В комнате месткома, согласно пролетарскому мировоззрению, висела картина «Арест Людовика XVI»; в шкафах покоились тома классиков марксизма-ленинизма; желающие могли потренировать зоркость глаза на большом бильярде из красного дерева.
Из любопытства «заглянем» в двухкомнатные апартаменты под номером 2 (в 1925 г. здесь жил инструктор Политуправления Ленинградского военного округа Константин Денисов). Рояль, заморские ковры, зеркала, фарфор, картины (в реестре около шестидесяти вещей, стоимость солидная — 941 рубль). Непременный телефон и роскошная белая ванна. (Помните у Маяковского: «Влажу и думаю: / / „Очень правильная / / эта, //наша, // Советская власть“.)
Прервем «экскурсию» и всерьез поговорим о ванне. В 5-м, «есенинском», номере ее не было. Лгут воспоминатели (о них речь впереди), что утром 27 декабря поэт поднял шум из-за подогреваемого без воды котла и побежал (это на второй-то этаж!) чуть ли не с мочалкой в руках жаловаться сердобольным знакомым. В этом не было никакой необходимости: рядом имелся телефон, кроме постового в «дежурке», поблизости торчал коридорный.
«Зайдем» в 5-й номер и сверим его обстановку с перечисленной в описи и с известными снимками Моисея Наппельбаума. Итак: «шкаф зеркальный, английский, орехового дерева, под воск» (да, именно этот шкаф скрывал дверь в соседнее помещение), знакомый по печальной фотографии «стол письменный, с пятью ящиками, под воск» (на него якобы взбирался Есенин, устраивая себе смертельную пирамиду), а вот и «кушетка мягкая, обитая кретоном» (на нее положили бездыханное тело поэта), наконец, «канделябр бронзовый, с шестью рожками, неполными» — перечислено все (38 вещей), вплоть до мыльницы и ночного горшка.
Снимки Наппельбаума явно избирательного характера; на пленку не попали многие предметы, которыми, похоже, спешно декорировался кровавый сюжет. Подальше от любопытных глаз нашли захудалый номер, обставили его на скорую руку, притащили тело злодейски убитого поэта (доказательства будут представлены)…
С нумерацией странная чехарда. Поэт Всеволод Рождественский, понятой, подписавший 28 декабря милицейский протокол, в тот же день отправил приятелю В. В. Луизову в Ростов-на-Дону письмо (оно опубликовано), в котором указал не 5-й, а 41-й номер. В других источниках также приводятся иные порядковые номера. Кто-то комбинировал, путался, спешил…
Подробное знакомство с остатками архива гостиницы, тщательный анализ всех данных приводят к неожиданному, даже сенсационному выводу: 24-27 декабря 1925 года Сергей Есенин не жил в «Англетере»!
Тайный клубок начинаем распутывать с элементарного соображения: почему, кроме ленинградских литераторов, никто и никогда из жильцов и его работников ни единым словом не обмолвился о необычном постояльце; зная общительный нрав Есенина, его взрывной характер, в такое единодушное молчание трудно поверить. А ведь в «Англетере» проживали постоянно многие деятели культуры: киноартисты Павел Михайлович Поль-Барон, Михаил Валерьянович Колоколов (возможно, знакомец Есенина), режиссер Мариинского театра Виктор Романович Рапопорт и другие приметные в свое время личности. Наши оппоненты возразят: может, кто-то что-то и заметил, но, по понятным причинам, боялся написать об услышанном и увиденном, — да, мол, и не до поэта обывателям. Довод слабенький: некоторые мемуаристы встречались с Есениным мимолетно и все-таки настрочили воспоминания, а тут такая жуткая история — и ни словечка. Да, вспоминать им было нечего: в 5-й номер допускались в основном только проверенные товарищи; весь спектакль абсурда проходил в глубокой тайне — иначе скоро бы открылось: московского беглеца до официального объявления о его самоубийстве в «Англетере» не видели.
Об этом — фрагмент нашего разговора (декабрь1994-го, апрель 1995 г.) с вдовой коменданта «Англетера» Антониной Львовной Назаровой, урожденной Цитес (1903-1995). Встретила она нас в той же квартире, в которой жила с мужем в 1925 году (просп. Маклина, бывш. Английская, д. №58, кв. 23).
— Когда вы узнали о смерти Есенина?
— Как все, двадцать восьмого декабря, — отвечает седая женщина, — но тому грустному известию накануне, двадцать седьмого декабря, в воскресенье, предшествовал незабываемый для меня вечер. Примерно в двадцать два часа в нашей квартире раздался телефонный звонок. Я читала какую-то книгу, а мой муж, Василий Михайлович, прилег отдохнуть. Звонивший представился дворником гостиницы «дядей Васей» и просил немедленно позвать управляющего. Я заупрямилась, сказав: нечего беспокоить мужа по всяким пустякам. Но «дядя Вася» заставил меня его разбудить, и он подошел к телефону…
— Когда ваш муж вернулся домой после того, как внезапно отправился на службу поздно вечером, двадцать седьмого декабря? — задаем Антонине Львовне несовсем деликатный вопрос.
