- Мамка, а ноне какой день?
- Суббота, сынок, суббота ноне. Ох, много мы суббот прогоревали!
- Тятька с работы не вернулся?
- Нету, да, гляди, вот-вот придет. Уж и обрадуется!..
Илья пришел поздно, когда в светце горела лучина, и сразу наполнил избу шумом, движением, раскатами сильного голоса. Узнав, что сын очнулся и разговаривает, Илья выразил радость по-своему: схватил Андрюшу с полатей, закружил на руках над головой, весело загрохотал:
- Ожил, сокол! Ничего, наша порода крепкая! Как, Андрюшка, скоро на охоту пойдем?
- По мне - хоть завтрашний день, тятя! - бодрясь, ответил мальчик.
Мать вздохнула:
- Угомону на тебя нет, Илья! Ребенок, сказать, из гроба встал, а ты опять...
Плотник, бережно подсаживая Андрюшу на полати, успокоительно промолвил:
- Да ведь мы, мать, по-шутейному. Куда парню в лес, он и на ногах стоять не может!
Андрюша насторожился: в холодных сенцах завозились, кто-то ощупью отыскивал дверь.
"Сбираются..." - подумал мальчик. Он любил субботние вечера, когда соседи сходились к отцу потолковать о делах.
Кто-то поколотил ногой в примерзшую дверь, отодрал рывком. В облаке пара показался Ляпун, старик с изможденным лицом, спаситель Андрюши. Неторопливо поприветствовав хозяев, он сел. Явился молодожен Тишка Верховой, смущенно покрестился на образ, примостился на конце лавки.
Разговор не завязывался. Мужики вздыхали, почесывались, зевали. Начал хозяин:
- Отец Авраам грозился завтрашний день на село приехать - оброк добирать!
- Оброк? - испугался Ляпун. - Мы же сполна внесли, всё по уставной грамоте!1 - Старик, разговаривая, размахивал правой рукой; слушая, прикладывал руку трубочкой к уху. Ему повредил слух монастырский приказчик, ударив палкой по голове за дерзкое слово.
- Говорят, в деньгах нужда, - пояснил Илья. - Приедут с тиуном2...
- Тьфу! - злобно отплюнулся Ляпун. - Бездонную кадку не нальешь!
- А не платить? - спросил Тишка, пощипывая молоденькую рыжую бородку; он к ней не привык и всегда удивлялся, нащупав на подбородке кудрявые волосы.
- Хочешь, чтобы разорили, не плати! - сказал Илья.
- Можно, чай, к наместнику. Не по окладу, мол, требуют!
- "К наместнику"... Молчи, когда бог убил! - рассердился Ляпун. - Кто наместнику поминков3 больше даст - ты али игумен?4 То-то и оно!
Разговор прервался. Мужики вспоминали прошлое, те события, которые поставили их, бывших псковских горожан, под власть монахов Спасо-Мирожского монастыря.
От взрослых Андрюша Ильин не раз слышал историю о том, как потерял свою вольность Псков.
Началось это лет тридцать назад. По старинному договору с великими князьями в Пскове сидел московский наместник, но власть его была не велика. Городом правили выборные посадники, а важные дела решало вече, сходившееся по звону большого колокола.
С шумом и криком, иногда с кровопролитным боем решались вопросы, предлагаемые вечу. Но за народными толпами, сходившимися стенка на стенку, незримо стояли посадники, бояре, богатые купцы.
Дела вершились не по справедливости, а в пользу наиболее сильного, кто подкупами и посулами сумел сколотить себе самую большую партию.
Раздоры и несогласия знатных ослабляли город и могли оставить его беззащитным перед врагом.
Великий князь московский Василий III, дальновидный собиратель земли русской и умелый строитель государства, с тревогой смотрел на псковские порядки. Псковщина граничила с землями Ливонского ордена. Псы-рыцари то и дело нападали на русские владения, жгли, грабили, уводили в плен.
В последний раз немцы появились под стенами Пскова в 1501 году - при отце Василия, Иване III. Ливонский магистр Вальтер фон Плеттенберг привел пятнадцатитысячное войско. Псковитяне сами сожгли посады, расположенные за городскими стенами, и храбро отбивались от неприятеля, пока не подоспели на выручку московские воеводы Данила Щеня и Василий Шуйский.
Война окончилась бегством немцев в Ливонию. Но они могли снова нагрянуть. И если им удастся захватить Псков - это будет страшная угроза Московскому государству.
В 1509 году великий князь послал в Псков нового наместника - князя Ивана Михайловича из рода Репниных-Оболенских, человека сурового и немилостивого. У псковских посадников, бояр и богатых гостей5 начались нелады с новым наместником, в Москву полетели жалобы.
Василий Иванович приехал в Новгород в самом начале 1510 года и приказал недовольным псковитянам явиться к нему - получить ответ на жалобы.
