Глава III. Вторжение альморавидов
Сельджуки на Востоке
В это время, в XI веке, возникли две обширные мусульманские империи — одна на азиатском Востоке, другая на африканском Западе: их быстро создали соответственно тюркские кочевники киргизской степи и берберские кочевники Сахары.
Тюрки-сельджуки, вторгшись на обжитые мусульманские территории, основали империю, которая вновь насадила ортодоксальный ислам на месте скрытого шиизма31 в Персии и распространила эту религию на новые территории, отнятые у Византийской империи. Сельджуки вторглись в Армению; здесь, в битве при Манцикерте, в 1071 г. решительное поражение понес византийский император Роман Диоген, попав в плен к тюркам, и отныне не только Армения, но и большая часть Малой Азии были утрачены для христианства.
Тогда же, когда зарождалась сельджукская империя, на противоположном конце исламского мира возникала империя альморавидов — другое проявление реакции. Не прошло и пятнадцати лет, как вслед за великим императором Византии свой главный разгром потерпел и малый император из Леона. Так ислам вновь обрел агрессивное превосходство своих лучших времен.
Альморавиды на Западе
В 1039 г. факих32 Абдаллах ибн Ясин из племени джазула в Магрибе начал возвращать в ислам невежественные кочевые племена Сахары, проповедуя им Коран, внушая страх перед адом, призывая к омовениям, раздаче милостыни, плате десятины и выполнению других религиозных обязанностей. Его первые приверженцы называли себя альморавидами (алъморабитун), потому что были связаны особым обетом, обязывающим их вести священную войну в рабиде (рабита, пограничный замок), которую факих воздвиг на одном из островов реки Нигер для борьбы с суданскими идолопоклонниками.
Абдаллах побудил своих учеников начать священную войну против тех, кто не желает слышать слово проповеди, и в 1042 г. чистый ислам подчинил себе всю безмерную Сахару, где господствовал союз племен санхаджа, — территорию, имеющую в продольном направлении протяженность в шесть месяцев пути и в поперечном — в четыре, по данным «Эль-Картас». Среди семидесяти братских племен союза санхаджа, пасших своих верблюдов по всей пустыне, религиозным рвением выделялись ламтуны, поэтому факих предпочел именно их и выбрал из их числа двух первых эмиров, которые довершили завоевание Сахары и захватили добрую часть Судана протяженностью в три месяца пути. Ламтунский эмир командовал альморавидами на войне, но подлинным сувереном был факих Абдаллах, потому что он руководил эмиром и опускал ему на обнаженную спину вразумляющую плеть, когда считал нужным наказать его за какое-то упущение.
Первые альморавиды33 еще выбирали религию вовсе не ради выгод и преимуществ, которые она может дать; принимая ее, они соглашались отречься от всего, что она осуждала. На завоеванных землях они старались истребить всякое нечестие: вводили законы, допускавшие брак лишь с четырьмя свободными женщинами, сжигали винные лавки, ломали музыкальные инструменты как источник падения нравов и, наконец, упорно добивались отмены всех налогов, не дозволенных Кораном и сунной, позволяя собирать с мусульман только десятину и милостыню, с неверных — специальную подать, а также забирать пятую часть добычи, захваченной в священной войне.
В 1055 г. эти сахарские кочевники начали завоевание городов Магриба, куда их призвали благочестивые факихи ради восстановления позиций религии. Чуть позже, в 1061 г., альморавидский эмир Абу Бекр ибн Омар, пресытившись городской роскошью, которую предлагал Магриб, и тоскуя по пустынной жизни, вернулся в Сахару, чтобы закончить там свои дни в священной войне с Суданом. Прежде чем уехать, он назначил правителем новой территории двоюродного брата, известного вождя ламтунов Юсуфа ибн Ташфина. Именно Юсуф с тех пор и руководил альморавидами в их переходе к оседлой жизни и в их героических деяниях, начиная с основания города Марракеш и с завоевания Феса.
Юсуфа призывают в Испанию
Альморавиды приближались к Испании, а впереди них летела их громкая военная слава, и Мутамид Севильский, для которого были столь невыносимы амбиции Альфонса, решил искать спасения в этих людях.
