на Балканах. Жестокое правление Кемаля в Сирии способствовало усилению негодования арабов. Впрочем, это негодование еще не приобрело форму национализма, как его понимали европейские державы, обладавшие большим опытом разжигания националистических настроений среди османских подданных на Балканах.
Прежде британцы не проявляли особого интереса к арабским землям, лежавшим между Египтом и Аравийским полуостровом (хотя эти регионы имели решающее значение для контроля над путями в Индию), но постоянная нестабильность в Стамбуле заставила их пересмотреть свою роль на Ближнем Востоке, и приступить к изучению способов, с помощью которых можно было бы с пользой для себя манипулировать антиосманскими настроениями арабов.
В то же самое время они не могли позволить себе пренебрегать тем обстоятельством, что Франция проявляет интерес к этому региону. Поэтому выдвинутое некоторыми арабами предложение избрать халифа-араба и таким образом дистанцироваться от турок оказалось вполне приемлемым для творцов британской политики. Особенно если принять во внимание то обстоятельство, что арабы-христиане, в целом больше тяготели к Франции, тогда как арабы-мусульмане, которых в Сирии было большинство — к Британии. В июне 1916 года в Хиджазе вспыхнуло так называемое Арабское восстание. Поводом для него стали беспринципные попытки Шарифа Хусейна расширить свое влияние. В августе его заменили на Шарифа Хайдара, но в октябре он объявил себя королем Аравии, а в декабре был признан британцами как независимый правитель. Практически не имея возможности хоть как-то повлиять на ход событий, Стамбул лишь попытался воспрепятствовать распространению известий о восстании, которые могли деморализовать его дрогнувшую армию или активизировать деятельность антитурецких арабских группировок. Достаточно странным является тот факт, что турки вели священную войну вместе с Германией, которая была державой неверных. Но не могло быть и речи о том, чтобы пригласить германские войска оказать помощь в защите мусульманских святых мест.
До сих пор является предметом дискуссий то, как развивались события на арабских территориях империи во время Первой мировой войны, но объем данной книги не позволяет в полной мере осветить этот вопрос. Британцы так долго идеализировали арабов и демонизировали турок, что заставили восторженную публику поверить в придуманную Т. Э. Лоуренсом историю и пренебречь проделанным историками анализом реальных событий. Как и в XIX столетии, великие державы не доверяли друг другу, поэтому, рассматривая войну как возможность лишить Османскую империю того, что у нее еще оставалось, каждая из них понимала и то, что нужно проявлять бдительность в отношении притязаний других держав. На протяжении всей войны великие державы наряду с боевыми действиями предпринимали активные дипломатические усилия. Стратегические вопросы, которые в то время вызывали обеспокоенность у Британии, были охарактеризованы следующим образом:
Сценарий, над которым обычно размышляли британские стратеги, касался послевоенной ситуации, при которой доминирующим фактором на Ближнем Востоке должен был стать турецко-германский союз. Этот взгляд разделяли и германские стратеги. Британцы составляли свои планы, исходя из намерений ограничить ущерб, который мог нанести их интересам такой союз. Наиболее очевидным способом достижения такой цели было ограничение власти турок над частями их империи.
Добиваясь достижения своих целей, каждая держава разрабатывала всевозможные планы и составляла проекты соглашений, рассчитывая на то, что они будут подписаны и узаконены на мирной конференции, которая должна была состояться после окончания войны. Результатом целой серии дипломатических консультаций стало так называемое Константинопольское соглашение (заключенное в марте-апреле 1915 года), по которому Британия и Франция обещали России передать после победы в этой войне проливы и Стамбул. Спустя месяц был подписан Лондонский договор, который признал притязания Италии распространить свое влияние на юго-западную Малую Азию. И Франция, и Британия предъявляли претензии на Сирию, и когда обсуждались эти и другие соглашения, касавшиеся арабских провинций империи, Россия потребовала примыкавшие к ее границе территории на северо-востоке Малой Азии. Достижение соглашений о послевоенной судьбе Сирии осложнялось проблемой Палестины, и Британия, опасавшаяся того воздействия, которое османский султан-халиф мог оказать на миллионы находившихся под ее властью мусульман, вступила в переговоры с Шарифом Хусейном. В ходе этих дискуссий речь шла об арабском халифате и о независимом арабском государстве. Детали предполагаемого раздела Османской империи и то, каким образом это арабское государство может выглядеть, было сформулировано в течение 1915 года в ходе переписки между Хусейном и британским высоким комиссаром в Египте, сэром Генри Макмахоном, а также в соглашении между британским дипломатом Марком Сайксом и его французским коллегой Франсуа Жорж-Пико. Хотя эти два документа во многом повторяли друг друга, они отличались по таким важным вопросам, как статус Палестины, а также степень и пределы независимости будущего арабского государства. Вряд ли можно было ожидать, что разработанные в начале войны планы успешно пройдут проверку временем: ход войны и смещение национальных приоритетов (к 1917 году военная машина Османской империи находилась на грани полного разрушения, а Россия испытывала муки большевистской революции) отчасти (хотя и не полностью) свели эти планы к нулю. В 1917 году в войну вступили Соединенные Штаты, и провозглашенная президентом Вудро Вильсоном доктрина самоопределения новых государств стала настойчиво (хотя поначалу почти незаметно) оказывать влияние на колониальное мировоззрение великих держав, которые раньше никогда не уделяли большого внимания желаниям народов, судьбу которых они определяли.
