Николай Непомнящий - Неведомая Африка

Но, окруженный всей этой роскошью, пресвитер оставался скромным человеком. Он не употреблял громких титулов, довольствуясь простым званием «пресвитер» – «священник», и, несмотря на то что у него была толпа обожающих его жен, он позволял им приближаться к себе лишь четыре раза в год. Каждый день он лично пел перед алтарем святого Фомы, принесшего в его страну истинную веру, а единственной мечтой пресвитера было раздавить «мусульманскую гадину». Во время войны он командовал могущественным войском, в котором даже имелся отряд каннибалов, что было весьма удобно в плане уничтожения трупов после боя. Но в мирное время в путешествия по своим владениям он брал лишь простой деревянный крест да чашу земли в знак того, что из земли он был создан, в землю и возвратится. Смерть его особенно не заботила – в его царстве бил источник жизни, и каждому, искупавшемуся в нем, возвращались сила и здоровье человека тридцати двух лет. Согласно осведомленным источникам, сам пресвитер принимал это лекарство восемь раз, и его настоящий возраст равнялся 562 годам.

Эта невероятная фигура занимала умы европейских фантазеров, по меньшей мере, за четыре века до того, как в 1497 году португальские каравеллы обогнули южный мыс Африки. Где конкретно следовало искать его сказочное царство, никто не знал. Из Эфиопии долетали дразнящие отрывки информации, рассказы о христианском правителе, заклятом враге ислама, чей двор прямо-таки изобиловал священниками. То, что его владения казались столь маленькими, естественно, весьма разочаровывало, так как даже на неточных картах того времени Эфиопия выглядела небольшим государством между Верхним Нилом и Красным морем. Но европейские ученые изобрели достойное объяснение: они утверждали, что пресвитера оттеснили туда те же самые всепобеждающие монголы, что чуть было не поглотили Европу. Таким образом, Эфиопия была подлинным остатком знаменитой империи пресвитера и должна была содержать квинтэссенцию всего, что он сохранил.

Португальцы, первыми отправившиеся на поиски пресвитера Иоанна в 1500 году, вряд ли подходили для того, чтобы встречаться с богоугодным владыкой. Многие из них были degredados (порт. «отбросы, отверженные») – каторжниками, которым дали возможность искупить свои грехи. Их привозили на кораблях, двигавшихся вдоль берега вокруг Африки, и оставляли в разных местах с наказом двигаться вглубь на поиски царства пресвитера Иоанна. Найди они его, им даровали бы полное прощение. Но этого не случалось, так как они никогда не возвращались назад с удачей. Да и вообще они редко когда возвращались… Определенного положительного результата удалось достичь только на северном и восточном берегах. Два португальца, говорящие по-арабски, притворились мусульманами и преодолели исламский заслон. Но, к несчастью для них обоих, они так понравились правителю Эфиопии, что он отказался отпустить их домой, и оба несчастных провели остаток жизни при его дворе, в роскошной неволе.

В том, что страна пресвитера Иоанна отождествлялась с Эфиопией, была определенная логика, питавшая надежды людей, искавших загадочное христианское царство. Средневековая Эфиопия раскинулась на высоком плато, которое последующие поколения назвали Крышей Африки. То была суровая и жестокая земля, испещренная дикими горами и ущельями, и несколько месяцев в году невидимая за густым влажным туманом, окутывавшим высокогорье. Летом сильнейшие ливни делали узкие тропы практически непроходимыми, и даже в хорошую погоду редкие группы путников состояли из носильщиков и вьючных животных, что осторожно пробирались через изумительные ущелья и голые горные перевалы. Селения ограничивались несколькими городами, расположенными у главных дорог, и множеством деревушек, что окружали горы, чьи вершины являлись надежным укрытием в случае войны. В мирное время в долинах пасся скот, а крестьяне возделывали бесплодные почвы небольших полей, которые с трудом распахивали на каменистых склонах. Путешественника встречало поразительно суровое величие: горы извивались, хребет за хребтом уходя к горизонту, и их вершины возвышались так же высоко, как волны бесконечного морского пейзажа серых скал.