В праздник крещения, 6 января, собрались посадники, бояре и богатые гости в митрополичьей палате, а сотни младших людей стояли на морозе с непокрытой головой. Непокорный Псков ждал решения своей участи.
Московские бояре вошли в палату величавой поступью.
Прозвучали страшные для псковитян слова:
"Пойманы есте богом и великим государем..."6
Псковитяне опустились на колени и выслушали приговор Москвы:
"Вечу не быть; вечевой колокол снять и отвезти в Москву, к его старшему брату - вечевому колоколу Великого Новгорода; во Пскове будут сидеть два государевых наместника и решать все дела... И коли вы не покоритесь, много прольется псковской крови..."
В числе младших людей, посланных в Новгород от псковского простого народа, стоял на митрополичьем дворе и дед Андрюши - Семен, Афимьин отец. Старик часто рассказывал внуку о былых днях.
Псковитяне покорились: Пскову ли выстоять против могучей Москвы!
Этим не кончилось. Опасаясь, что против Москвы начнутся козни, Василий Иванович приказал: триста знатных семей расселить по другим землям; на их месте посадить московских дворян и раздать им поместья изгнанных. И из Среднего Города, раскинувшегося между реками Великой и Псковой и окруженного каменной стеной, были выселены тысячи псковитян.
Москвичи переехали на житье в Псков. А в Москве, близ Сретенки7, возник целый поселок под прозванием "Псковичи". Князь Василий III "подавал им дворы по Устретенской улице, всю улицу дал за Устретеньем", - говорит летопись.
Родители Ильи Большого и Афимьи тоже лишились своих домиков в Среднем Городе; они, как и многие, не захотели уходить от родных мест и поселились в сельце Выбутино на берегу реки Великой, у последнего ее порога. Но земля здесь принадлежала древнему Спасо-Мирожскому монастырю, и вольные горожане попали в монастырскую кабалу.
Псковитяне жалели о потере самостоятельности родного города, но понимали, что без присоединения к Москве Псков мог попасть под пяту ливонских рыцарей и это было бы рабством. Лучше уж жизнь, хоть и трудная, под владычеством Москвы. Таких убеждений держались и старик. Семен и зять его Илья Большой...
Раздались новые удары в дверь. Вошел староста Егор Дубов, грузный, медлительный, с неподвижным, точно высеченным из камня лицом.
Из вежливости помолчали. Егор спросил:
- Об чем речь, православные?
Узнав, что из монастыря приедут за добавочным оброком, он молвил:
- А ведь боярским людям вроде полегчае...
- Славны бубны за горами! - насмешливо отозвался Илья.
- Нет, не говори! - оживился Егор. - Коли перечесть, что я в монастырь перетаскал с Петрова дня...8 и, боже мой! Туш говяжьих две, - староста загнул палец, - уток два десятка, - он загнул второй палец, - курей три дюжины, кабанчиков два, яиц поболе четырех сотен, меду шесть пудов...
- У меня бычка годовалого отняли! - пожаловался Тишка Верховой.
- ... масла овсяного девять кадок, - продолжал Егор, загибая пальцы уже на другой руке, - чесноку вязок без счету...
- Вот жрут, дармоеды проклятые! - озлобился Ляпун.
- Это с нашего села, а сколько у них окромя деревень! Диво, братцы, покачал седой головой Егор Дубов: - полсотни монахов, а какую власть над людьми забрали!
- Им так за святую жизнь положено, - усмехнулся Илья.
Мужики дружно захохотали.
Андрюша смотрел вниз серьезными, неулыбчивыми глазами. Мальчик удивлялся, что мужики ругают монахов. Он видел иноков в церкви; они казались тихими и благостными, как праведники на иконах.
"Не боятся, что бог накажет..." - со страхом подумал Андрюша про вольнодумцев-взрослых.
- Нет, как ни говори, - проворчал Ляпун, относя руку от уха, - а в старое время, в вольном Пскове, не в пример лучше жилось...
- Ты бы вспомнил сотворение мира! - непочтительно фыркнул Тишка и осекся под строгими взорами старших.
- А еще бы не лучше! - согласился с Ляпуном Егор Дубов. - Одно то взять, как нас монастырь год от году утесняет, свои старые грамоты рушит. Бобровые ловы от нас оттягали -раз! Рыбные тоже - два!
Он снова пустил в ход корявые толстые пальцы. Трудная должность выборного старосты приучила Егора вести всему счет; и хоть мужик не знал грамоты, но цепкая память и зарубки на деревянных бирках помогали ему без ошибок собирать оброки и рассчитываться с тиуном.
Выбутинцы любили угрюмого, неповоротливого Егора за честность, за то, что, не ослабевая духом, нес он мирскую тяготу и при всякой провинности односельчан первый скидал портки и ложился под розги.
