В те времена вся жизнь шотландцев была насквозь пронизана суеверными обычаями и страхами, и автор, по-видимому, счел долгом уснастить этими особенностями свои романы; однако он ввел их в таком количестве, что английским читателям это кажется неправдоподобным и неестественным. Некоторым оправданием ему может служить то, что иначе его повествование утратило бы национальный колорит, в сохранении которого была его главная цель. Любая старинная шотландская семья хранит какую-нибудь удивительную легенду, где событиями управляет нечистая сила; рассказываются эти легенды с самым таинственным видом и только под великим секретом. Причина этого, вероятно, кроется в том, что на ведьм и демонов привыкли сваливать ответственность за внезапное исчезновение людей и тому подобные происшествия, за которые, разумеется, в ответе порочные наклонности человеческой натуры, а тем паче в стране, где месть долгое время была в почете, где покой жителей годами нарушался личной враждой и гражданскими междоусобицами и где правосудие вершилось не очень справедливо и не очень регулярно. Мистер Лоу, добросовестный, но легковерный пастырь шотландской пресвитерианской церкви, живший в XVII веке, оставил после себя любопытный манускрипт, где политические события этого смутного периода даны вперемежку с описаниями разнообразных знамений и чудесных происшествий, которые он, следуя за веком, приписывал потустороннему вмешательству. Приводимый ниже отрывок из его рукописи рисует тягу этой эпохи ко всему сверхъестественному. Читая подобные вещи, записанные людьми разумными и образованными (а у мистера Лоу не было недостатка в обоих этих качествах), невольно вспоминаешь языческие времена, когда каждым происшествием, событием и поступком управляло особое, полновластное божество. Весьма любопытно было бы представить себе чувства человека, живущего во власти этого своеобразного вида галлюцинации и убежденного, что его со всех сторон обступают невидимые враги, - человека, не способного объяснить, почему лошади такого-то дворянина внезапно понесли, иначе, как прямым воздействием колдовства, и считающего, что sage femme, {Повивальная бабка (франц.).} пусть даже самой безупречной репутации, способна предать нечистой силе новорожденных младенцев.
Примечательно, что Михаил-архангел (Послание Иуды, 9) не смел произнести укоризненного суда сатане, но сказал: "Да запретит тебе господь, сатана". Но нам надлежит трепетать, и страшиться, и быть бдительными. Роженицам тоже следует быть осмотрительными и выбирать себе таких повивальных бабок, о которых идет добрая молва, ибо они часто бывают ведьмами, и пользуются mala fama, {Дурной славой (лат.).} и имеют обыкновение посвящать младенцев сатане, особенно первенцев, и тайно крестить их во имя дьявола; правда, это не имеет силы и не может вменяться в вину ни младенцам, ни родителям, ибо они не принимали в этом участия; однако дьявол может предъявлять на таких детей свои права каждодневными искушениями, что для них очень тягостно, а особливо тем детям, чьи матери - ведьмы, ибо для подобных матерей совсем обычное дело посвящать своих детей сатане, и, конечно, это есть грех и дерзновенный вызов господу богу и уготовляет почву для искушения дьявольского, когда родители предпочитают нанимать таких повивальных бабок, считая, что они искуснее, расторопнее и удачливее в подобных обстоятельствах, нежели другие; боюсь, что этот грех слишком обычен в нашей стране, и поистине это богоотступничество. Вышеупомянутый Джон Стюарт и его сестра сознались, что мать еще в утробе предала их дьяволу. Было бы хорошо, если бы повивальные бабки в нашей стране были богобоязненные и наставленные в вере. Сатана - обезьяна бога, он учится подражать завету бога с его народом; он тоже заключает завет со своими людьми, у него есть печать этого завета, есть свои отметины щипком и возобновление завета с возобновлением отметин, а также другие символы и знаки, которыми он орудует, такие, как изображения и подобия, заговоры, заклинания и чары; и если он не выполнит обещанного людям, то он делает так, чтобы эти символы разрушились в их руках, и на это он возлагает всю вину. Говорю вам, он учится подражать богу в его завете и обетованиях не из любви к богу и путям его, а потому, что тешится надеждой, что если переймет все у бога, то закрепит души за собой, а во-вторых, для осмеяния бога и его святых путей. Граф Дандоналд со своей леди ехал в карете из Пейсли в Эглинтаун на свадьбу своей внучки и лорда Монтгомери в декабре 1676 года и был вынужден прервать свое путешествие у дома дочери вышеуказанной Джонет Мети; ныне эта ведьма сидит в тюрьме в Пейсли из-за этого случая. Лошади, впряженные в карету, отказались пройти мимо этой двери и повернули головы назад. После чего джентльмены, ехавшие' верхом за графом, спешились и впрягли своих лошадей в карету, но и те не хотели миновать эту дверь; по этому случаю граф приказал снова впрячь в карету своих лошадей и отправился домой в Пейсли со своей леди и всеми бывшими с ним. Это замечательное происшествие, случившееся в наши дни.