— Он вернулся домой лишь на следующий день и рассказал о происшествии, даже говорил, что снимал с петли тело Есенина.
— Он это делал один или кто-то помогал ему?
— Мужу помогал Цкирия Ипполит Павлович, коммунальный работник. Так ли это было на самом деле — не знаю, но что упоминалась эта фамилия — ручаюсь. Цкирия бывал в нашей квартире — веселый, высокий грузин, любил шумную компанию и кахетинское вино.
(Запомним фамилию этого человека, мы еще обратимся к его возможной роли в «деле Есенина».)
— Но почему воскресный вечер, двадцать седьмого декабря, вам так хорошо запомнился? Не подводит ли вас память?
— Ни в коем случае, — возражает Антонина Львовна. — Только теперь я понимаю: мужа вызывали именно в связи с есенинской историей. По долгу службы он не открыл мне тогда правды и промолчал до смерти. Тот тревожный вечер я не забуду никогда. Василий Михайлович обычно приходил с работы вовремя. Такой порядок сохранялся и когда он исполнял в тысяча девятьсот двадцать четвертом — тысяча девятьсот двадцать пятом годах обязанности ответственного дежурного коменданта в привилегированной гостинице «Астория» (ее в тысяча девятьсот двадцать пятом году пышно называли «первый Дом Советов»). Незадолго перед трагедией с Есениным скончался наш трехлетний сынишка — в нашей семье еще болела своя горькая рана. В то время мы жили дружно и ни тени сомнения у меня не существовало.
Добавим: скорбное происшествие произошло накануне Рождества (по новому стилю), и хотя Назаровы конечно же были атеистами, сие обстоятельство также могло запомниться — ведь в Ленинграде тогда православный праздник отмечался (пока!) открыто.
— Называл ли Назаров, — возобновляем диалог, — еще какое-либо имя в связи с несчастьем в «Англетере»?
— Он говорил мне, что заходил в один из номеров гостиницы к члену партии Петрову и якобы видел там Есенина с поникшей хмельной головой.
— Почему к Петрову? Кто он такой?
— Не знаю. Наверное, какой-то авторитетный для мужа партийный товарищ.
(Запомним и эту фамилию, она станет к финалу нашего расследования одной из центральных.) Мы благодарим Антонину Львовну за ее нравственный поступок признания (он дался ей нелегко после почти семидесятилетнего молчания) и за разрешение опубликовать отрывок из многочасовой беседы с ней.
А теперь представим хозяина снискавшего дурную славу дома (с большим трудом нам удалось разыскать необходимые документы).
Василий Михайлович Назаров (1896-1942) родился в Тульской губернии в бедной крестьянской семье. Едва одолев три класса училища, пошел на завод слесарем. В первую мировую войну — младший унтер-офицер. Вихрь революции и железное пролетарское принуждение затянули его в ГПУ, где он занимался охраной вокзалов, складов, портов и карательными операциями в качестве командира взвода ленинградского 18-го полка войск ГПУ. 14 марта 1925 года он получил мандат чекистского «ока» в «Англетере» («15-е хозяйство»).
О том, насколько это «око» было безграмотным, дают представления его сохранившиеся рапорта и докладные записки. Приведем один из его автографов (орфографию и пунктуацию В. М. Назарова сохраняем):
«Зав. Упр(авлением) ком(мунальными) домами.
РАПАРТ
Виду того что с переходом общежитя интернацианал на гостиницу Англетер и по прописке а также отметке прибывающих и убывающих а также и подача других сведений, необходима увеличить штат гостиница на 1-го поспартиста о чем и прошу Вашего ходатайства так как не имея поспартиста могут быть так же и масса неприятностей с губ. милицией и другими органами.
19. X. 1925
Зав. гостин(ицей) Англетер
В. Назаров».
«Тайна Есенина» была доверена люмпен-пролетарию, не только никогда не слышавшему о поэте, но вряд ли когда открывавшему какой-нибудь стихотворный сборничек. Не надо даже предполагать, что расчет лиц, причастных к смерти С. Есенина, оправдался: Назаров так и не осознал, какую грязную тайну он покрывал. Справедливости ради скажем: служил он большевистской власти не за страх, а за совесть (как он понимал эту «классовую категорию»), служил ревностно, по-своему честно: спасал по поручению ГПУ разрушенные революцией дворцы в Ленинграде, не брал чужой копейки (впервые сменил гимнастерку на костюм лишь с переходом на службу в «Англетер», но «гаврилку» (так он называл галстук) носить не научился), преследовал в гостинице разврат («мед пчел трудовых»), бесхозяйственность и прочую вольницу. Короче, подлинно мужицкая дубина пролетарской революции.
