Ознакомительная версия.
В памятниках литературы Древней Руси первое содержательное упоминание об отечестве находим в таком историческом первоисточнике, как «Повесть о стоянии на Угре» (1480-1481 гг.) в составе «Типографской летописи». В повести содержится патриотический призыв к «храбрым и мужественным сынам русским» не пощадить «своих глав», спасая «свое отечество», «Русскую землю» от «неверных», «от пленения и разграбления домов ваших, и убиения детей ваших, и поругания над женами и детьми вашими, как пострадали иные великие и славные земли от рук. Назову их: болгары и сербы, и греки, и Трапезундт, и Морея, и албанцы, и хорваты, и Босна, и Манкуп, и Кафа и другие многие земли, которые не обрели мужества и погибли, отечество загубили, и землю, и государство, и скитаются по чужим странам, воистину несчастные и обездольные»4.
Значение этого патриотического призыва ко всем сословиям русского общества трудно преувеличить, поскольку в отличие от других памятников литературы повесть в хронологических рамках совпадает с мощными интеграционными процессами, получившими наименование «собирание земель», и главным событием этой исторической эпохи – стоянием на Угре, которое положило конец ордынскому игу. Что же касается собственно трактовки понятия «отечество», то, хотя оно и далеко от строгих дефиниций, но в содержательном плане охватывает практически все признаки, присущие этому сложному общественному явлению, и, без всякого преувеличения, является завоеванием русской политической мысли.
Появление термина «патриот» на два с половиной века позже термина «отечество» к историческим случайностям или недоразумениям отнести никак нельзя, поскольку исторический разрыв между ними обусловливался достаточно важными социальными факторами, рациональное объяснение которых предполагает введение в исследование понятия «министериалитет».
В настоящее время в российской исторической науке к нему прибегают для обозначения состояния прав и свобод высшего служилого сословия русского общества XV-XVI вв. Но вообще понятие «министериалитет» отнюдь не отечественного происхождения и своим распространением обязано в первую очередь Западной Европе. Именно здесь появляются «министериалы» – выходцы из народных низов, поступавшие на придворную, административную и военную службу к королю и получавшие за нее земельные владения (министериальные лены).
Первоначально министериалы были лично несвободными людьми, но уже к XII-XIII вв. сумели повысить свой социальный статус и обрести свободу.
Что же касается понятия «министериалитет» применительно к московскому государству, то, несмотря на некоторые признаки сходства между западными министериалами и русскими боярами, это понятие демонстрирует тенденцию совершенно противоположную. Если в Европе развитие общества в целом шло от несвободы к обретению разнообразных прав и свобод, то Россия двигалась от относительной свободы в раннем средневековье к ее утрате в новое время. Это проявлялась, в частности, в том, что подданные московского государства, независимо от их статуса, т.е. положения при государе, родовитости и заслуг, считались одинаково находящимися в холопской зависимости от верховного правителя.
В начале XVI в. русские бояре впервые назвали себя в челобитной князю Василию III «холопами государевыми»5. В исторической литературе уже высказывалась точка зрения, согласно которой русский «министериалитет» своим происхождением обязан, главным образом, татаро- монгольскому игу6.
Не подвергая сомнению правомерность такой трактовки, нельзя не отметить и внутреннюю противоречивость процессов централизации в московском государстве. Эти процессы, с одной стороны, позволили ликвидировать раздробленность русского этноса, объединить земли, существенно увеличить материальные ресурсы и, тем самым, укрепить обороноспособность страны. Но, с другой, входящие в состав Руси Московской территории, вместе с проживающим там населением, московский государь начинал рассматривать уже как свою вотчину. Сам же государь все больше превращался в самодержца, объединяя в одном лице власть исполнительную, законодательную и судебную. Участие же во власти высшего сословия феодального общества – боярства, ограничивалось законосовещательной деятельностью в рамках Боярской думы.
