Монголы были изумлены. Они полагали, что набеги можно и нужно делать на врагов, но не на союзников, а грабежом может заниматься разбойник, а не владетельный принц. Племянник Китбуги с небольшим отрядом погнался за сидонскими рыцарями, чтобы выяснить недоразумение, освободить пленных и вернуть им принадлежащее имущество. Рыцари увидели, что монголов мало, повернули коней, окружили монгольский отряд… и всех монголов убили.
Так совершилось первое предательство, надорвавшее причинно-следственную связь событий актом произвола, имевшего, в данном случае, противоестественную доминанту. Ведь грабежа и убийства по силе вещей могло бы и не быть.
Впрочем, произойди такое где-нибудь около Лиможа или Арраса, особых последствий не было бы. Родственники погибшего подали бы в королевский суд, где дело лежало бы долго, пока не ушло бы в архив. Может быть, брат или отец погибшего прикончил бы при случае пару убийц, а потом все было бы предано забвению. Таковы преимущества цивилизации и блага культуры.
Но Китбуга был не француз, а найман. Он знал, что за удаль в бою не судят, а предательское убийство доверившегося не прощают. Не успели жители Сидона отпраздновать удачный набег, как у стен города появились монгольские всадники. Сир Жюльен проявил франкскую храбрость. Он защищал стены, давая возможность жителям Сидона эвакуироваться на островок, куда монголы, не имея флота, попасть не могли. Потом он сам убежал туда на генуэзской галере. Материковая часть города была разрушена полностью, а стены срыты.
Можно ли считать гибель Сидона проявлением силы вещей? Нет. Бандитизм не заложен в природе взаимоотношений людей между собой. Преступления противоестественны, а потому и подлежат наказанию. Жаль Сидона, но еще больше жаль, что монголы не поймали Жюльена. Так считал даже его тесть, армянский царь Гетум I, полагавший, что его зятя надо просто повесить «высоко и коротко».
Иную позицию заняли тамплиеры, оправдывавшие разбой Жюльена и его самого. Они даже купили у него развалины Сидона, погашая тем самым долги сеньора, неудачливого и в игре, и в войне. И что самое странное, аналогичную попытку грабежа ничьих земель предприняли сир Бейрута, маршал Иерусалимского королевства и многие рыцари храма. Они напали на туркменов, раскинувших свои шатры в Галилее, где те спасались от ужасов войны.
Туркмены разбили крестоносных бандитов, взяли в плен их вождей и вернули их домой за большой выкуп. Отсюда видно, что феодалы и рыцари-монахи руководствовались совсем не религиозными и даже не патриотическими мотивами. Их можно было бы понять и даже оправдать, если бы они не лгали. А лгали они нагло, систематически и подло.
Делами Заморской земли, и особенно Иерусалима, интересовались во всей Европе. Там радовались успехам восточных христиан, сравнивали монгольского хана Хулагу и его жену-христианку Докуз-хатун с Константином и Еленой, водворившими христианство в Римской империи в 313 г., ждали окончательного освобождения Гроба Господня. Но одновременно с этими настроениями были другие, им противоположные. Папа получал информацию из Палестины от тамплиеров и иоаннитов, которые открыто заявляли, что «если придут монгольские черти, то они найдут слуг Христа готовыми к бою» [91, с. 404]. Зачем? Ведь монголы шли им на выручку. Странная логика, если не сказать больше.
Когда рыцарей Акры спрашивали, почему они так плохо относятся к монголам, рыцари приводили как пример разрушение Сидона. Получалось, что если граф или барон убивает азиата, то он герой, а если тот защищается и дает сдачи – это чудовищно. Позиция эта явно хромала хотя бы потому, что князь Антиохии Боэмунд VI был союзником монголов. Во избежание досадных недоразумений папа отлучил его от церкви.
Собственно, отсюда пошла гулять по Европе «черная легенда» о монголах, да и о византийцах, которые год спустя без выстрела вернули свою столицу и продолжали вытеснять «франков» из Латинской империи. Так же относились братья Тевтонского ордена к литовцам и русским, не дававшим себя завоевать. И даже немецкий историк XIX в. А. Мюллер писал: «Бороться с турками с такими союзниками-варварами то же, что изгонять беса силою Вельзевула» [101, т. 3, с. 259], но французский историк XX в. Р. Груссе, наоборот, считал позицию рыцарей изменой христианству и безумием, а их версию – подлой ложью. И мы с ним согласны.
Мамлюки султана Кутуза быстро форсировали Синайскую пустыню и, используя численное превосходство, легко опрокинули монгольский заслон в Газе, но монгольский нойон Байдар успел известить Китбугу о вторжении. Китбуга стоял у Баальбека. Узнав о внезапно начатой войне, он со всеми своими войсками двинулся на юг, к Назарету, чтобы остановить противника. Китбуга правильно рассчитал, что кони мамлюков утомлены переходом и отдохнуть им негде; а в то время степень утомленности коней определяла исход сражения, как ныне наличие бензина для машин. Расчет Китбуги был правильным, но все-таки он кое-чего не учел.
