Еще одним и, как казалось А. А. Шахматову, непреодолимым препятствием к отнесению летописного сказания о начале Печерского монастыря на счет Нестора является то, что в нем основателем обители выступает Антоний, тогда как «Житие Феодосия» таковым считает Феодосия.[178] Аргумент действительно серьезный и не будь в летописной статье 1051 г. другой информации, с ним можно было бы и согласиться. Но сам же А. А. Шахматов заметил, что в сказании не назван игумен, который поставил «церковь велику, и манастырь огородиша столпеемъ, кельѣ поставиша многы».[179] Из буквального смысла сказания следует, что этим игуменом был не Феодосий, а Варлаам, но имени его здесь нет. Заслуга поставления монастыря целиком отдана Антонию и монастырской братии. А. А. Шахматов видел в этом тенденциозность позднейшего редактора, что похоже на правду.
Вопрос только в том, кто был этот тенденциозный редактор? А. А. Шахматову казалось, что таковым следует считать все того же составителя Начального свода, но убедительных аргументов в пользу этого предположения он не привел. Значительно больше оснований полагать, что этим «редактором» был Нестор. В пользу этого свидетельствует вся вторая часть сказания, в которой основателем монастыря, по существу, выступает Феодосий. На вопрос Антония, кого бы хотела братия себе игуменом, последовал ответ: «Кого хощеть Бог и ты». Выбор Феодосия, таким образом, был не только выбором Антония, но и Божьим промыслом, оказавшимся особенно благодатным для монастыря. В момент избрания Феодосия братия насчитывала 20 монахов, его стараниями она увеличилась до 100. Феодосий озаботился также и тем, чтобы Печерская обитель обрела монастырский устав, который был списан из устава Студийского греческого монастыря, принесенного в Киев монахом Михаилом. Летописец определенно ставит это в заслугу Феодосию: «Феодосий все то изъобрѣтъ, предасть монастырю своему».[180]
От Печерского этот устав был позаимствован другими русскими монастырями, что ставило его в особое положение как старейшего и наиболее почитаемого. Заключительная фраза о благодатных деяниях игумена Феодосия — «Феодосьеви же живущю в манастыри, и правящю добродѣтелное житье и чернечьское правило» — фактически равнозначна утверждению об основании им монастыря. До игуменства Феодосия печерские холмы были местом индивидуального пустынножительства, при нем возникла монастырская обитель со своим уставом и правилами.
В «Житии» Нестор говорит об этом еще более определенно: «И оттоле Божиею благодатию возрасте мѣсто то и бысть монастырь славень: се же и донынѣ есть, Печерьский монастырь наричаемь, иже от святаго отца Феодосия съставленъ есть».[181]
Остановимся теперь на проблеме идеологической идентификации автора «Повести временных лет». Для исследователей, отстаивавших участие Сильвестра в ее редакции, этот аргумент является чуть ли не главным. Сильвестр был игуменом Выдубицкого Михайловского монастыря, основанного Всеволодом, а затем епископом в Переяславле, родовом гнезде Всеволода — Владимира и, следовательно, все восторженные или сочувствующие высказывания в адрес этих князей должны принадлежать ему. С одной стороны, рассуждения эти не лишены логики, но с другой — не учитывают, что симпатизировать «дому Всеволода» мог не только Сильвестр. Нет у нас гарантии и в том, что в многослойных летописных сводах идеологическая приверженность их составителей во всех случаях сопрягалась с изъятием позиции своих предшественников. Если Нестор составлял летопись при Святополке Изяславиче, значит, должен был проследить, чтобы в ней, не дай Бог, не проскочило худое слово не только о своем сюзерене, но и об его отце и даже роде. В свою очередь, Сильвестр обязан был не только славословить Владимира Мономаха, но также пройтись цензорским пером по текстам своих предшественников, если они неодобрительно отзывались, скажем, об его отце.