К суевериям северных британцев надо еще добавить их характерные и своеобразные развлечения; и тут мы должны загладить свою вину перед памятью ученого Паулуса Плейдела - теперь, когда мы располагаем более точными сведениями, мы склонны считать, что слишком непочтительно отзывались о его питейных подвигах. Прежде чем был построен Новый Эдинбург (так называют новую часть города), его обитатели селились, как и до сих пор принято в Париже, в больших зданиях, именуемых лендами, причем каждая семья занимала один этаж и попадала в него по лестнице, общей для всех жильцов. Эти здания, если они не выходили на главную улицу города, образовывали маленькие, узкие, вредные для здоровья тупики или переулки. Убогие и стесненные условия жизни в этих домах вынуждали так называемых деловых людей, то есть служителей правосудия, назначать свои профессиональные свидания в тавернах; многие выдающиеся правоведы проводили большую часть дня в каком-нибудь известном трактире, вели там дела, принимали клиентов, которые приходили вместе со своими писцами и поверенными, и никто не осуждал их за это. Этот установившийся порядок, естественно, порождал привычку к бражничеству, которому до самого недавнего времени слишком охотно предавались шотландские юристы. Мало кто умел выпивать так крепко, как советники старой школы, и еще недавно были в живых ветераны, которые поддерживали в этом отношении репутацию своих предшественников. Для оживления веселых пирушек изобретались разные забавы, {Нас несколько смутило известие, что один из самых способных правоведов, когда-либо рожденных в Шотландии, и живой свидетель (хотя и в отставке) разнообразных изменений, которые произошли в ее судебных органах, человек, с честью занимавший высшие посты в своей профессии, презрительно фыркал по поводу чрезмерной мягкости нашей критики. И, разумеется, у него есть право на это, поскольку в молодости он был не только свидетелем подобных оргий, происходивших, как сказано выше, под покровительством мистера Плейдела, но и ревностным их участником. (Прим. автора.)} а самой распространенной была игра хай-джинкс, похожая на те petits jeux, {Салонные игры (франц.).} при помощи которых в известных кругах было принято коротать время. Правда, эта игра не может претендовать на то, чтобы быть допущенной в современное общество, но поскольку ее участникам приходилось разыгрывать разные роли, то она требовала известной находчивости и ловкости; и поэтому нетрудно себе представить, что она могла заинтересовать и увлечь играющих не меньше, чем подсчитывание очков при игре в карты или запоминание кругового порядка, в котором их бросают на стол. Самое пагубное в этой игре было как раз то, что в то время считалось ее главным преимуществом, а именно, что при проигрыше всегда можно было откупиться вином; это поощряло пьянство господствующий порок той эпохи. Что касается Дэви Геллатли, домашнего шута барона Брэдуордина, то, без сомнения, можно найти много свидетельств тому, что эта должность, не существующая в Англии уже с шекспировских времен, долгое время сохранялась в Шотландии, а в отдаленных ее провинциях сохраняется и по сей день. Мы вовсе не хотим сказать, будто в любой семье к северу от Твида можно встретить традиционного шута с дубинкой и в пестром лоскутном костюме. Однако в прошлом столетии представитель этой почтенной профессии выполнял свои обязанности в семействе графов Стрейзморских, и его богатый праздничный наряд, украшенный серебряными бубенцами, все еще хранится в Глэмисском замке. Нас заверяли, что и в значительно более поздний период, и даже вплоть до нашего времени, эта своеобразная разновидность слуг все еще существовала в Шотландии благодаря особенностям нравов и обычаев ее обитателей. В сельских приходах Шотландии, как правило, нет наделов для бедняков, нет, разумеется, и работных домов для выбившихся из сил горемык и "унылых идиотов и веселых безумцев", которых Крабб называет самыми счастливыми обитателями этих жилищ, ибо они нечувствительны к своим невзгодам. Поэтому в Шотландии дом ближайшего богатого и знатного землевладельца, естественно, становился пристанищем для этих изгоев общества. Пока не пришли трудные времена, которые породили расчетливость, пока люди не стали задумываться, стоит ли прикармливать в семье такое существо, до тех пор эти несчастные обычно находили себе приют и пользовались жизненными благами, насколько это позволяли их ограниченные умственные способности. Этих слабоумных зачастую использовали на разных случайных и несложных работах; если можно верить имеющимся у нас сведениям, им часто поручали поворачивать вертел, пока не было изобретено для этого особое приспособление. Но что бы их ни заставляли делать, они обычно питали к своим кормильцам безотчетную и трогательную привязанность. Нам известен случай, когда подобное существо много дней отказывалось от пищи, чахло, можно сказать вконец истерзало себя и умерло через несколько недель после кончины своего благодетеля. Мы не можем здесь останавливаться на моральных выводах, на которые наводят подобные случаи. Правда, в том, что люди творили себе потеху из чудачеств этих убогих созданий, не сознававших унизительности своего положения, сказывалась известная душевная грубость, но зато во всем остальном их образ жизни был рассчитан так, чтобы обеспечить максимальную степень доступного им счастья. Впрочем, эти юродивые забавляли наших предков не только своим убожеством и дурацкими выходками - они были также источником удовольствий более достойных, расточая поистине необузданное остроумие с узаконенной вольностью шекспировских клоунов. Мало найдется в Шотландии сколько-нибудь знатных или старинных домов, где и по сей день не поминались бы при случае острые словечки подобного зубоскала. Радость, доставляемая нашим предкам такими репликами, была тем сильнее, что в их быту не было привычки к более утонченным развлечениям. В Шотландии эти обычаи сохранялись долгое время, и в доме одного из первых вельмож этой страны (человека, имя которого всегда произносится с глубоким уважением) в течение последних двадцати лет за обедом у бокового столика стоял настоящий шут, при случае потешавший гостей своими импровизированными остротами. Слабоумие служило оправданием для всевозможных дерзких выходок даже в самых торжественных случаях. Известно, с каким благоговением шотландцы всех званий относятся к погребальным обрядам. Однако у многих представителей нынешнего поколения сохранилось в памяти, как некий идиот по имени Джейми Дафф с безобразной и нелепой внешностью, одетый, точно в насмешку, в порыжелый и изодранный черный сюртук, украшенный галстуком и манжетами из белой бумаги наподобие тех, которые носят люди в самом глубоком трауре, выступал во главе почти каждой похоронной процессии в Эдинбурге, словно высмеивая последние почести, воздаваемые усопшему.
