В Генеральном штабе, не успев остыть от накала сражений недавно закончившейся войны, уже составляли оперативные планы на случай будущей. Сидеть в окопах в ожидании вражеского вторжения и готовясь к его отражению никто не собирался. Все боевые действия третьей мировой войны должны были вестись на вражеской территории. Лозунг был тот же — «воевать малой кровью, на чужой территории».
Прорыв глубоко эшелонированной обороны противника на Европейском театре военных действий рассматривался как основной и наиболее важный этап наступательной операции. Для прорыва вражеской обороны должны были привлекаться стрелковые дивизии общевойсковых армий. При поддержке тяжелых танков, после обработки позиций противника авиацией и артиллерией пехота должна подавить сопротивление выживших американских солдат и открыть путь на Запад.
Наступление танковых и механизированных дивизий в первом эшелоне допускалось только в исключительных случаях — им отводилась иная роль, для которой сберегались основные танковые силы. В прорыве обороны важная роль отводилась механизированным дивизиям стрелковых корпусов — они находились во втором эшелоне стрелковых корпусов и вводились в бой для захвата второй полосы обороны противника с ходу или с подготовкой прорыва в короткие сроки.
Механизированные же армии предназначались, главным образом, для стремительного развития операции в глубину — рывка на запад, к Рейну, окружения основных группировок противника и уничтожения его крупных резервов как самостоятельно, таки во взаимодействии с воздушно-десантными войсками и подвижными соединениями общевойсковых армий.
Сегодня Днепр, завтра — Рейн!
Они предназначались для рывка в глубь обороны противника, а не для прогрызания оборонительных рубежей, когда тысячи танков могут погибнуть при прорыве (как это часто случалось в годы войны), не выполнив тех задач, для которых их создавали. Конечной целью танковых колонн должны были стать берега Атлантического океана и Ла-Манша.
С первых мирных дней в кабинетах Генерального штаба сотни офицеров и генералов ломали голову над планами применения быстро растущего и крепчавшего танкового меча. Важнейшим этапом оборонительного сражения военная теория первого послевоенного десятилетия считала фронтовой контрудар. Для его нанесения привлекались: во фронте — второй эшелон, фронтовые резервы, часть сил армий первого эшелона и авиация; в армии — второй эшелон, армейские резервы, механизированные дивизии корпусов первого эшелона при поддержке авиации. Как правило, в контрударе должны были принимать участие основные силы механизированных и танковых объединений и соединений.
Будущий министр обороны СССР генерал армии Гречко как-то, посетив отдыхавшего на даче Хрущева, в разговоре о военной стратегии начал описывать хозяину будущую мировую войну, как он ее себе представлял. По расчетам Гречко, на второй день после начала боевых действий он сходу намеревался форсировать Рейн. На пятый или шестой день он овладел Парижем и без задержки двинулся дальше, к Пиренеям, оставив без внимания Великобританию. Горы его тоже не остановили, он перемахнул их с ходу и остановился только на берегу Атлантического океана.
Хрущев задал один вопрос:
— А дальше что?
— Дальше? — как-то неуверенно переспросил генерал и неуверенно произнес: — Дальше… Все…
— Что все? — продолжал напирать Хрущев, — какие ваши предложения по дальнейшим действиям? Вы же докладываете Председателю Совета Министров!
— По дальнейшим — никаких, — отрапортовал генерал.
Хрущев просто взорвался. Последовал грандиозный разнос.
— Вы что, не слыхали об атомном оружии? — орал Хрущев. — Какое наступление? Какой Париж? В Наполеоны метите? От вас в первый же день и мокрого места не останется!
Если сын Хрущева, ставший свидетелем этой сцены и описавший ее в своих мемуарах, не приукрашивает образ своего отца, можно сделать вывод о том, что у партийного вождя был более здравый взгляд на будущую войну, чем у воинственного Гречко.
После свержения Хрущева маршал Гречко стал министром обороны СССР и наводнил Европу десятками тысяч танков, орудий, самолетов и ракет.
Воевать, впрочем, собирались не только танковыми клиньями. В начале пятидесятых годов в армии и Министерстве госбезопасности началось формирование частей специального назначения, которые должны были ковать победу в тылу противника.
Планы будущей войны обсуждали не только армейские маршалы и генералы. Советские спецслужбы тоже не хотели оставаться в стороне от разработки военностратегических проблем. После смерти Сталина весьма влиятельный в этот период Лаврентий Павлович Берия регулярно проводил совещания с руководством разведывательных служб Министерства обороны и Министерства внутренних дел. На них присутствовали командующие дальней авиацией маршал Голованов и военно-морского флота адмирал Кузнецов. Вопрос был один — как нейтрализовать американское стратегическое превосходство в воздухе.
Адмирал Кузнецов считал, что военный конфликт будет скоротечным и закончится быстрым и решительным исходом. Для победы в нем нужно нанести упреждающие удары, рассчитанные на уничтожение 3–4 американских авианосцев, что дало бы возможность советским подводным лодкам развернуть боевые действия на морских коммуникациях противника.
Маршал Голованов предложил, учитывая, что при ограниченных ресурсах, мы сможем нанести противнику не более Г—2 ударов по стратегическим объектам, атаковать не корабли, а прежде всего бомбардировщики, способные нанести ядерный удар.
Отец советского спецназа, генерал Судоплатов, убеждал партийное руководство, что диверсионные операции против складов ядерного оружия или баз, где находятся самолеты с ядерными бомбами, намного эффективнее ограниченных советскими возможностями воздушных и военно-морских ударов по ним. Его доводы показались весьма убедительными Берии, который распорядился сформировать бригаду особого назначения для проведения диверсий. Но из-за ареста Берии в 1953 году она так и не была создана.
В 1951 году в каждой общевойсковой и механизированной армии были созданы отдельные роты специального назначения, всего общим числом 46. Через шесть лет из рот были развернуты пять батальонов спецназа: 26-й — в Группе советских войск в Германии, 27-й — в Северной группе войск, 36-й — в Прикарпатском, 43-й — в Закавказском и 61-й — в Туркестанском военных округах.
В середине пятидесятых годов о создании войск специального назначения для разведывательно-диверсионных действий в тылу противника задумался министр обороны маршал Жуков. Его планы были гораздо масштабнее — сформировать отдельную дивизию специального назначения центрального подчинения и отдельные бригады в военных округах. На свет появилась соответствующая директива Генерального штаба и работа закипела — подбирались кадры, определялись места дислокации, готовилась материально-техническая база.
Но тут в военные дела вмешалась политика. В результате никогда не прекращавшейся борьбы за власть и влияние в стране зашаталось кресло под Жуковым. Одним из первых это почувствовал командир развертываемой дивизии генерал Мамсуров и быстро сочинил донос на Жукова в Центральный Комитет, обвинив его в тайном создании «школы диверсантов» для военного переворота. Это обвинение стало одним из главных при рассмотрении персонального дела министра и его отставки. После этого о дивизии и бригадах забыли.
Страшилки о похождениях американских «зеленых беретов» заставили маршалов и генералов, с одобрения партии, до этого с подозрением относившейся к спецназу (ведь несколькими годами ранее создание корпуса войск специального назначения ставили в вину бывшему министру обороны Жукову как доказательство подготовки им военного переворота), начать массовое развертывание разведывательно-диверсионных частей.
За несколько месяцев, к началу 1963 года, сформировали десять бригад специального назначения в приграничных округах. Позже к ним добавились еще шесть. Наиболее боеспособной из них была 3-я гвардейская бригада ГСВГ, находившаяся на переднем крае борьбы с мировым империализмом. Для конспирации ее солдаты изображали из себя артиллеристов, щеголяя в соответствующей форме.
Хотя война и была холодной, цели спецназу определяли реальные. По приказу министра государственной безопасности Игнатьева Бюро МГБ № 1 по диверсионной работе за границей (до 1950 года — спецслужба разведки и диверсий при МГБ СССР), которое возглавлял «диверсант № 1» — генерал-лейтенант Павел Судоплатов, совместно с Главным разведывательным управлением Генерального штаба подготовило план диверсионных операций на американских военных объектах в Европе и Азии.
