Эти совершенно нерегулируемые отношения неизбежно привели к формированию типа капитализма, который был свойствен эпохе конца XVIII–XIX вв. в наиболее продвинутой в те времена стране, Англии. Он был блистательно описан в книге Ф. Энгельса «Развитие капитализма в Англии», в которой был представлен анализ чудовищных преступлений молодого капитализма во имя прибыли; эта работа до сегодняшнего дня является классической, раскрывающей подлинные отношения между трудом и капиталом. На нее не ссылаются даже «знаменитые» лауреаты Нобелевской премии, часто получающие этот почетный титул за тщательное описание, к примеру, «поведение дворника в процессе использования им метлы и его внутренние мотивы к производительной деятельности при нестабильности конъюнктуры».
Несомненно одно – социализм исторически явился в громадной мере первым прогрессивным общественно-экономическим строем по сравнению с любой фазой развития капитализма. Его следовало мировому научному сообществу улучшать, избавляя от «вредных примесей», а не уничтожать, понимая, что он представляет собой величайший, грандиозный социальный эксперимент по коренному переустройству традиционного государства и общества как его альтернативы. По мере своего развития практический социализм подвергался качественной трансформации.
Он развивался в направлении большей гуманизации, участия людей в принятии решений во всех касающихся их жизни вопросах, с учетом положительных сторон иных социальных систем, то есть развивался процесс конвергенции. Так, предельно жесткая модель сталинского типа социализма была трансформирована в хрущевскую модель, когда были полностью отсечены репрессивные функции государства, а правоохранительные органы поставлены под жесткий контроль государственно-партийной бюрократии, была осуждена вся репрессивная практика сталинизма. Затем мы видели брежневскую модель социализма и несомненный рост материального благосостояния общества; вряд ли было бы справедливо характеризовать этот период правления как «застой» (термин, впервые использованный Михаилом Горбачевым в 1986 г.). И наконец, Горбачев предпринял серьезные попытки еще больше «очеловечить социализм», достигнуть в короткое время изобилия (собственно, это была та же цель, которую ставил еще Никита Хрущев, и, возможно, – достижимая, если бы она достигалась адекватными средствами). В общем, в СССР также развивался процесс конвергенции, когда в общественном развитии использовались наилучшие стороны разных мировых социальных систем. Мы это видим на примере эволюции современного Китая, хотя трудно сказать, куда в конечном счете качнется политика этого Великого государства. Скорее всего, так произошло бы и в СССР, и, видимо, Горбачеву удалось бы подписать с большинством союзных республик Новый союзный договор и были бы преодолены многие серьезные проблемы эволюции СССР в новое качество. Проблема реформирования в СССР, а затем и в Российской Федерации сильно осложнилась под влиянием двух международных факторов. Во-первых, основные центры «зрелого» капитализма – США, страны Западной Европы и Япония, уже с конца 1990 года оказались в глубоком экономическом кризисе. В нашей стране, все общество которой находилось в ожесточенных дискуссиях вокруг заката перестройки и растущих дефицитов, «не заметило» этого кризиса. А он означал не что иное, как то, что Запад не может и не будет оказывать какую-либо существенную помощь ни СССР, ни России (после 8 декабря 1991 года). Кризис мировой экономики длился вплоть до начала 1993 года (выйти из кризиса «помогли» гибель СССР, начавшаяся деиндустриализация, громадный переход капиталов, технологий и «мозгов» из союзных республик) на Запад. Во-вторых, на Западе завершался переход от модели социального государства всеобщего благоденствия (кейнсианский капитализм) к другому типу (модели) капитализма – к предельно жесткому, реакционному (не демократическому), лишенному сострадания к ближним, больным, плохо обеспеченным, всецело ориентированному на интересы Большого Бизнеса и безграничное потребление всего того, что они производят и вбрасывают на всесильный мировой рынок. Он, по мнению новых идеологов суперкапитализма, является всеобщим уравнителем и аллокатором ресурсов и вполне может заменить государство. Поэтому, по их мнению, правительства не должны нести ответственность за состояние экономики. Надо всего лишь осуществить полную денационализацию (приватизацию) государственной собственности – и дело в шляпе, и осчастливленное человечество будет славить Рынок, учение Милтона Фридмана и Вашингтонский консенсус, и вероятно, более фанатично, чем это делали сторонники Маркса. Эти весьма простенькие до примитивности идейки были восприняты в России значительной частью научно-экономической экспертной мысли и в правительственных кругах. Бесчисленное количество этих «идеологов» нового капитализма в качестве «советников», как новые гунны, бродили во всех властных кабинетах России и стран Содружества, руководя «реформами».