Еще в 1075 г. он направил Юсуфу послание, умоляя начать священную войну в Андалусии; но Юсуф, умевший действовать расчетливо, ответил: «Я не смогу прийти, пока не овладею Танжером и Сеутой». В 1077 г. Юсуф завоевал Танжер, овладел Эр-Рифом до Мелильи, в 1081–1082 гг. захватил Оран и Тунис, и Мутамид, когда его в 1082 г. осадил Альфонс, как мы уже говорили, еще раз написал Юсуфу, прося, чтобы тот спас испанских мавров из унизительного положения; но Юсуф непреклонно ответил: «Я приду, если Бог даст мне Сеуту». Наконец в августе 1084 г. Сеута попала под его власть.
И когда в следующем году Альфонс после взятия Толедо еще раз пригрозил завоевать Кордову, когда он окружал андалусские города и преисполнился решимости вступить в Сарагосу, Мутамид вспомнил слова Юсуфа и вернулся к мысли пригласить его в Испанию. Мутаваккиль Бадахос-ский, узнав о потере Толедо, тоже написал альморавид-скому эмиру красноречивое послание, прося о помощи, коль скоро малодушный трус (аль-Кадир) предал в руки языческого тирана прекраснейшую крепость Испании. Однако на деле решение призвать Юсуфа далось таифским эмирам очень нелегко. На взгляд бербера-альморавида, обитатели андалусских дворцов бесстыдно предали забвению религиозный ригоризм, дух там развращали музыка, вино и всевозможные праздничные развлечения, в академиях мусульман совращала с пути ученая эрудиция, толкая на опасные дороги познания, огромные расходы эмирских канцелярий требовали недопустимых налогов, приводящих народ в уныние. И наоборот, андалусец видел в берберах отвратительных варваров и ощущал больше духовного родства с христианами Севера, нежели с ними. Кроме того, завоеватель из Африки, увидев военную слабость андалусцев, неизбежно должен был превратиться из союзника в господина. Из-за всего этого старший сын Му-тамида предпочел бы искать решение в пределах Испании и советовал отцу примириться с Альфонсом. Но Мутамид, в душе которого испанец вел отчаянную борьбу с мусульманином, ответил: «Я не хочу, чтобы меня обвинили, что я отдал аль-Андалус христианам и превратил его в дом неверных; я не хочу, чтобы на мою голову посылали проклятия с минбаров всех мечетей мусульманского мира; и уж если надо делать решительный выбор, то мне будет не столь тяжко пасти альморавидских верблюдов, нежели стеречь свиней у христиан». К таким рассуждениям Мутамид, человек благородного образа мыслей, пришел не вдруг, но гпод влиянием духовенства: в Кордове — городе, которому сильнее всех грозил Альфонс, — во множестве собрались факихи и приняли решение призвать альморавидов, видя в этом единственное спасение. То есть здесь дело шло к тому же, что случилось тридцать лет назад в Магрибе: там тоже собрались факихи, благочестивые и ученые мужи из Сиджильмасы34 и Дра, написали послание предводителю альморавидов, умоляя пойти войной на зенатского эмира, правившего у них в то время, и тем самым спровоцировали завоевание страны альморавидами. Во избежание этого Мутамид счел более разумным предвосхитить инициативу факихов, и после того, как он поделился своими соображениями с двумя самыми видными из соседей, Мутаваккилем Бадахосским и Абдаллахом Гранадским, все трое отправили к Юсуфу послов с приглашением пересечь пролив. Однако перед этим он должен был дать торжественную клятву не отбирать у андалусских монархов их государств.
Юсуф, выполняя давнее обещание, отправил в Альхесирас огромное войско, предварительно присвоив этот порт. Вслед за войском отплыл и он сам со множеством альморавидских каидов, со множеством факихов и святош, которые были душой этой священной войны, главными и самыми почитаемыми советниками Юсуфа. Поднявшись на борт корабля, эмир обратился к Всевышнему: «О Боже! Если это путешествие пойдет на пользу исламу, сделай, чтобы оно было для меня нетрудным, а если нет, ниспошли непогоду на море, которая бы заставила меня вернуться». Ветер выдался попутным, и в Альхесирасе Юсуф ступил на испанскую землю.
Тот, кто таким образом прибыл спасать андалусский ислам, был семидесятилетним стариком, худощавым, очень смуглым, со сросшимися бровями, редкой бородой и высоким голосом. Он родился в Сахаре задолго до обращения племени ламтунов в ислам, и его душу все еще сжигал прежний пыл неофита; он презирал мирские удовольствия, был суров, скромен, набожен. Питался он только ячменным хлебом, верблюжьим молоком и мясом, носил лишь шерстяные одежды, и в покрывале, которым он по обычаю пустынных племен прикрывал лицо, факихи видели символ скромности, за которой кроется великое благородство и великая доблесть.
