Ознакомительная версия.
«Мою книгу «Перед восходом солнца» я считал полезной и нужной в наши дни. Но печатать её не стремился. Высокая, единодушная похвала многих сведущих людей изменила моё намерение.
Дальнейшая резкая критика смутила меня – она была неожиданной.
Тщательно проверив мою работу, я обнаружил, что в книге имеются значительные дефекты. Они возникли в силу жанра, в каком написана моя книга. Должного соединения между наукой и литературой не произошло. Появились неясности, недомолвки, пробелы. Они иной раз искажали мой замысел и дезориентировали читателя. Новый жанр оказ[ался] порочным. Соединять столь различные элементы нужно было более осмотрительно, более точно.
Два примера:
1. Мрачное восприятие жизни относилось к болезни героя. Освобождение от этой мрачности являлось основной темой. В книге это сделано недостаточно ясно.
2. Труд и связь с коллективом во многих случаях приносит больше пользы, нежели исследование психики. Однако тяжёлые формы психоневроза не излечиваются этим методом. Вот почему показан метод клинического лечения. В книге это не оговорено.
Сложность книги не позволила мне (и другим) тотчас обнаружить ошибки. И теперь я должен признать, что книгу не следовало печатать в том виде, как она есть.
Я глубоко удручён неудачей и тем, что свой опыт произвёл несвоевременно. Некоторым утешением для меня является то, что эта работа была не основной. В годы войны я много работал и в других жанрах. Сердечно прошу простить меня за оплошность – она была вызвана весьма трудной задачей, какая, видимо, была мне не под силу.
Я работаю в литературе 23 года. Все мои помыслы были направлены на то, чтобы сделать мою литературу в полной мере понятной массовому читателю. Постараюсь, чтобы и впредь моя работа была нужной и полезной народу. Я заглажу свою невольную вину.
В конце ноября я имел неосторожность написать письмо т. Сталину.
Если моё письмо было передано, то я вынужден просить, чтобы и это моё признание стало бы известно тов. Сталину. В том, конечно, случае, если Вы найдёте это нужным. Мне совестно и неловко, что я имею смелость вторично тревожить тов. Сталина и ЦК. Мих. Зощенко» (Исторический архив. 1992. № 1. С. 133–134).
В борьбу секретарей ЦК партии были вовлечены и литературные деятели.
5—9 февраля 1944 года состоялся пленум Правления Союза писателей СССР, на котором выступили 54 писателя (в том числе Федин, Соболев, Шагинян, Караваева, Эренбург, Маршак, Бахметьев, Сурков, Рыльский, Прокофьев, Горбатов), которые подвергли острой критике работу Президиума и А.А. Фадеева. Было принято решение освободить от занимаемой должности Фадеева, утвердить в должности председателя Президиума Союза писателей Н.С. Тихонова и поручить ему сделать доклад «Советская литература в дни Отечественной войны». Никто из выступавших не упоминал об ошибках писателей, опубликовавших свои произведения в ведущих журналах. Л. Сейфуллина напомнила собравшимся, что в нашей стране существует свобода слова и Зощенко имел право опубликовать свою повесть «Перед восходом солнца». Секретарём по оргвопросам утвердили Д.А. Поликарпова. Статья Н.С. Тихонова была опубликована в третьем и четвёртом номерах журнала «Большевик» с большой творческой доработкой по сравнению с докладом на пленуме, особенно доработка коснулась повести М. Зощенко «Перед заходом солнца» и других писательских «ошибок». Вскоре читатели узнали о причинах этой доработки.
6
Но эти крупные идеологические интриги не могли повлиять на создание серьёзной художественной литературы в годы Великой Отечественной войны, всё это была секретная внутренняя идеологическая политика секретарей ЦК ВКП(б).
В это время Алексей Толстой «нацелился» на Ивана Грозного, фигура которого привлекала ещё и потому, что в историографии за последние двести лет накопилось столько интересного и противоречивого материала, что ему давно хотелось разобраться во всём этом и предложить свою точку зрения на одну из величественных и трагических личностей русской истории. В самом деле, историк ХVIII века М. Щербатов так и не разобрался в характере Ивана Грозного: «Иван Грозный именит в земных владыках его разумом, узаконениями, честолюбием, завоеваниями, потерями, гордостью, низостью и суровством, в столь разных видах представляется, что часто не единым человеком является…» В том же признавался и великий русский историк Н.М. Карамзин: «Несмотря на все умозрительные изъяснения, характер Ивана, героя добродетели в юности, неистового кровопийцы в летах мужества и старости, есть для меня загадка». Отмечая в Иване Грозном «разум превосходный, соединённый с даром слова», Карамзин вместе с тем беспощадно и односторонне характеризует его как жестокого «тигра», раболепно потворствовавшего своим «гнуснейшим прихотям», мстительной злобе.