Исключить подобного мы, разумеется, не можем, однако и преувеличивать исследовательские возможности такого историографического стереотипа вряд ли следует. Если уж и пользоваться им, то анализировать идеологическую позицию летописцев следует на текстах, приращивающих предыдущий летописный свод. Для автора «Повести временных лет» это главным образом статьи, повествующие о событиях, произошедших в годы киевского княжения Святополка Изяславича. Объективно это был не лучший великий киевский князь. Более популярным на Руси считался Владимир Мономах, однако из летописи сделать такое заключение невозможно. Святополк изображен в ней вполне благопристойно. Он не захватил отцовский трон силой, но сел на нем по праву отеческого наследия: «яко есть столъ преже отца его былъ». Не являясь фактическим организатором антиполовецких походов, в перечислении князей, принимавших в них участие, всегда стоит на первом месте. Аналогично представлена его роль в собирании княжеских съездов, в том числе и знаменитого Любечского. Описывая поражение русских дружин от половцев в 1093 г. под Треполем, летописец замечает, что «Святополкъ же стояше крѣпко» и отступил с поля боя лишь тогда, когда побежали его вои.
Сочувственно откликнулся летописец и на смерть Святополка. Он назван благоверным, по которому плакали бояре и дружина. Среди его заслуг особо подчеркнуто воздвижение церкви святого Михаила, в которой его и похоронили. Жена Святополка раздала столько богатств монастырям, попам и убогим, что это вызвало всеобщее удивление. «Яко дивитися всѣмъ человекомъ, яко такая милости никто же не сотворити».[182]
Если бы не было известно, кто из печерских монахов-летописцев столь сочувственно относился к Изяславу Ярославичу, наверное, поиск автора «летописи Святополка» был бы затруднен. Но мы знаем, что им был Нестор. Его идейная приверженность братолюбию в князьях, покорению старшему в роде, убежденность в несправедливости низвержения Изяслава с великого киевского стола очень хорошо отражены в «Житии Феодосия». Не исключено, что это удивительное произведение было написано Нестором не без влияния Святополка, который после 1098 г. очень сближается с Печерским монастырем и, как полагал Д. С. Лихачев, становится деятельным сторонником его общерусских устремлений.[183]
Традиционное представление о Несторе как летописце князя Святополка было оспорено Л. В. Черепниным. Согласно ему, Нестора можно считать человеком, сочувствующим Мономаху, и подходить к его труду следует как к произведению, задуманному вместе с Мономахом по вокняжении последнего в Киеве.[184] Свой вывод Л. В. Черепнин обосновал ссылками на Печерский патерик, в котором во многих текстах заметно сочувствие Мономаху, а также анализом летописных статей «Повести временных лет» от 1111 по 1115 г., которые также вполне расположены к нему. Он даже полагал, что Нестор написал свою летопись к вышгородскому празднованию культа Бориса и Глеба в 1115 г.{6} Видимо, на этой посылке о времени составления «Повести временных лет» и основаны приведенные выше рассуждения Л. В. Черепнина. В действительности Нестор закончил свой труд около 1110 г. (может быть, в 1113 г.), а последующие статьи принадлежат уже какому-то другому летописцу, несомненно расположенному к Мономаху.
Сколь бы убедительными ни были аргументы в пользу авторства «Повести временных лет» летописца Нестора, всегда остается место и для определенных сомнений на сей счет. Традиционный метод текстологического анализа не в состоянии дать аксиоматично точный результат. Исходя из этого, в последнее время для решения проблемы авторства киевской летописи начала XII в. привлечены данные статистики различных компонентов авторского стиля. Результаты этих исследований опубликованы в 1994 г., но почему-то остались не востребованы летописеведами.[185] В первом очерке, озаглавленном «Кто был автором „Повести временных лет“?», содержатся такие выводы:
«Житие Феодосия» и «Чтение о Борисе и Глебе» стилистически очень близки между собой и бесспорно принадлежат одному автору.[186]
Статьи 1051 и 1074 гг. «Повести временных лет» так же близки к «Житию Феодосия» и «Чтению», как эти агиографические произведения близки между собой. Отличия между этими памятниками столь незначительны, что «ставят под сомнение являющееся уже традиционным мнение о том, что Печерская повесть написана не Нестором».[187] Очень высок уровень общности между «Чтением о Борисе и Глебе» и статьей 1015 г. Он даже выше коэффициента близости двух несторовых житийных текстов между собой. Факты, добытые путем применения новой методики, свидетельствуют о том, что основа летописной статьи 6523 г. создана Нестором.[188]
В целом все четыре текста (Печерская повесть, летописная статья 1015 г., «Житие Феодосия» и «Чтение о Борисе и Глебе») демонстрируют высокую взаимную стилистическую общность и являются объективным свидетельством того, что созданы они Нестором.
