Проф. Зеньковский, утверждавший в книге «Русские мыслители и Европа», что в русском масонстве «зрело религиозное отношение к жизни и проявлялось духовное творчество», то есть, что православие в XVIII веке не могло быть основой религиозного отношения к жизни и духовного творчества, и тот заявляет в своей «Истории русской философии», что «русская философская мысль XIX века будет еще не раз, часто с трагическим надрывом, вымучивать то, что уже оформилось в церковном сознании XVIII-го века.» В эту же эпоху жил и первый русский философ Григорий Сковорода (1722–1794 г.). Выходец из народных низов, Григорий Сковорода, получивший прозвище «Русского Сократа», не пошел по пути «чужебесия» высших слоев русского общества своей эпохи.
Сковорода был высокообразованным человеком. Уровень его знаний намного превосходил культурный уровень самых выдающихся вольтерьянцев и масонов Елизаветинской и Екатерининской эпохи.
Знавший хорошо немецкий, латинский, греческий и еврейский языки, Григорий Сковорода глубоко знал произведения выдающихся древних и многих европейских философов и творения отцов Церкви.
Зеньковский, видящий в русском масонстве лабораторию, в которой вырабатывалось религиозное отношение к жизни, опровергает сам себя, когда замечает, что:
«…в оригинальной и самостоятельной системе Сковороды надо видеть первые всходы того, что развивалось в русской религиозной душе, когда умственная энергия направлялась на вопросы философии.» Или: «Сковорода не знает никаких стеснений в движении его мысли, дух свободы имеет в нем характер религиозного императива, а не буйство недоверчивого ума. Это сознание свободы и есть свидетельство того, как далеко пошла внутрицерковная секуляризация, вдохновлявшая разум к смелой и творческой деятельности — без вражды и подозрительности к церкви».
Ведь если Зеньковский (так же как Н. Бердяев, как и другие идеологи русской интеллигенции) утверждает, что русское масонство было той духовной силой, которая оформила русскую культурную душу, если оно, а не православие «давало аскетическую культуру душе, оно вырабатывало нравственный идеал личности (Бердяев. «Русская идея»), то как с этим взглядом примирить заявление Зеньковского с тем, что «в оригинальной и самостоятельной системе Сковороды надо видеть первые всходы того, что развивалось в русской религиозной душе, когда умственная энергия направлялась на вопросы философии»?!
Выходит, что первая оригинальная русская философская система возникла не в душе русского масона, а в душе православного мистика Сковороды, а в русском Церковном сознании уже в 18 веке оформились идеи, которые не раз будет вымучивать с трагическим надрывом русская философская мысль в 19 веке. А если эти утверждения Зеньковского верны (а они верны), то как тогда можно утверждать, что русское масонство было той духовной средой. в которой «зрело религиозное отношение к жизни и проявлялось духовное творчество!?»
А ведь другие авторы издаваемые масонским издательством «Имка», как например, Н. Бердяев, в своих утверждениях еще более категоричны, чем Зеньковский и считают, что русскую душу в после-петровской России могло духовно оформить только масонство и оно и оформило ее.
Н. Бердяев, в книге «Русская идея» (основные проблемы русской мысли XIX и начала XX века) откровенно признается, что «масонство было у нас в XVIII веке единственным духовным общественным движением, значение его было огромно… лучшие русские люди были масонами.
Первоначальная русская литература имела связь с масонством. Масонство было первой свободной самоорганизацией общества в России, только оно не было навязано сверху властью».
«В масонстве произошла формация русской культурной души, оно давало аскетическую культуре душе, оно вырабатывало нравственный идеал личности. Православие было, конечно, более глубоким влиянием на души русских людей, но в масонстве образовывались культурные души петровской эпохи и противопоставлялись деспотизму и обскурантизму».
Все это типичный «белибердизм», как назвал умствования Н. Бердяева И. Солоневич.
Это только Бердяев и Ко. способны утверждать, что все «лучшие русские люди были масонами», что в «масонстве произошла формация русской культурной души «и т. д.