Отрицательное отношение к Ивану Грозному высказали известные историки-славянофилы К. Аксаков, Ю. Самарин, М. Погодин, знаменитый историк середины XIX века Н. Костомаров, идеолог народничества Н. Михайловский. Чаще всего эти пристрастные, односторонние оценки деятельности и личности знаменитого царя возникали как следствие оппозиционных настроений по отношению к существующему правлению, к современному исследователям монарху. Привлекая письма и «Историю о великом князе Московском» Андрея Курбского, либерально настроенные историки обратили внимание только на ужасы и жестокости того времени, представив их как своеволие мстительного правителя. Подобных источников и свидетельств о правлении Ивана Грозного осталось куда больше, чем других. Может, поэтому столь прочно и установилось отрицательное отношение к Ивану Грозному. «…При чтении источников книга не раз выпадала у него из рук и он бросал перо в негодовании, – писал А.К. Толстой в предисловии к роману «Князь Серебряный» о своих переживаниях во время работы, – не столько от мысли, что мог существовать Иоанн IV, сколько от той, что могло существовать такое общество, которое смотрело на него без негодования». В «Проекте постановки на сцене трагедии «Смерть Иоанна Грозного» А.К. Толстой характеризует его как «властолюбивого от природы, испорченного лестью окружающих царедворцев и привычкою к неограниченной власти»: «…Он видит врагов во всех, кто стоит выше обыкновенного уровня все равно чем: рождением ли, заслугами ли, общим ли уважением народа. Ревнивая подозрительность и необузданная страстность Иоанна побуждают его ломать и истреблять всё, что кажется ему препятствием, всё, что может, по его мнению, нанести ущерб его власти, сохранение и усиление которой есть цель его жизни».
Правда, в отличие от историков А.К. Толстой сам признаётся, что он стремился «быть верным самому себе и создавать характеры так, чтобы они сами себе не противоречили: человеческая правда – вот его закон; исторической правдой он не связан». В другом месте он подчёркивает снова ту же мысль: «…Тогда как Иоанн (не исторический, а мой Иоанн)…» И этот Иоанн предстаёт «в последний год своей жизни, весь сгоревший в страстях, истерзанный угрызениями совести, униженный победами Батория, но не исправленный несчастием и готовый при первом благоприятном обороте дел воспрянуть с прежнею энергиею и снова начать дело всей своей жизни, дело великой крови и великого поту, борьбу с мнимой оппозицией, которой давно не существует». Всем ходом драматического действия А.К. Толстой стремился доказать, что такая деятельность царя вполне закономерно приведёт его к печальному концу: Иван Грозный остаётся один, без помощников, государство расстроено, войска разбиты, слабоумный Фёдор, наследник царского престола, не может продолжить им начатое дело возвышения и утверждения своего престола.
При изучении источников об Иване Грозном и его эпохе Алексей Толстой обратил внимание и на другую точку зрения, сложившуюся к тому времени. Начиная с Ивана Пересветова в России жил и развивался другой взгляд на Ивана Грозного и его деяния. Герцен, Белинский, а несколько ранее Пушкин и Лермонтов, не обходя отрицательных черт того времени, обращали внимание на борьбу Ивана Грозного за государственную целостность, за укрепление и централизацию Русского государства против удельных устремлений русского боярства.
Иван Грозный не всё успел сделать из задуманного и не всё делал так, как хотелось бы его современникам и продолжателям его дела укрепления Российского государства. Но деяния, им совершённые, породили во мнении народном образ грозного, мужественного, величавого повелителя и строителя Русского государства. В русских народных песнях, собранных в конце XIX века, но и ранее известных, создатели их указывали на такие черты Ивана, как проницательность, заботливость об охране государства, личная храбрость и справедливость: царь «за правду милует, за неправду вешает». Народ сохранил о нём доброе мнение потому, что
Ознакомительная версия.