То, что сирийские мусульмане ждали Кутуза с таким же нетерпением, как христиане год назад Хулагу, было понятно. Что в Дамаске загорелись церкви, как незадолго перед тем мечети, вытекало из хода событий и расстановки сил, было очевидно. Что генуэзцы продолжали конкурировать с венецианцами, а банк тамплиеров – с банком иоаннитов, в то время когда враг подходил к стенам Акры, тоже можно было вообразить. Но то, что рыцарский совет Акры будет обсуждать вопрос о союзе с мамлюками против монголов, то есть с мусульманами против христиан, – это лежало за пределами нормального воображения. А ведь обсуждали, и только магистр тевтонских рыцарей помешал заключению этого союза. Ограничились компромиссом: приняли мамлюков как гостей, снабдили их сеном и продуктами, позволили отдохнуть под стенами Акры и даже впускали мамлюкских вождей в крепость, чтобы хорошо угостить. Кутуз, видя такое легкомыслие, хотел было захватить Акру, но жители города стали по собственной инициативе выгонять мамлюкских воинов, частью вежливо, частью грубо. Поэтому ввести в город достаточно воинов не удалось.
При всем этом безумном легкомыслии рыцари Акры заключили с мамлюками торговую сделку: мамлюки обязались продать им за низкую цену лошадей, которые будут захвачены у монголов. Мамлюки согласились, но потом не выполнили обязательства. Видимо, этим степнякам были слишком противны титулованные спекулянты.
Дав войску и коням хороший отдых, Кутуз прошел через франкские владения в Галилею, чтобы получить возможность оттуда броситься на Дамаск. Китбуга с монгольской конницей и вспомогательными отрядами армян и грузин встретил противника у Айн-Джалуда, недалеко от Назарета, 3 сентября 1260 г. Монгольские кони были утомлены форсированным маршем [30, с. 53], но ведь монголы еще не терпели поражений. «Горящие рвением, они шли вперед, доверяя своей силе и храбрости», – писал армянский историк Киракос. Надежда на победу не оставляла монголов до конца.
Кутуз, используя численное превосходство, укрыл фланги в глубоких лощинах, а против главных сил Китбуги выставил авангард под командованием своего друга Бейбарса. Монголы пошли в атаку и снова скрестили сабли с половцами. Бейбарс устоял. Фланговые части вышли из лощин и окружили монголов. Китбуга, спасая честь знамени, скакал по полю битвы, пока под ним не убили коня. Тогда мамлюки навалились на него и скрутили ему руки.
Разгром был полный. Беглецы с поля боя тоже не уцелели. Их усталые кони не могли уйти от свежих мамлюкских. Желтый крестовый поход кончился катастрофой. Связанного Китбугу привели пред лицо султана Кутуза. Пленный найман гордо заявил победившему куману, что Хулагу-хан поднимет новую конницу, которая, как море, зальет ворота Египта. И добавил, что он был верным слугой своего хана и никогда не был цареубийцей. После этих слов Кутуз велел отрубить Китбуге голову [55, с. 214–215].
Надежды последнего паладина восточного христианства, найманского богатыря Китбуги, не сбылись. Гражданская война в Монгольском улусе затянулась до 1301 г. и погасла лишь тогда, когда монгольские богатыри перебили друг друга. Перегрев пассионарности сжег монгольские улусы и степную традицию. Улусные ханы оказались не государями, а пленниками своих подданных, которые заставили их принять свою веру: на западе – ислам, в Китае – буддизм. Гибель Китбуги и его ветеранов оказалась не отдельной потерей, а поворотной датой истории, после которой сила вещей повлекла цепь событий по иному пути.
После того как монгольская армия откатилась за Тигр, в Сирии и Месопотамии началось поголовное истребление христиан. То культурное наследие Византии, которое пощадили арабские правоверные халифы, Омейяды и Аббасиды, еретики Фатимиды, рыцарственные курды Эюбиды, было сметено мамлюкским натиском начисто. И нельзя сказать, что свирепствовали новообращенные половцы. Нет, они только разрешали мусульманам убивать христиан, а сами расширяли ареал гибели, одерживая победу за победой. В 1268 г. пала Антиохия, в 1277 г. Бейбарс одержал свою последнюю победу над монголами при Альбистане, после чего его преемник султан Калаун взял в 1289 г. Триполи, а в 1291 г. – Акру, Тир, Сидон и Бейрут. Дольше всех держалась героическая Малая Армения (Киликия), завоеванная мамлюками только в 1375 г. Ближний Восток из христианского превратился в мусульманский, но это еще не самая большая беда. С утратой традиции ушла культура и не заменилась другой. Разбитые осколки подобрал в 1516 г. османский султан, безжалостный Селим I. И тогда Ближний Восток, мудрый, доблестный и творческий, превратился в ту этнокультурную руину, которую описал М. Ю. Лермонтов в своем стихотворении «Спор», в котором ведут спор горы Казбек и Эльбрус о возможности покорения природы человеком:
