Описанием такой именно охоты, происходящей на берегу притока реки Тринитэ, мы и начинаем этот рассказ. Охота близится к концу, о чем говорит загнанный вид лошадей и их усталая тяжелая поступь. Кроме того, это заметно еще и по тому, как держат себя мустангеры, которые теперь уже не скрывают своих намерений и, видимо, спешат как можно скорее покончить с утомительной и для них охотой.
Впереди видна группа деревьев, растущих футах в трехстах от берега потока; пространство между ними и берегом не обнесено изгородью. К этим деревьям мустангеры и гонят табун диких лошадей, которых они, в конце концов, непременно заставят сделать по-своему. Вдруг лошади останавливаются, очевидно, почувствовав, что здесь им устроена западня, и нерешительно топчутся на одном месте, не желая идти дальше. У них появляется желание вернуться назад в прерию; но обернувшись, лошади видят как раз перед собой двух мустангеров, размахивающих у них перед глазами кусками яркой материи. Мустанги в испуге поворачиваются к потоку, а затем вдруг бросаются бежать тяжелой рысью в открытое перед ними свободное пространство.
Вступив в проход между деревьями и берегом потока, лошади сейчас же видят столбы палисада, отделяющего их от прерии. Но следом за ними с громкими криками гонятся мустангеры, и лошади в страхе бегут по дороге между палисадом и берегом потока. В это время охотники пересаживаются на запасных мулов и, размахивая кусками яркой материи, начинают бешено кричать. Эти громкие крики пугают лошадей еще больше, и они устремляются в узкий проход между потоком и оградой, которая здесь подходит так близко к берегу, что лошадям приходится бежать, вытянувшись в одну линию. Немного спустя проход снова расширяется; это в первую минуту радует лошадей, и они, напрягая последние силы, вскачь стараются уйти от своих неумолимых врагов...
Табун пробегает еще около тысячи футов и снова видит перед собой врытые в землю столбы палисада... Передние лошади бросаются к ограде, но толстые столбы глубоко врыты в землю, и вся ограда устроена так прочно, что лошадям никак не проложить здесь себе дороги... Тогда они бросаются назад, но из этой западни нет выхода... Лошади мечутся, как безумные, опять бегут к берегу реки и останавливаются... Там скалистый обрыв, бездна...
Что же до мустангеров, то, загнав лошадей в корраль, они в ту же минуту спрыгивают со своих мулов и закрывают выход заранее приготовленным ими подвижным барьером из таких же толстых бревен, из каких сделана и вся ограда.
Глава 2
ПОДОЗРИТЕЛЬНЫЙ ТОВАРИЩ
Один из трех мустангеров остался сторожить пойманных лошадей, а двое остальных выехали из корраля и, разговаривая, направились к хижине, в которой они жили, за всем необходимым для предстоящего укрощения лошадей.
- Не нравится мне этот человек, милевший Эдуард, - сказал тот из них, который был пониже ростом. - Я его терпеть не могу. Вы обратили внимание, что он никогда не смотрит людям прямо в глаза?
- Мне он поэтому тоже очень не нравится, дорогой Вашингтон... Но раз мы согласились взять его с собой, не можем же мы теперь прогнать его без всякой причины...
- А кто согласился? Только не я... Вы помните, как я всеми силами восставал против этого... По моему мнению, трое не могут охотиться вместе без того, чтобы в конце концов не поссориться. И потом, одного из них всегда эксплуатируют двое остальных. В прерии, отправляясь на охоту, нужно избегать лишних товарищей... Вы ведь, я думаю, не забыли, как я уговаривал вас предоставить ему ехать одному, куда он хочет, следом за нами или другой дорогой, но вы настояли непременно взять его с собой!
- Я хорошо помню, что я взял его под свою защиту и настаивал на том, чтобы принять его к нам в товарищи... Он имел тогда такой несчастный вид и так нуждался в нашей помощи!
- Лучше было бы не брать его с собой. Вам еще придется иметь с ним дело... Я буду очень рад, если окажется, что я ошибаюсь, но мне почему-то кажется, что на совести у него лежат не одни только неуплаченные долги.
- Вы думаете?!
- Да, я даже почти уверен в этом... Вы разве не обратили внимание, как странно он держал себя в Нэкогдочсе, где мы прожили несколько дней, как он беспокоился каждый раз, когда прибывали эмигранты и при всякой встрече с новым лицом? Он в такие минуты напоминал собою человека, который боится, что сейчас явится полисмен и арестует его, - так, по крайней мере, казалось мне в то время.
- Вы, значит, думаете, что он совершил какое-нибудь преступление?.. Может быть, он спасался от наказания за подделку или за кражу?
- Нет, гораздо хуже этого, поверьте мне!
- Что же такое удалось вам узнать?.. В чем вы его подозреваете?
- У меня из головы не выходит... Честные люди не дрожат так от страха и не вскакивают по ночам.
- Значит, вы думаете?..
- Да, я думаю, что у этого человека руки запятнаны пролитой кровью, милейший мой Эдуард Торнлей... Вот что не выходит у меня из головы...
- В таком случае очень жаль, что мы взяли его с собою. Но если бы для ваших подозрений не было таких серьезных оснований, меня бы страшно мучило уже одно сознание, что мы можем предполагать относительно него что-нибудь подобное. Ну, да в наших руках исправить это, и прежде всего нужно победить в себе предубеждение против него: мы ведь, собственно говоря, не знаем ничего определенного, в чем могли бы упрекнуть его...
- Гм!
- К тому же нам, вероятно, скоро придется встретиться с индейцами. Они сильно косятся на нас за то, что мы охотимся на мустангов на их территориях, и, если нам придется сражаться с ними, три ружья все-таки больше, чем два.
- Может быть, да, а может быть, и нет... Кто знает, может случиться как раз наоборот... Вы разве не заметили, как дружит наш товарищ с тем краснокожим, у которого такое славное прозвище Тигровый Хвост, и со всеми подвластными ему семинолами? Если бы они не отличались так сильно один от другого цветом кожи, можно было бы подумать, что они родные братья. К нам эти же самые индейцы относятся не только сдержанно, но даже скорей враждебно. Это, на мой взгляд, не предвещает ничего хорошего. Вы разве никогда не слышали рассказов о ренегатах-европейцах, которые изменяли своим товарищам и отдавали их в руки индейцев? Все такие изменники оказывались большей частью людьми, совершившими более или менее тяжкие преступления у себя на родине и не смевшими поэтому туда возвращаться. Очень возможно, что и этот субъект один из таких изменников. Сам не знаю, что именно заставляет меня думать так, но я положительно не могу отказаться от мысли, что наш товарищ именно такой человек.
- Но зачем он станет изменять нам?
- Зачем? А хотя бы ради того, что нам посчастливилось сегодня поймать такой славный табун диких лошадей!.. Если продать их соседним колонистам, мы выручим за них не меньше двадцати тысяч долларов... Если разделить эту сумму на три части, то каждому достанется столько, что мы могли бы покинуть прерии и провести некоторое время у родных. Ну, а он, можете быть уверены, не поедет с нами... он сам говорил мне это вчера. Он хочет остаться здесь, у индейцев, и я не думаю, что в один прекрасный день у него не явится мысль предложить индейцам в подарок, с целью лучше расположить их к себе, принадлежащую нам часть добычи, то есть тех мустангов, которые приходятся на нашу долю. Семинолы не хуже нас с вами сумеют продать их, если захотят!
- В таком случае, дорогой Ваш, нам следует как можно скорее отделаться от него... Для этого нам нужно только доставить мустангов в Нэкогдочс...
- Да, тем более, что я знаю и причину, почему вы предпочитаете это место всякому другому...
- Что вы хотите этим сказать?
- Только то, что вблизи этого города живет молодая девушка, которую вам до смерти хочется повидать, разве это неправда?
- Нет, уверяю вас, это неправда! Мое сердце так же свободно, как и ваше, Вашингтон.
- В таком случае я ошибся. Но это произошло потому, что вид женщины приводит меня в бешенство. Я охотился в горах близ форта Ларами и там женился на индианке; но моя сквау (женщина) до такой степени опротивела мне, что я поклялся ненавидеть с тех пор всех женщин. Она так любила виски и ром, что в течение зимы пропивала все деньги, какие удавалось заработать ее мужу-трапперу2 за целый год охоты. Нет, я и слышать больше не хочу о женщинах!.. Я их презираю и ненавижу!
- Ха-ха! - весело расхохотался его юный спутник. - Но это, надеюсь, не может служить препятствием к тому, чтобы ехать в город... Там, я уверен, вы можете найти удовольствия и по своему вкусу...
- Для меня самым большим удовольствием будет продать лошадей и получить за них деньги. Поэтому, как только покончим с укрощением мустангов, сейчас же едем в Нэкогдочс, что бы там ни говорил наш компаньон! Впрочем, он может делать что ему угодно с теми мустангами, которые придутся на его долю. Но только пусть не рассчитывает получить третью часть добычи! Он не имеет на это права, полому что слишком уж мало помогал нам и большей частью проводил время в компании со своим другом Тигровым Хвостом и прочими краснокожими приятелями. Если бы вы только знали, как я презираю таких белых: они позорят себя, по моему мнению, тем, что дружат с краснокожими разбойниками! Негодяи!
