Евгений Тарле - Сочинения. Том 3

Англичане, побывавшие во Франции в качестве военнопленных, оставили записки, поразительно скудные относительно всего, что касается блокады и ее последствий. Записки лорда Блэйни[88] и кое-что еще из этой литературы мне, впрочем, придется цитировать из-за нескольких любопытных бытовых черт, подмеченных этими авторами. Не мудрено, что и упомянутая мной выше специальная книга об английских пленных при Наполеоне не дает ничего, относящегося к интересующему нас вопросу.

В рассказе сэра Джона Карра, изданном и снабженном большим вступлением Babeau, тоже находим лишь заметки о впечатлениях поверхностного иностранца в чужой земле[89].

В изданных в Англии памфлетах, направленных против Наполеона, вроде того, который был написан эмигрантом д’Ивернуа, доказывалось, что континентальная блокада только «замедлила немного поступательный ход британской торговли»[90] и т. п. Но у д’Ивернуа были слабые, поверхностные сведения об английской экономической жизни, которые он мог черпать из английских газет, и никаких сведений о Франции, ибо французские газеты не смели печатать ничего такого, что не являлось разрешенной официальной ложью. Поэтому подобная литература любопытна, отчасти, сама по себе для характеристики общественных настроений, но никакой помощи исследователю экономических последствий континентальной блокады во Франции не может оказать.

Книга д’Ивернуа вызвала статью в «Quarterly Review» (1810, № 5, стр. 50–63), неподписанную, как всегда в этом журнале, где автор, между прочим, отмечал, что «многие смеялись» в Англии, когда Наполеон в 1806 г. объявил блокаду, а теперь (в 1810 г.) ясно, что британская торговля потерпела большой урон от этой меры. Автор статьи и не думает обескураживать своих читателей и сочувственно цитирует «сэра Фрэнсиса» (д’Ивернуа), но самое утверждение, что блокада вовсе не оказалась столь бессильной и «смешной», как это думали многие в момент ее возникновения, в высшей степени характерно.

Я нашел в Британском музее несколько брошюр, которые пришлось цитировать в своем месте: они дают понятие о том, как смотрело английское общество на завязавшуюся колоссальную борьбу и на наполеоновский план; для истории французской промышленности в точном смысле слова эти брошюры не дают ничего, но, характеризуя континентальную блокаду вообще, их нельзя было обойти молчанием.

Французские роялисты и французы, нанимаемые английским правительством, в свою очередь доносили посылавшим их для разведок — о гибели финансов, гибели промышленности и торговли во Франции и т. д.[91] Все это — вполне голословно, в виде общей фразы.

Таковы печатные материалы, которые тоже были мной привлечены к исследованию. Как видит читатель, их роль не могла быть особенно важной, сравнительно с архивными документами, но и обойтись без них вовсе ни один исследователь не имеет права.

При такой бедности печатных источников оставалось, отнюдь, конечно, ими не пренебрегая, положить в основу исследования тот рукописный материал, о котором речь шла выше.

Этот материал в подавляющем большинстве случаев оказался не только неизданным, но и совершенно незатронутым, и часто приходилось мне жалеть о невозможности приложить к этой книге в десять раз больше документов, чем я напечатал. Я старался во всяком случае давать в примечаниях наиболее характерное, что находилось в цитируемом документе.

Вот общий план моего исследования. Я сначала даю характеристику воззрений и стремлений в области экономической политики как наполеоновского правительства, так и торгово-промышленного класса в эпоху Консульства и Империи, затем перехожу к первым годам правления Наполеона и останавливаюсь на отношении представителей торговли и промышленности к Амьенскому миру. Эти главы естественно предшествуют главе о февральском законе 1806 г., который в свою очередь должен быть исследован и оценен до рассказа о континентальной блокаде. Точно так же до этого рассказа я даю очерк состояния французской промышленности в момент провозглашения блокады на основании данных первой, сколько-нибудь полной, сколько-нибудь обстоятельной анкеты, произведенной при Наполеоне. Только после этих глав я перехожу к рассказу об установлении блокады, об экономических отношениях между Империей и Европой в эпоху блокады и к анализу состояния французской промышленности в эту эпоху. Книга кончается рассказом о кризисе 1811 г. и о положении промышленности в Империи в 1812–1814 гг.