Будучи прямыми защитниками отечества – военным сословием, и соучаствуя в государственном управлении, т.е. формально являясь по всем признакам патриотами, бояре, тем не менее, квалифицировали свое положение как «холопское». Подобная низкая самооценка отражала реальное положение вещей. В законодательном плане «холоп» на Руси являлся рабом или полурабом, которым его господин мог неограниченно распоряжаться. Примерно в таком же отношении находились бояре к московскому государю. «До сих пор русские властители ни перед кем не отчитывались, но вольны были жаловать и казнить своих подданных, а не судились с ними ни перед кем…», – подчеркивал Иван Грозный в первом послании Андрею Курбскому7. Опричнина наглядно продемонстрировала боярству эфемерность их прав и привилегий.
В свое время русский философ И.А. Ильин отмечал, что любовь к Родине является таким же свободным актом, как и любой нравственный поступок. «Как всякая любовь, – писал он, – патриотизм свободен»8. Именно по этой причине представители самых высших классов Руси Московской не могли ни терминологически, ни политически идентифицировать свое служение Отечеству с явлением «патриотизма». Ничем не ограниченный деспотизм и произвол власти подрывал саму основу формирования русского патриотизма. Подтверждением этому является невольная констатация Иваном Грозным очевидного: упадок воинской доблести у русского войска.
В пылу полемики с А. Курбским он, не замечая причинно- следственной связи между собственной практикой бессудных расправ и ослабевшей мотивацией русского служилого сословия, пишет своему оппоненту: «А насчет бранной храбрости снова могу тебе обличить в неразумии… Ведь предки ваши, отцы и дяди были так мудры, и храбры, и заботливы о деле, что ваша храбрость и смекалка разве чо во сне может с их достоинствами сравниться, и шли в бой эти храбрые и мудрые люди не по принуждению, а по собственной воле, охваченные бранным пылом, не так как вы, силою влекомые на бой и скорбящие об этом…»9.
Принятие института на царство также негативно сказалось на гражданском компоненте русского патриотизма. Ориентация на византийскую традицию привела к полному отождествлению политической и духовной власти в лице царя. На Западе, как и в Московском государстве, король являлся «помазанником божьим», но прямым и непосредственным наместником Бога на земле считался Римский папа. При нарушении королем прав своих подданных последние приобретали как политическое, так и моральное право восстать против тирана. Для русского же человека любое отстаивание своих прав перед лицом власти могло расцениваться как выступление против Бога. В основу политической морали русского человека была положена следующая формула «Домостроя»: «Царя боиси и служи ему верою и всегда о нем Бога моли, и ложно отнюдь не глаголи перед ним, но с покорением истину отвещай ему, яко самому богу, во всем повинуйся ему»10.
Однако было бы неверно поспешно выводить из этой идеологии какие-то национальные традиции покорности и долготерпения.
Во-первых, установки «Домостроя» лишь воспроизводят известное положение из послания апостола Павла: «Всякая душа да будет покорна высшим властям; ибо нет власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению»11. Очевидно, что адресатом этого послания является не только Московское государство, но и вся христианская цивилизация.
Во-вторых, в условиях деспотизма и своеволия власти социальный протест все же существовал. Но поначалу он не был связан с гражданственным патриотизмом, поскольку у высших классов он чаще всего приобретал форму «отъезда», интриг и заговоров, а у народных низов – массового оттока на окраины государства.
На всем протяжении своей истории Московское государство постоянно находилось в состоянии больших, малых, затяжных (несколько десятилетий) и относительно кратковременных войн и конфликтов. Это также являлось немаловажным фактором, затрудняющим развитие гражданственности в русском патриотизме. В его политическом содержании преобладали мотивы служения великому князю и в дальнейшем царю, которому и присягали; верности христианству в форме православия; заботы о судьбе своих родных и близких. Что же касается такого важного элемента «отечества» как «родная земля», то она чаще всего отождествлялась с непосредственным местом проживания. Наглядно представить себе территорию Московского государства было просто невозможно из-за постоянно раздвигающихся границ и отсутствия отечественной картографии.
Ознакомительная версия.
