Каждый раз, когда историк вынужден делать слишком общие утверждения о «поведении человечества», он оставляет родную землю и говорит на иностранном языке — обычно с полным отсутствием плавности и изящества. Такой вид обезличенной истории (тяжелый, с пассивными глаголами) оглупляюще скучен. Хуже того — он не точен. Плодородная излучина не держит монопольного права на возделывание земли; по всей Азии и Европе мелкие группки начали сажать зерно, когда климат потеплел, и в любом случае посадки в плодородной излучине чаще всего оказывались досадными затратами впустую.
Антропологи могут рассуждать о поведении человека; археологи — о видах поселений; философы и теологи — о мотивациях «человечества» как неделимой массы. Но задача историка другая: рассмотреть жизнь отдельного человека, что добавляет свежести и одушевленности абстрактным утверждениям о поведении людей вообще.
Нелегко быть мелким царьком на древнем Ближнем Востоке. Зимри-Лим проводит половину своего времени, сражаясь с царьками других городов, а вторую половину — пытагороде Мари, когда ее муж отправляется на очередную войну. Она пишет ему в разгар средиземноморского лета: «Обязательно заботься о себе, когда находишься под солнцем!.. Надевай свободную одежду и плащ, который я сшила тебе!.. Мое сердце сильно тревожится: пиши и сообщай, в безопасности ли ты!» И Зимри-Лим отвечает: «Враг не запугал меня своим оружием. Все хорошо. Пусть твое сердце больше не беспокоится».‹2› В тысячах клинообразных табличек, найденных в земле на берегах Евфрата, Зимри-Лим проявляется и как типичный царь Средиземноморского региона, и как отдельная личность — многоженец, испытывающий проблемы с детьми.
Поэтому вместо того, чтобы начинать с пещерных рисунков или анонимных групп кочевников, бродящих по равнинам, я начинаю эту историю в той точке, где живет отдельный человек, а из неразличимых толп предыстории дондосятся отдельные человеческие голоса. Вы найдете в последующих главах немного предыстории, заимствованной у археологии и антропологии (и вместе с нею неизбежно использованные обезличенные голоса). Но там, где появляется эта предыстория, она служит только для характеристики тех персонажей, которые ждут за кулисами.
Я аккуратно использую эпические предания и мифы из этой предыстории. Первые персоналии, которые появляются на поверхности древней истории, кажутся частично людьми, частично божествами — древние короли правили тысячи лет, а первые герои вознеслись на небеса на крыльях орла. С XVIII века (как минимум) западные историки стали подозрительно относиться к таким преданиям. Я воспитывалась в университетской системе, где наука считается практически непогрешимой, и историки тоже часто пытаются поставить себя в положение ученых — изыскивая холодные непререкаемые факты и отметая любой исторический материал, который кажется отступающим от реальности Ньютоновой Вселенной. В конце концов, любой документ, начинающийся так, как начинается шумерский «Царский список» — «Королевская власть спустилась с небес» — не может с доверием считаться историческим. Много надежнее полагаться на науку археологию и реконструировать самые ранние дни Шумера и Египта, а также поселений долины Инда по материальным физическим свидетельствам.
Но для историка, который озадачил себя вопросом, почему и как ведет себя человечество, черепки и фундаменты домов представляют собой не великую ценность. Они не открывают окна в душу. С другой стороны, эпические повествования показывают страхи и надежды людей, которые излагают их, и это зерно объяснения их поведения. Миф, как говорит историк Джон Кей — это «дым истории». Вы можете долго раздувать костер, прежде чем увидите пламя; но когда вы видите дым, самое мудрое — не делать вид, что его там нет.
В любом случае следует помнить, что все исследователи древних времен сильно зависят от предположений. Предположение, подкрепленное физическими свидетельствами, не более надежно, чем предположение, подкрепленное рассказами, которые решили сохранить люди, чтобы передать их своим детям. Каждый историк, выстраивая картину прошлого, делает выбор между свидетельствами и отбрасывает те, что кажутся ему не относящимися к делу. Свидетельства, даваемые древними легендами, не менее важны, чем свидетельства, оставленные купцами на торговых путях. И те, и другие нужно собирать, просеивать, оценивать и использовать. Сосредоточенность на физических свидетельствах и исключение мифов и преданий служит формированию нашей веры, что человеческое поведение определяется лишь тем, что мы можем увидеть, потрогать, понюхать и взвесить; эта сосредоточенность вызвана механистическим взглядом на человеческую природу и слепой верой в методы науки при объяснении тайн поведения человека.
