Все десятеро держали себя стесненно, натянуто, будто каждый из них проглотил по аршину. Жунусов быстренько отобрал двоих: длинного, как жердь, Спиридонова и застенчивого, как девушка, солдата со смешной фамилией Опрышка. Остальные вышли из строя, но никуда не расходились, а настороженно ждали, что будет дальше.
- Вот что, ребята, - сказал Жунусов, проверив у обоих оружие и снаряжение, - наш брат воюет не числом, а умением. Так?
Спиридонов понимающе кивнул, а Опрышка молча и выжидающе посмотрел на капитана.
- А теперь слушайте дальше, - продолжал он и принялся объяснять обстановку. И чем больше он говорил, пересыпая свою речь шутками и пословицами, тем все веселее становились лица солдат.
- Значит, так. Лымарь Олекса будет ждать всю шатию-братию на поляне. Второй, Микола, приведет туда этих субчиков. А третий, - Жунусов развел руками, - вот где будет третий Лымарь, Иван? Одному аллаху известно.
- Ясно! - с радостью сказал Спиридонов.
- Найдем, товарищ капитан, не беспокойтесь! - проговорил Опрышка.
- Точно, - поддержали остальные.
- Ну, хорошо, - заключил Жунусов. - В общем меньше шума, больше смекалки. Так, товарищ курсант?
Я равнодушно пожал плечами. Меня занимала мысль, почему в ноздри свиньи продето кольцо, и, улучив минуту, я спросил об этом лейтенанта.
- А это изобретение нашего старшины, - небрежно пояснил он. - Чтобы свинья носом двор не копала.
От заставы до Малой поляны семь километров. От поляны до села, откуда ожидалась "шатия-братия", еще километра четыре. Поляна находилась между заставой и селом, в густом лесу, далеко от границы. Так мне объяснил Жунусов. Солдаты и без объяснений отлично знали местность.
Можно было идти напрямик, по тропинке, протоптанной пограничными нарядами, - быстрее и удобнее. Но Жунусов сразу же за воротами заставы свернул в лес и повел нас в обход поляны. За ним шел я, потом Опрышка, шествие замыкал Спиридонов. Было свежо, темно и очень тихо. Но местами попадались лужи, и в них хлюпали сапоги. Иногда встречался снег, и он хрустел, как толченое стекло. Словом, двигались мы не так уж бесшумно.
Несколько раз Жунусов останавливался, чтобы прислушаться. Стоило же нам пойти дальше, как земля под ногами начинала похрустывать, чавкать. Вдобавок сапоги мои промокли насквозь. Они посвистывали, будто насосы, а ноги в них коченели все больше. Как я завидовал капитану, переобувшемуся в резиновые сапоги! Идет себе, не обращая внимания ни на мокрый снег, ни на лужи, ни на непролазную грязь.
Так мы описали широкую дугу вокруг поляны и оказались на ее противоположной стороне. Жунусов обернулся и шепотом приказал идти как можно бесшумнее. Шаг - и остановка, еще шаг - и снова остановка. Мы крались, ступая след в след.
И все-таки нас услышали. В то время как все четверо по-гусиному подняли ноги, со стороны поляны донесся свист: длинный, потом покороче. Так свистит ночная птица. Но то была не птица, мы это поняли сразу. Почему она свистнула только два раза и вдруг замолчала, словно ожидая ответного свиста?
Тут уже начиналось нечто интересное. У меня заколотилось сердце, дыхание как-то само собой приостановилось. Что делать? Молча идти вперед нельзя. Нужно подать ответный сигнал. Но какой? Какой сигнал установлен у переправщиков для ответа? Этого старый буфетчик не знал.
Теперь все зависело от капитана. Мы стояли и ждали. Неужели в самом начале поиски бесславно провалятся? И капитан принял единственно верное решение: развернувшись в цепочку, пойти вперед, к поляне. Если главарь переправщиков вздумает бежать, он обнаружит себя треском веток, и тут ему не уйти. Если примет нас за своих - тем лучше.
Вот и просветы между деревьями. Поляна. Она угадывается по звездному небу, по разгулявшемуся на просторе ветерку. Спиридонов остается в лесу. И понятно. Олекса Лымарь ждет троих, вот мы и подходим втроем: Жунусов, я и Опрышка. Он ждет со стороны села, вот мы и подходим со стороны села. Этот Ильяс не такой уж простак...
Шаг - и остановка, еще шаг - и снова остановка. Где же Лымарь? Черная земля. Жесткие ветки кустов. Пни. Бревна. Куча бревен. Пахнет смолой и мокрой щепой. Может быть, здесь?
- Микола, это ты? - раздается шепот из-под земли.
- Я, - отвечает Жунусов и приближается к толстенному бревну, безошибочно определив, что шепот раздался именно отсюда.
Я вижу, как что-то черное и продолговатое вылезает из дупла в бревне, выпрямляется, превращается в человека. И тут же на бревно со звоном падает топор, сваливается на землю.
- Что, не признал? - шепотом спрашивает Жунусов и наступает на топор ногой. - А ну, руки!