Масонством оформлялась душа не всего образованного русского общества, а только «культурные души петровской эпохи», как верно формулирует Бердяев, то есть только части образованного общества после петровской эпохи. Ни св. Тихон Задонский, ни Паисий Величковский и его ученики, ни первый русский философ Григорий Сковорода, к «культурным душам петровской эпохи» не принадлежали и никакого отношения к масонству и масонскому мистицизму не имели. Сознавали ни это или нет, но они являлись представителями русского духовного возрождения.
Аскетическую закалку душе они давали опираясь на традиции не масонского «аскетизма» (!?), а на древнюю традицию православного аскетизма, нравственный идеал личности они искали тоже не у масонства, а у христианства, дух свободы у них исходит не из буйства недоверчивого ума, как у масонов, а из религиозных импульсов, истинное христианство они ищут не в нелепых антихристианских измышлениях масонского мистицизма, а стараясь глубже проникнуть в мистическую основу христианства.
«Мудрствование мертвых сердец, — пишет Сковорода, препятствует философствовать во Христе».
«Истина Господня, а не бесовская» — указывает он. Не хочу я наук новых, кроме здравого ума. Кроме умностей Христовых, в которых сладостна душа, — пишет Сковорода в одном из своих стихотворений.
Идеи века просвещения, вытекающие из масонских идей, чужды и далеки первому русскому философу.
«…весь XVIII век с его всецелой обращенностью к исторической эмпирии представлялся Сковороде мелким и ничтожным, — указывает восхвалитель масонства Зеньковский. — Идея внешнего прогресса, идея внешнего равенства чужда ему, он часто иронизирует по этому поводу.» «Что ни день, то новые опыты и дивные приобретения. Чего только мы не умеем, чего не можем! Но горе, что при всем том чего-то великого недостает».
Сковорода христианский мистик. Этого не может отрицать даже Зеньковский. «Сковорода от христианства идет к философии», — пишет он, — но не уходя от христианства, а лишь вступая на путь свободной мысли». «Сковорода был тверд в свободном своем творчестве, но решительно чужд всякому бунту». «В истории русской философии Сковороде принадлежит таким образом очень значительное место первого представителя религиозной философии.» Св. Тихон Задонский, Паисий Величковский, первый русский философ старец Григорий Сковорода поднимают православное миросозерцание на высокую ступень, не выходя из пределов православия.
Их системы православного умозрения и мистицизма несравненно более высоки, чем масонство и все разветвления масонского мистицизма.
Но «культурные души петровской эпохи», отталкиваясь от всего русского, предпочитают формировать свои души, опираясь на европейское масонство и европейские мистические учения.
«Умности Христовы» недоступны их опустошенной душе, потерявшей связь с русской духовной культурой, мудрование их мертвых сердец препятствовало им «философствовать во Христе» и они стали философствовать в антихристианских учениях масонства. По свидетельству Фонвизина «культурные души петровской эпохи» занимались в своих философских кружках богохульством и кощунством.
«Потеряв своего Бога, — отмечает Ключевский, — заурядный русский вольтерьянец не просто уходил из Его Храма, как человек, ставший в нем лишний, но, подобно взбунтовавшемуся дворовому, норовил перед уходом побуянить, все перебить. исковеркать, перепачкать».
Новые идеи вольтерьянства привились как скандал, подобно рисункам соблазнительного романа, философский смех освободил нашего вольтерьянца от законов божеских и человеческих, эмансипировал его дух и плоть, делая его недоступным ни для каких страхов, кроме полицейского.» Масон И. В. Лопухин признавался, что он «охотно читывал Вольтеровы насмешки над религией, опровержения Руссо и подобные сочинения». Князь Щербатов договаривается до того, что попы и вообще церковники «суть наивреднейшие люди в государстве».
Для масона И. Лопухина церковь только — «отживающее учреждение». Масонство действительно отвлекало многих от атеистического вольтерьянства, но вместе с тем масонство ориентируя своих приверженцев на поиски «истинной религии» уводило этих же самых людей и от православной церкви.
XXI. ПОЛИТИЧЕСКИЕ И КУЛЬТУРНЫЕ УСПЕХИ РУССКОЙ ЕВРОПИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ ЕЛИЗАВЕТЫ
При Елизавете политика русского правительства становится более национальной, но надежды народа на возврат к родной старине, не оправдались. Дочь Петра повела Россию по проложенному ее отцом пути — по пути подражания Европе.