Тем не менее история, построенная вокруг очень древних рассказов, заключает в себе столько же теоретизирования, как и история, построенная вокруг очень древних руин. Поэтому я попыталась указать точку, на которой письменные свидетельства начинают множиться, делая догадку несколько менее предположительной (с этого начнется вторая часть данной книги). Историки не всегда беспокоятся о том, чтобы дать читателю указания такого рода; многие перепрыгивают от «Человек мезолита приобретает все больше умения в изготовлении оружия» к «Саргон распространил свое правление по всей Месопотамии» без указания, что эти два утверждения основаны на свидетельствах совершенно различного рода и несут совершенно различную степень неопределенности.
В этой книге мы проведем немного времени в Австралии, обеих Америках или в Африке — но по разным причинам. Изустные описания этих культур, какими бы древними они ни были, все-таки не простираются так далеко, как самые древние списки царей Месопотамии или первые памятные таблички египетских фараонов. Однако идея линейного времени, которая дает нам возможность так аккуратно выстроить историю — предыстория, древняя история, средневековая история и далее к будущему — не относится к туземцам Африки или Америки; это абсолютно западное порождение (что никак не умаляет его полезности). Как указывает в своем учебнике по предыстории археолог Крис Госден, архаичные народы, такие, как аборигены Австралии, не имеют своей концепции «предыстории». Насколько мы можем судить, они считали прошлое и настоящее одним целым, пока не прибыли уроженцы Запада, принеся с собой «историю» — в этой точке их предыстория мгновенно пришла к концу. Далее мы встретимся и с ними: приближение не может быть идеальным, но оно избегает насилия над их ощущением времени.
Одно дополнительное замечание: датирование чего-либо из происшедшего до Хаммурапи (около 1750 год до н. э.), весьма проблематично. Даже дата вступления Хаммурапи на престол варьирует на пятьдесят лет или около того в ту или иную сторону, а когда мы возвращаемся к 7000 году до н. э., фактор ошибки приближается к 500–600 годам. Поэтому до 7000 лет до н. э. определенные даты остаются вежливо открытыми. Описание происшедшего от начала времени примерно до 4000 года до н. э. осложнено тем фактом, что существует несколько различных систем обозначения эр «предыстории», ни одна из которых не согласуется полностью с другими, и по крайней мере одна является полным заблуждением.
Я выбрала для указания дат традиционные обозначения: ВС и AD. Я понимаю, почему множество историков в попытке уйти от рассмотрения истории с иудейско-христианской точки зрения используют аббревиатуры ВСЕ и СЕ — но использование обозначения ВСЕ, хотя все даты отсчитываются от рождества Христова, кажется мне абсолютно бессмысленным.[1]
Часть первая
НАЧАЛО ИСТОРИИ
Глава первая
Происхождение царской власти
Севернее Персидского залива, в самом удаленном районе, шумеры открыли, что города нуждаются в правителях
Много тысяч лет тому назад шумерский царь Алулим правил городом Эриду — обнесенным стеной безопасным местом, отрезанным от долины непредсказуемой и суровой реки; позднее римляне назовут эту местность Месопотамией. Взлет Алу-лима к вершине власти отметил начало цивилизации, и его правление длилось почти тридцать тысяч лет.
Шумеры, которые жили в мире, где сверхъестественное и материальное еще не были разнесены в разные приделы, не задохнулись бы от второй части предыдущего предложения. С другой стороны, они бы с огромным трудом проглотили утверждение, что воцарение Алулима стало «началом цивилизации». С их точки зрения, шумеры были цивилизованными всегда. Царская власть Алулима, внесенного в список шумерских царей (вероятно, самая древняя историческая запись в мире), была «спущена с небес» и уже являлась абсолютной, когда появилась на земле.
Но, оглядываясь назад, мы видим появление первого царя в другой перспективе. Это море перемен в условиях жизни человека, начало совершенно новых взаимоотношений между людьми, на их землях, и их лидерами.