Человек напряженно всматривается в его лицо, потом смотрит на меня и Опрышку.
- А, товарищ капитан! - обрадованно восклицает он, будто всю ночь только и поджидал нас в своем дупле.
- Тихо! - предупреждает Жунусов. - Гусь свинье не товарищ. Руки!..
- А зачем? - следует ленивый вопрос. - Я же Олекса, Олекса Лымарь. Вот пришел дров нарубить. Бачите? - и Лымарь нахально нагибается за топором.
- Цыц! - отстраняет его Жунусов. - Дрова в дуплах на рубят.
- Так это же я от холода, - с ухмылкой упорствует Лымарь.
- А ну, руки! - ору я во все горло и подскакиваю к нему, как петух, выведенный из себя его нахальным спокойствием.
- Шайтан! - шипит на меня Жунусов. - Глупый человек, - и оттирает в сторону.
- А что с ним тут чикаться? - возбужденно говорю я, полный благородного гнева.
Не обращая на меня внимания, Жунусов и Опрышка обыскали Лымаря, связали, оттащили подальше, за кучу бревен, и с кляпом во рту бережно, как стеклянную вещь, уложили на землю.
- И чему вас учили в училище, понимаешь? - хмуро сказал Жунусов, подходя. - Орете, как ишак на базаре, понимаешь.
Видимо, в минуты сильного волнения он начинал говорить с казахским акцентом.
Опрышка деликатно отвернулся. Я сконфуженно молчал, чувствуя, как краснею от корней волос до кончиков пальцев на руках. Даже младенцу понятно, что если Микола с нарушителями услышали мой дурацкий крик, - пиши пропало.
Жунусов оттопырил пальцами оба уха и долго прислушивался, поворачивая их, как звукоуловители, в разные стороны. Нет, ничего не слышно. Или заподозрили, или еще далеко от поляны.
- Будем ждать, понимаешь, - решил Жунусов.
- Ничего... Задержим, товарищ капитан, - заискивающе проговорил я.
Он покосился в мою сторону и вздохнул. Очевидно, вид у меня был довольно пришибленный. Но нужно было действовать, и капитан решил еще раз испытать мои способности.
- Вот что, я останусь здесь, а вы отползите на опушку леса, к Спиридонову. Можете это сделать?
- Конечно! - с готовностью ответил я.
Приказав Опрышке стеречь задержанного, Жунусов залез в дупло. Ясно-понятно: теперь роли переменились, теперь лежать капитану и подманивать к себе Миколу и нарушителей.
Я отполз по-пластунски к Спиридонову и передал ему приказ: пропустить "шатию-братию" на поляну, а потом ударить по ним сзади. Солдат, видимо, не очень-то обрадовался моей ненадежной помощи. Он молча посторонился, продолжая наблюдение.
Я не обиделся. Затаившись в кустах, мы стали ждать.
Удивительное это занятие - ждать врага! Когда он появится? Откуда? Как будет действовать? Иной покорно поднимет руки, а другой всадит пулю меж глаз.
Услышали или не услышали? Придут или не придут?
Мы ждем. Проходит десять, двадцать, тридцать минут... Неужели услышали?
Вот треснул сучок. Вот упал на землю прошлогодний желудь. Где-то пискнула спросонья птичка. Где-то ухнул филин. Еще раз: "Щу-бу!.. Щу-бу!.." Подзывает самку. И снова тихо.
Да, услышали.
"Чему вас учили в училище, понимаешь... Чему вас учили..." - твержу я, и злость на себя накапливается во мне с каждой минутой.
Вот зашумел ветер, и часто закапало: "Кап, кап, кап..." Над самым ухом, капля за каплей. На сухой прошлогодний листок. Нет, не дождь. С потревоженных ветвей высоченного бука. Первая, вторая, третья... Или это только кажется? Нет, капает. Пятнадцатая, шестнадцатая, семнадцатая...
Не придут.
А майор ждет. Ждет и рисует на "Казбеке" своих чертиков. И Жунусов ждет в дупле. Вспоминает ли кто о нем сейчас? Волнуется ли? Конечно! Жена, дети... А может, спят себе, привыкшие к его вечным скитаниям. И Спиридонов ждет. И Опрышка. Нет, Опрышка скучает. "Опрышка... Опрышка.. Опрышка..." твержу я, и мне становится почему-то смешно.
"Кап, кап, кап..."
Вдруг совсем близко раздался свист: длинный, потом покороче. Пришли!
И сразу и капли, и посторонние мысли, и смешная фамилия Опрышка - все куда-то исчезло. Только свист и ощущение сухого на языке.
Но где же остальные? Шел один, должно быть, Микола. Шел осторожно, прячась за стволами деревьев, останавливаясь и пригибаясь. Шел и пересвистывался с Жунусовым. Вот поравнялся со мной, со Спиридоновым, вот раздвинул кусты, разглядывая поляну.
Можно громко и властно крикнуть: "Руки вверх!" Можно подпустить врага "на штык" и ошеломить грозным "Стой!". А можно подкрасться сзади и шепнуть в самое ухо: "Ложись!" И это слово оглушает врага как громом.