Наполеон считал аксиомами два положения: 1) государство не может быть сильным без сильной промышленности; 2) не может существовать сильная промышленность без протекционизма.

Наполеоновское правительство всегда мечтало о расширении рынков сбыта для французской промышленности[1]. Оно желало и расширить эти рынки и предоставить как их, так и рынок внутренний в монопольное пользование французской промышленности. Воззрения Адама Смита и физиократов, господствовавшие в области теории политической экономии, были сведены наполеоновской государственной практикой к нулю.

Как известно, Наполеон не любил теоретиков-«идеологов» вообще и многих философов XVIII столетия в частности. В данном случае нужно отметить определенно враждебное его отношение к физиократам.

На о. Св. Елены в разговоре с Ласказом Наполеон однажды напал на «экономистов» (физиократов), на учение о свободе торговли, и высказался, что таможни должны быть оградой и поддержкой народа[2]. Он с гордостью говорил о своих заслугах перед французской промышленностью и не только перед ней, а и перед промышленностью всей Европы[3], а заслуги эти, по его мнению, были основаны именно на беспощадном протекционизме, т. е. на осуществлении принципа, диаметрально противоположного физиократической доктрине.

Когда Дюпон де Немур сделал в Парижской торговой палате доклад[4] (о Французском банке) и этот доклад торговая палата напечатала, то хотя в работе старого физиократа не было ровно ничего неблагонадежного или либерального и он только отмечал некоторые излишние, по его мнению, функции, которые были приданы этому учреждению, Наполеон так разгневался, что не только (именно по этому поводу) воспретил раз навсегда всем торговым палатам Империи печатать что бы то ни было без разрешения министра внутренних дел, но и «поверхностные» идеи Дюпона де Немура презрительно назвал rêveries и обо всей школе («секте»), к которой принадлежал этот писатель, отозвался пренебрежительно[5].

Вместе с тем Наполеон крепко держался убеждения, что земледелие — основа государства, земледельческий класс имеет первенствующее значение. Эта мысль была популярна в правящих кругах в первые годы Консульства.

Еще в 1802 г. одно явно близкое министерству внутренних дел лицо (которому министр поручил составить нижеследующий доклад) выставляло чуть ли не в качестве аксиомы, что французы — не торговая нация, что они — земледельцы и солдаты, и что это — весьма хорошо. Подчеркивалось, что они и не будут никогда торговой нацией по причинам географическим, психологическим, политическим и т. д.[6]

Но это воззрение быстро сменилось другим, которое у Наполеона держалось до конца дней, которое он повторял и на о. Св. Елены: на первом месте стоит земледелие, на втором — промышленность, на третьем — торговля. К торговцам он далеко не чувствовал такого благорасположения, как к промышленникам.

Шапталь, между прочим, объясняет предпочтение, которое Наполеон оказывал промышленности перед торговлей, также и тем, что мануфактуры кормят гораздо больше народу, чем торговля[7].

Шапталь пишет в своих записках, что Наполеон не уважал коммерсантов и говорил, что у них нет ни веры, ни отечества[8]. Шапталь справедливо замечает, что подобное неблагоприятное мнение могло сложиться у императора вследствие чувствовавшегося им нерасположения торгового класса к его воинственной политике, страшно мешавшей нормальной торговой жизни. Он хотел, пишет Шапталь, управлять торговлей, как батальоном[9], и совершенно не считался с какими бы то ни было чисто торговыми соображениями. У Шапталя осталось такое впечатление, что Наполеон торговлю ставил (в смысле государственной полезности) ниже обрабатывающей промышленности, обрабатывающую промышленность ниже земледелия[10].