Эфиопия уникальна тем, что она была древнейшим африканским христианским государством. В четвертом веке н. э. греческие и римские торговцы принесли эту религию в портовые города Красного моря, а оттуда она проникла на высокогорье, укоренилась там и удивительно расцвела. Эфиопский правитель, негус, объявил себя прямым потомком царя Соломона и царицы Савской, и многие его подданные считали себя наследниками рассеянного по земле еврейского народа. Их христианство было жестоким и воинственным. Когда Эфиопии улыбалась фортуна, она спускалась со своих горных вершин и занимала низины, простираясь на северо-восток до побережья Красного моря. Во времена ее расцвета, как раз перед тем как европейцы открыли эту страну, говорилось, что негус ударял по земле бичом, призывая ее наслать новых врагов, ибо он уже со всеми расправился. Когда обстоятельства изменились и Эфиопия попала под удары судьбы, она просто вернулась в свои горные крепости, надежно укрывшись за огромным валом Великого восточного африканского разлома, изрезанным глубоким расщелинами, что образовывали ее восточную границу.

Здесь, на плато, эфиопское христианство странным образом видоизменилось и приобрело невиданный размах. Огромная часть населения страны так или иначе принадлежала к институту церкви: в качестве священников, оседлых или странствующих нищих монахов или мирских братьев. Женщины не отставали от мужей, становясь монахинями, а детей посвящали в диаконы еще в младенчестве. Фанатики предавались раскаянию, налагая на себя странные епитимьи: носили пояса, усеянные гвоздями, или неделями сидели в бочках с ледяной водой. Повсюду в городах и деревнях строились церковные здания: уединенные монастыри на горных вершинах и храмы, подобные церкви в Лалибеле, высеченной в скале. Церковь была мощным землевладельцем, и священники занимали ключевые места в правительстве. В целом эта система была основана на особом, почти буквальном прочтении Писания. Черпая вдохновение из Евангелия и проникаясь рассказом о жизни Христа, эфиопская христианская церковь процветала, принося экзотические плоды в искусстве и архитектуре, обрядах и вероучении. Появлялись величественные настенные росписи, с которых на верующих смотрели грустные глаза. Это были картины, изображавшие евангельское предание, при этом особое внимание уделялось Богоматери. Проходили невиданных размахов посвящения на открытом воздухе, во время которых абуна, или архиепископ страны, рукополагал за одну церемонию сотни священников. Яростные монахи со спутанными волосами, одетые в кожу, подобно берсеркам, сражались в государственной армии. Совершались таинственные крещения, во время которых все, начиная с самого негуса, вновь и вновь подтверждали свою веру, окунаясь в емкости с водой.

За этим религиозным рвением стояли проблемы управления воинственным и неравномерно проживающим народом, разделенным на кланы и группировки. В центре пребывали придворные, приближенные к негусу. Он обладал абсолютной властью, но в такой неспокойной стране его династия оставалась в безопасности, лишь пока он мог управлять могущественными военачальниками, а поэтому его двор редко задерживался на одном месте. Шатры огромного лагеря перемещались по стране подобно фигурам в большой шахматной партии, готовые поставить соперникам негуса шах и мат, расстроив их планы при помощи могучей армии. Братья правителя, будучи потенциальными претендентами на трон, были пожизненно заточены в крепости на горной вершине, и любого, кто с ними общался, ждала смерть. Местных управляющих, приобретавших значительную власть, тут же смещали. Сам же негус поддерживал завесу тайны вокруг собственной персоны, окружая себя гонцами и львами – символами своей власти.

Но Эфиопия была изолирована не полностью. Традиционно абуна назначался Коптской Александрийской церковью и присылался из Египта. В Иерусалиме существовал дом для эфиопских паломников в Святую землю, а два религиозных посольства даже достигли Рима. С Европой поддерживалась связь, достаточная для того, чтобы там лелеяли надежды найти в Эфиопии пресвитера Иоанна, персонажа по-своему столь же притягательного, как Манса Муса со своим золотом. В итоге, когда европейцы серьезно принялись за исследования, португальские рыцари отправились на поиски таких подвигов и приключений, что грозили затмить достижения самих конкистадоров в Новом Свете.