Такова была общая обстановка, когда на чрезвычайной сессии Верховного Совета, созванной в связи с ГКЧП, я в своем докладе «О политической ситуации в стране, сложившейся в результате государственного переворота» сделал заявление о необходимости перехода России к «мягкой модели капитализма». При этом было сказано, что надо это сделать с сохранением всех социальных завоеваний социализма; но если в последующем этот выбор окажется ошибочным, следует изменить соответствующую политику и вернуться к обновленному социализму. Но этим должны заняться уже другие лица в руководстве страны.
Я, конечно же, тогда даже предполагать не мог, что на авансцену большой политики выходят люди, намного более опасные и циничные по сравнению с любыми комвождями, менее грамотные, но жестокие, жадные до денег и роскошной жизни за счет народа и не склонные уходить от власти, полученной ими в результате стечения случайных исторических и ситуационных обстоятельств.
Некоторые аналитики проводят аналогии ситуации, сложившейся в России в начале 90-х, с ситуацией, характерной для Германии, – Веймарской республикой после Первой мировой войны: такое же униженное положение народа, потерявшего веру в будущее, нищета, безработица, миллионы беспризорных детей, кандидаты наук – продавцы в грязных лавках, вчерашние благородные школьные учительницы, роющиеся в мусорных баках в поисках еды для голодных детей, и т. д. Но на деле между двумя странами, и особенно причинами, приведшими к таким трагическим последствиям, нет и не было абсолютно ничего общего, даже в отдаленной мере.
Германия, потерпев поражение в мировой войне, которую она породила, вынуждена была признать и выполнить требования победителей, прежде всего Англии и Франции: ликвидировать армию и военно-промышленное производство, передать Эльзас и Лотарингию Франции (захваченные Бисмарком в 1870–1871 гг.), выплатить огромные контрибуции победителям и т. д.
Ничего этого не было в случае с СССР и Россией – никто не нападал на страну, не было ни военных поражений, ни контрибуций, ни аннексии ее территории. Были слабость, некомпетентность, предательство и измена. До предельно плачевного состояния СССР и ее последующего «раздела» довели бездарные действия союзной и союзно-республиканской партийно-государственной бюрократии. При этом, вплоть до прихода к власти в РСФСР Ельцина, влияние иностранного фактора в делах СССР было малосущественным. Но ельцинисты предали страну и стали служить иностранным интересам, усматривая в них своих единомышленников в проведении разрушительных реформ, которые преследовали цели создания в стране крупных магнатов за счет передачи им государственной собственности. Конечно, это было откровенное мошенничество, по сути, ограбленным остался народ, который поверил новым властям.
В этой связи откровенным поступком гражданского мужества явилось заявление (в марте 2014 г.) замечательного драматурга и кинопродюсера Никиты Михалкова о необходимости дать правдивую оценку событиям 93-го, а также осуществленной приватизации в 90-х годах.
Пагубная роль в разрушении СССР, а затем и длительных конвульсий России в немалой мере была связана с предельно неудачной формой встраивания в политическую систему СССР-России президентского института. Несмотря на огромные полномочия, которыми были наделены и президент СССР Горбачев, и президент России Ельцин, оба так и не сумели стать подлинными лидерами, развить парламентаризм, местное самоуправление в направлении муниципализации Советов, и самое главное – при них началась деиндустриализация могучей промышленности СССР-России, а страна скатилась на второразрядные роли в мировой политике, потеряв вес и влияние в системе международных отношений.
Особенно наглядно это проявилось в деятельности президентской власти в России в ельцинское десятилетие, что едва не окончилось разрушением уже России. Несмотря на все попытки «подмять» парламент в 1992 году, политический процесс ускоренно перетекал из Кремля в Дом Советов (Парламентский дворец), подводя общество к мысли «о ненужности в России президентства». Несомненно и то, что индикаторами, способствовавшими переходу ельцинистов к экстремистским методам, послужило и все более выявляющееся недовольство граждан России Беловежскими соглашениями, положившими конец СССР.
